Кирилл Казанцев - Доказательство чести
— Не колись, — посоветовал гаишник.
Толстяк, лежащий на нарах, поджал губы, посмотрел на бывшего полицейского как на дурака и снова уставился в книгу.
Конвоир терпеливо ждал, пока бывший следователь сполоснет под краном руки, потом шагнул из камеры, давая ему дорогу, и с грохотом захлопнул дверь.
— Расколется, — удовлетворенно заметил гаишник, которому не давала покоя обида за недавнюю трепку. — Следаков быстро колют.
Глаза куриного следователя повлажнели. Он уже почти закончил обед и теперь сидел между нарами толстяка и беззубым гаишником, теребя в руках подол спортивной майки. Следак был в расколе уже давно и сейчас терпеливо дожидался суда, надеясь на его гуманность и жалость.
На что рассчитывал любитель романов, было непонятно, ибо за все время пребывания в камере он лишь дважды перекинулся словом с сокамерником. С этим самым, из следственного комитета. Разговаривать с остальными данный упитанный субъект то ли брезговал, то ли считал излишним.
Закончив трапезу, все, за исключением толстяка и гаишника, полезли на свои места. Первый не вставал с самого утра, вяло пережевывал колбасу и запивал крепким «Ахмадом». Второй собирал посуду.
Передачи в камеру поступали регулярно, но все они, за исключением пакетов толстяка, доходили до арестантов выпотрошенными. Гаишник, к примеру, точно знал, что жена передает ему «Мальборо» и яблочный джем. Однако в пакете оказывались «Прима» и какое-то прокисшее варенье. На каком этапе перемещения с воли за решетку сигареты теряли фильтры, а джем утрачивал вязкость, оставалось лишь догадываться. Хлипкому следователю из райцентра никто ничего не передавал, поэтому с ним делились сокамерники. Точнее сказать, предлагали. Но аппетит у молодого парня был никакой. Он лишь плакал.
Вечером передали пакет и Пермякову. Буженина, сок, «Орбит» без сахара и… «Кэмел»! Посмотрев на сигареты, Сашка подавил улыбку. Всю его душу охватило блаженство. Сам он курил «Винстон», любитель сигарет с верблюдом — Пащенко. Передача в камеру «Мальборо» для Сашки не значила бы ничего. Просто дорогие, качественные сигареты. А «Кэмел»!..
Понятно, что это идея Пащенко. Копаев и Пащенко рядом. Они с ним.
Пермяков забросил пакет на полку с продуктами, дрожащей рукой распечатал пачку, вытащил сигарету и с жадностью затянулся. Он никогда в жизни не купил бы крепчайший «Кэмел», но сейчас первая затяжка показалась ему глотком жизни. Они рядом. Друзья с ним!..
Странность хруста сигаретной упаковки произвела впечатление лишь на толстяка. Он с легким удивлением положил книгу на живот и посмотрел на руки Пермякова, снимающего целлофан с пачки. Остальные не обратили на такое событие никакого внимания. А ведь это на самом-то деле очень странно: услышать хруст распаковываемой сигаретной пачки в камере СИЗО.
Только последнему лоху не известно, что сигареты в заводской упаковке на тюрьму не передают. Как и колбасу батоном, которая лежала в Сашкином пакете. Ее режут на куски. А сок в коробке с воли — это просто неслыханная дерзость. Он может попасть в руки арестованного лишь из тюремного магазина. Но передача была с воли.
Толстяк улыбнулся кончиками губ и, как обычно, увлекся книжкой.
А Сашка курил, закрыв глаза, мял в руке шуршащую обертку. Для него не было более приятного звука. Они рядом. Друзья с ним!..
— Пермяков, скажите, когда состоялась ваша первая встреча с Рожиным?
— Моя первая встреча с Рожиным состоялась в то утро, когда он подкинул мне на стол конверт с документами, подтверждающими, что я являюсь собственником дома в Сочи.
Кормухин поморщился.
— А вот Вячеслав Петрович утверждает, что его предварительный разговор с вами состоялся за три дня до освобождения Кускова.
Пермяков поморщился.
— Тогда о его содержании спросите у Вячеслава Петровича.
Разговор не клеился. Было вообще непонятно, на какой иной исход помимо самого очевидного рассчитывал следователь Кормухин. Для расследования дела Пермякова специально пригласили молодого важняка, только что переведенного в Екатеринбург. Тот старался и пытался доказать, что способен на многое.
Рука Кормухина выводила на чистом листе бумаги кренделя. Это первый признак нервного поведения.
— Видите ли, Пермяков, не получится спросить.
Сашка про кренделя знал, поэтому едва заметно усмехнулся и спросил:
— Что так? В бегах, как принято в подобных случаях?
— Нет. — Кормухин пожал плечами. — Он убит.
Важняк уставился на допрашиваемого. Однако тот сидел и смотрел в зарешеченное окно. Его волосы были взъерошенными от постоянного лежания. Арестант курил, распространял по кабинету аромат хорошего мыла и молчал.
— Убит ножом. Для груза к его ноге была привязана металлическая кровать, и он был сброшен в Исеть. Там, за мостом, вы знаете?
— Вы хотите, чтобы я вам помог и в этом? — Сашка всезнающе вздохнул и ткнул окурок в обрезанную банку из-под кофе, зачумленную тысячами бычков. — Я могу.
— Конечно, — оживился Кормухин. — Это по-нашему. По-человечески, в конце концов.
— Убедили. — Пермяков уложил локти на стол. — Я вам помогу. Это не я. Вот если бы это сделал я, тогда Рожин плавал бы по Исети как какашка.
— Почему?
— Нары не тонут. А других кроватей тут нет.
— Бросьте!.. — Важняк разочарованно скривился. — Мне говорили, что вы серьезный человек.
— Вас не обманывали. — Пермяков скосил взгляд на рукав пиджака следователя, из-под обреза которого виднелись золотые квадратные часы.
— Никто не утверждает, что смерть Рожина — дело ваших рук.
— Почему бы не настоять на этом? — Сашка потянулся всем телом и закинул назад голову.
Последние слова он произносил уже в какой-то сладостной истоме.
— Вам в последнее время так прет!
Кормухин понимал, что следователь Пермяков валяет ваньку, однако ничего не мог с этим поделать. Это не Пермяков создал такую ситуацию, поэтому нечего с него спрашивать. Следователь был убежден в том, что человек, сидящий напротив него, получил взятку. Но ему приходилось смиряться с тем, что этот арестант будет издеваться над ним как матерый бандюк.
Досада Кормухина накапливалась по мере того, как к нему стало приходить понимание простого факта: Пермяков поопытнее него и потверже нравом. Колоть такого столь же трудно, как вора старых кровей. Не этих, фанерных, которых коронует в тюрьмах пара таких же, как он, обкуренных отморозков, а настоящего шестидесятника, отрицающего семью, наркотики, предательство, кровь и писаный закон.
Кормухин стал понимать, что дело, на которое он рассчитывал как на именное, обещающее известность и уважение, на самом деле обещает ему только неприятности. Жаль, что важняк не догадывался об этом в тот момент, когда начальник следственного комитета вручал ему тонкую серую папочку и говорил о том, что очень надеется на его ответственность.
Глава 5
Был бы Кормухин еще догадливее, он наверняка понял бы, почему начальник вручил это дело именно ему. Однако пока прозрение важняка остановилось на полпути. Вместо просветления в его голове сгущались тучи.
— Пермяков, Рожин в своем заявлении указал, что является другом Виталия Кускова, который был арестован в связи с подозрением в причастности к убийству Ефикова. Он подписался под протоколом, в котором черным по белому зафиксировано, что, когда он приехал к вам с целью узнать дальнейшую судьбу Кускова, вы стали оказывать на него давление и делать предложения, от которых настоящий друг арестованного никогда не откажется. Вы обозначили цену за освобождение Кускова, но таких денег у Рожина не нашлось. Тогда, полагая, что является свидетелем нечистоплотного следствия, он обратился в УБОП с соответствующим заявлением. Мне нужно объяснять, что произошло дальше? В законе об оперативно-разыскной деятельности это называется оперативным экспериментом, Пермяков. Экспериментом, в котором вы подтвердили подозрения относительно себя. Рожину ничего не было нужно, кроме правды.
— Синим по серому, — заявил Пермяков и зевнул.
Кормухин наморщился так, что казалось — еще секунда, и кожа на его лбу лопнет.
— Чего?..
— Я говорю, не черным по белому, а синим по серому. Бланки протоколов серые, а не белые. А что касается последнего, тут вы безусловно правы. Ему теперь точно ничего не нужно. У меня сейчас случится приступ от изумления, вызванного недалекостью, проявленной при ведении следствия по моему делу. Только человек с ограниченными умственными способностями не может понять самую простую связь между провокацией, так называемой дачей мне взятки, и смертью Рожина. Вы на самом деле не догадываетесь о том, что этого человека использовали по назначению, а потом слили как отработанный и опасный материал? — Когда Пермяков говорил это, ему очень хотелось постучать по наморщенному лбу Кормухина.
