Сергей Самаров - Департамент Х. Прощальная молитва
– Разве я могу знать волю Всевышнего? – поднял глаза к небу Вали. – Но у меня спина ноет. Это всегда к перемене погоды. Может, даже не дождь, а снег пойдет.
– Снег? – задумался Гаджи-Магомед. – Может быть... Надо будет в нижний дом дров принести на всякий случай. И побольше, чтобы на неделю хватило.
– Попам? – удивился Вали такой расточительности.
– Попы переживут и холод, и голод, хотя по законам гостеприимства кормить мы их все-таки должны. Дрова нужно принести в последний дом, где женщины уборку недавно делали.
– Там же пока никого нет, куда торопиться?
– Будут. Скоро там будут жить люди, которые должны почувствовать тепло нашего гостеприимства и щедрость нашего угощения. Уважаемые люди. Обязательно передай мой приказ, пусть натаскают дров, – распорядился Гаджи-Магомед.
– Я понял, амир, – склонил голову охранник. – А прогноз погоды вы не слушали?
– Прогнозам верить – все равно что правительству. Я не настолько наивный.
– И правильно. Я тоже не верю. – Вали опять перебросил автомат с плеча на плечо, иначе тот упал бы...
* * *Как и требовал Гаджи-Магомед, охраны дома, где задержались священники, не было видно со стороны. Небольшая предосторожность, чтобы не провоцировать ненужную активность участкового Халидова. Хотя от него пока не было никаких неприятностей; тем не менее лучше подстраховаться. Охраны имам не увидел, и только когда вместе с Вали подошел к дому вплотную, дверь открылась, чтобы запустить пришедших, даже стучать не потребовалось – их увидели в окно или из кухни, или из той комнаты, которую в дождь затапливает. По своему желанию охранник мог находиться и на кухне, и в комнате.
В большом коридоре царил полумрак. Слабый свет проникал только через дверь в кухню, а в комнату с дырой в крыше дверь из цельного дерева без стекла была плотно закрыта, как и дверь большой комнаты, в которой держали священников. В принципе предосторожность была излишней, трудно ожидать от священников нападения на часового, к тому же их предупредили, что уйти не удастся, потому что все связи с внешним миром контролируются постами, а чтобы перебраться через хребты, надо быть альпинистом. Среди священников таковых не было, да и возраст не подходил для отчаянных поступков.
– Окна охраняются? – спросил имам Меджидов у часового Дауда Гусейнова.
– Я там своего кобеля посадил, – со смешком ответил Гусейнов. – К смоковнице привязал. Он никого не пропустит. Я сам его боюсь...
– А что же на нас не лаял? – поинтересовался Вали.
– Он не лает, просто молча нападает. А если нападет, это все. Конец.
– Какой породы, кавказец?
– Белый алабай[16], – с гордостью ответил Дауд. – С кавказцами расправляется в два счета, с людьми – еще быстрее. Настоящий боец.
– Я не хочу, чтобы с ними кто-то расправился, – сказал имам. – Они мне нужны живыми и здоровыми. Открывай дверь, посмотрю на них.
Гаджи-Магомеда в обычной гражданской одежде трудно было принять за имама, тем не менее он решил представиться православным священникам и завести с ними разговор.
Дауд одним движением сдвинул засов и распахнул дверь. Меджидов сделал знак рукой, запрещая охранникам идти следом за ним; сам же вошел в комнату и уважительно остановился у порога. Священники молились, стоя на коленях и повернувшись лицом на восток. Слова их молитвы разобрать было трудно, потому что произносились они быстрым шепотом. Так как они не обратили на него никакого внимания, продолжая молиться, он решил проявить уважение к их вере, прикрыл дверь и стал ждать, когда кто-то из них хотя бы из любопытства обернется и посмотрит, кто вошел в комнату.
Ждать пришлось долго. И хотя ожидание начало уже раздражать, имам старался держать себя в руках.
Наконец тот, кто стоял впереди остальных, поднялся с колен, трижды перекрестился, отступил назад и только после этого обернулся. Вслед на ним обернулись и другие. Но прямо на Гаджи-Магомеда смотрел только первый, смотрел твердо, с чувством достоинства и уверенности в себе. Имаму понравился этот взгляд, вызывающий уважение.
– Ты пришел нам что-то сказать? – спросил наконец священник.
– Я пришел ответить на ваши вопросы, – властно проговорил Меджидов.
Тот выдержал, глаза не опустил, продолжая гордо смотреть на имама, только поинтересовался:
– А у тебя есть полномочия говорить с нами?
– Я сам себя уполномочиваю, – ответил имам.
– Это хорошо. А то все, с кем мы имели дело, говорили, что их объяснять не уполномочивали. А ты кто?
– Я – имам Гаджи-Магомед Меджидов, – представился амир, но не добавил, что, помимо своей должности при мечети, имеет и другую должность, которую по большому счету не получил, а взял – должность полевого командира джамаата.
– А я – протоиерей Иннокентий Березкин, – сказал в ответ священник. – Значит, ты, имам, ждешь вопросов? А я жду объяснений. Что ты затеял? Если рассчитываешь получить за нас выкуп, думаю, твоим надеждам не дано оправдаться. Не те мы люди, за которых могут много заплатить. Даже дорога сюда не окупится.
– Я человек не жадный и похищение людей с целью наживы осуждаю, несмотря на то, что принадлежу к салафитам.
– А кто такие салафиты? – переспросил протоиерей Иннокентий.
– Последователи Мухаммеда аль-Ваххаба. Это что-нибудь тебе говорит?
– Говорит. То есть ваххабиты?
– Иногда нас называют и так, хотя мы сами предпочитаем называться салафитами. Судя по возрасту, ты помнишь, как коммунистов называли ленинцами. Точно так же салафитов зовут ваххабитами, в честь Мухаммеда аль-Ваххаба, да будет память о нем вечной. Но это не играет никакой роли. Ни для меня, ни для тебя, протоиерей.
– А что играет? Ты ненавидишь христианство? Православие?
– Столько вопросов сразу. На какой отвечать вначале?
– Как тебе угодно.
– Тогда начну с христианства вообще, и с православия в частности. Ты сам должен понимать мое отношение к христианству, поскольку я представляю исламское радикальное духовенство. Это политикам положено говорить о мирном сосуществовании различных религий. Но и ты, и я, мы оба отлично знаем, что такого мирного сосуществования не может быть в принципе. Глупцы те, кто пытается проповедовать экуменизм, объединяя религию и политику. За экуменизмом не может быть будущего. Среди мусульман есть такие священники, которые принимали участие в экуменистических оргиях. Они, может быть, и готовы к тому, чтобы смешать ислам с христианством; не знаю, я в их планы не вникал. Но основатель салафитизма Мухаммед аль-Ваххаб учил нас чистоте нашей веры. И я сторонник ее чистоты. Но тебя, как я понял, интересует другое, более приземленное. Что ж, буду говорить о приземленном. Мы живем в плохие времена. Люди теряют веру, а я хочу ее укрепить, сначала хотя бы среди своих односельчан, и поднять свой авторитет в их глазах. Для меня это важно. Я приказал привезти сюда вас, семерых православных священников...
– Нас шестеро, – поправил имама протоиерей.
– Седьмой в дороге, его скоро привезут. Я приказал привезти вас сюда, чтобы организовать, скажем грубо, не экуменистический молебен, а соревнование. Чтобы доказать силу ислама, я выставлю против вас себя и еще шестерых сильных и умных имамов. Вы начнете молиться за утверждение своей веры и собственное спасение, а мы – за утверждение силы ислама. Вас будет семеро, и нас будет семеро. Молитвы продлятся семь дней.
Имам и протоиерей долго смотрели друг другу в глаза и молчали.
– Ты надеешься на какое-то чудо? – наконец спросил протоиерей Иннокентий. – Или сам хочешь такое чудо организовать? Это принципиальный вопрос, и я хотел бы услышать на него конкретный ответ.
Этот православный священник оказался умнее, чем предполагал Гаджи-Магомед, и сразу сообразил, чем может и должен закончиться такой молебен. Вернее, что он закончится победой того, на чьей территории проводится. Отрицать этот факт показалось имаму стыдным, но и признавать свой умысел не хотелось. И он выбрал золотую серединку:
– На все есть промысел Божий. Без воли Божьей волоска с головы человека не упадет. Эта истина не подлежит сомнению ни в исламе, ни в христианстве. Так, кажется?
– Так. Только люди не всегда умеют правильно понимать Божью волю.
– Она всегда однозначна. Если Бог попускает, значит, он так хочет. И тебе нечего бояться, а мне незачем распинаться перед тобой и что-то утверждать. Ну как, согласны собраться на семидневный молебен?
– У нас есть право выбора?
– Нет. Отказ от молебна будет означать признание победы ислама. Может быть, я буду даже больше доволен таким исходом, не знаю. Но в этом случае ты должен будешь, от своего имени и от имени своих собратьев, выступить перед моими односельчанами и признать, что ислам сильнее христианства и ты отказываешься от молитвенного противостояния. Без этого ни ты, ни они домой не попадут. Если же признаешь, всех вас тут же отправят по домам.
– То есть мы должны отречься от православия...
