Странный приятель - Чекрыгин Егор

Потери были чудовищно высоки [4]. Однако гренадеры Шестого и Пятнадцатого полков все еще держались на занятых позициях, позволяя пушкарям безостановочно обстреливать наступающие ряды противника.

Левый фланг дрогнул первым. Королевские пушкари еще умирали на дулах своих пушек, отмахиваясь от свирепо лезущего на их позиции врага тесаками, банниками и шанцевым инструментом, а охранявшая их пехота уже побежала, увлекая за собой соседние части.

И пусть офицеры свирепо орали, без всякой жалости лупя бегущих своими шпагами. Пусть палки капралов и сержантов ломались от многочисленных ударов по спинам и лбам дрогнувших солдат — на это уже никто не обращал внимания. Началось самое страшное.

Автоматы, к мушкету приставленные, дали сбой, вдруг вспомнив, что они все же люди и никакой хитрый механик не сможет починить и восстановить все рычажки и шестеренки в их организмах, если вражеские штыки вспорют им брюхо или не разбирающая, кого убивать, пуля пробьет грудь.

Началась паника и хаос. Битва была проиграна.

Панике поддались не все части. Тот же Девятнадцатый Королевский, несмотря на прочно закрепившуюся за ним репутацию дворцовых щеголей и «столичных вояк», головы не потерял, а, образовав каре, медленно пятился назад, продолжая отражать как атаки противника, так и суетливые метания собственных паникующих частей. Вместе с ним шли два батальона солдат из разных полков — тех, кто не поддался панике, на скорую руку сведенные в единые отряды.

Кавалерия, так и не поучаствовавшая в сражении, в полном порядке отошла охранять обоз, короткими контратаками отгоняя наиболее зарвавшихся солдат противника, которые торопились вволю помародерствовать, пока начальство не видит.

Ну и остатки Шестого и Пятнадцатого гренадерских полков, хоть и оттесненные штыками кредонцев далеко за холм, по-прежнему продолжали сохранять спокойствие, дисциплинированно отходя назад.

Пушкари… М-да. Говорят, пушкари отступать вообще не умеют, потому что их этому не учат. Тяжеленную пушку не схватишь под мышку и не побежишь с ней в тыл, истерично подвывая от страха. Пушкарь, потерявший свой главный «инструмент», в иных армиях автоматически приговаривался к смертной казни. А в других просто переводился в пехотные части и терял не только свое двойное жалованье, но и самое главное — честь. А у солдата, что офицера, что простого мушкетера, честь подчас была единственным достоянием, заменяя ему и вечно задерживаемое грошовое жалованье, и редкие трофеи, и скудный паек.

Ренки видел, что, когда драка уже шла на позициях батареи, пара пушек все еще продолжала стрелять, с каждым картечным выстрелом вырывая из рядов противника десятки человеческих фигур. Наверное, потому-то, по традиции всех известных армий мира, пушкарей в плен не брали. Взбешенные гибелью свои товарищей солдаты, вымещая весь свой страх и ненависть, рвали штыками в клочья тех, кто всю битву безнаказанно расстреливал их с дальней дистанции.

«Вот он — мой час!» — подумал благороднейший оу Ренки Дарээка, когда солдаты врага ворвались на батарею. И, подхватив валявшийся на земле топорик-крюк для вскрытия бочонков с порохом и ящиков с картечью, бросился в битву.

Первым на него из клубов порохового дыма выскочил какой-то солдат в непривычном бело-оранжевом мундире. Враг!

Враг сделал выпад штыком, целясь в живот странному сопляку в каких-то обносках, но сопляк неожиданно изящно, будто выполняя танцевальное па, сместился в сторону, пропустив удар мимо себя. Затем рубанул противника по руке, а дальше, как бы продолжая начатое движение, сделал шаг вперед и добил застывшего от болевого шока противника ударом в голову.

И ему тут же пришлось отскочить назад, чтобы не получить удар от товарища только что убитого кредонца. Но поле боя — это не паркет фехтовального зала и даже не ухоженный газон позади родного старого домика, где он провел столько времени, совершенствуя искусство владения шпагой. Нога попала во что-то скользкое и липкое, и Ренки, нелепо взмахнув руками, рухнул на спину.

Он уже видел, как над ним заносится вражеский штык. Как тот медленно идет вниз. И как прилетевшая откуда-то сзади лопата отводит смерть, буквально вспахивая живот кредонского капрала. А потом сильные руки вздергивают Ренки вверх и знакомый голос весьма некуртуазно отзывается о его умственных способностях.

— Это же наш шанс! — пылко сверкая очами, вскричал Ренки, все еще держа в руках свой топорик. — Это то, о чем мы мечтали!

— Дурень! — прорычал Готор, внезапно быстро нагибаясь и подхватывая с земли выпавший из рук кредонца мушкет. — Если бы мы мечтали просто сдохнуть, надо было сделать это еще на корабле, не стоило так долго тянуть и мучиться зазря.

После чего он, весьма ловко отбив вражеский штык, ударил в ответ сам, а потом, развернув мушкет, обрушил его приклад на вражескую голову.

Появившийся неизвестно откуда Гаарз уже вовсю размахивал длиннющим банником, не позволяя противнику приблизиться к себе… А там и еще парочка человек из их банды подтянулась…

Ренки, в данную минуту слабо понимающий слова, но способный оценить действия, счел это за общее согласие со своими намерениями и вновь ринулся в бой. Да столь удачно, что, выскочив на офицера в чине не меньше третьего лейтенанта, скрестил с его шпагой свое нестандартное оружие.

Ренки был молод и быстр, а вражескому офицеру уже, наверное, перевалило за четвертый десяток, да и забраться на холм было для него не столь легкой задачей. Проведший к тому времени не одну сотню учебных боев Ренки сразу отметил, как тяжело дышит его соперник и с каким трудом переставляет ноги.

Ложный выпад, финт, круговое движение кистью — и крюк топора глубоко погружается в плечо противника, а его шпага, еще не успев долететь до земли, оказывается в руках нашего героя.

А со шпагой в руках Ренки готов противостоять хоть всему демонскому войску подземного царя…

— Да твою же!.. — рявкнул под ухом Готор. — Ты что, совсем!.. Гаарз, хватай этого дятла за шкирку, пока я еще держу этих сволочей. Скидывай его с холма, иначе нам тут всем конец. Все валите назад. Быстро!

Крепкие как сталь руки схватили Ренки и как котенка отшвырнули за спины сражающихся. Готор, отчаянно ругаясь и размахивая прикладом тяжелого мушкета, как дубиной, бросился куда-то чуть в сторону и разогнал опешивших от такой наглости кредонцев. А потом, оторвав от своего мушкета все еще тлеющий фитиль, швырнул его в кучку пороха, рассыпанного рядом с бочонком.

Весело заискрившееся возле бочонка пороха пламя сразу охладило пыл как нападающих, так и защитников. Каждый, независимо от стороны, за которую воевал, попытался в данную минуту оказаться как можно дальше от этого места. И большинству в этом сопутствовала удача, поскольку горел порох не очень быстро. Так что раздавшимся взрывом убило, наверное, лишь парочку кредонцев, зато вот контузило не меньше десятка.

Самому Готору, кажется, тоже досталось, хотя он и догадался не пытаться убежать от взрыва, а залечь за складкой холма, накрыв голову руками. Однако почему-то и сейчас, даже после взрыва, продолжал лежать не двигаясь.

«Товарищу нужна помощь, а это святое!» — подумал Ренки.

— Гаарз, ко мне! — рявкнул он команду и, подбежав к приятелю, попытался подхватить его на руки. У подоспевшего в следующую секунду Гаарза это вышло не в пример легче и ловчее.

Они отбежали назад и их никто не преследовал. Из-за взрыва образовался небольшой пожар, грозивший перекинуться и на другие бочонки с порохом. Так что, у занявших батарею солдат было куда более важное занятие, чем гоняться за кучкой оборванцев, не пойми как оказавшихся посреди битвы.

— …Великий Верблюд и все демона ада! — проорал Готор, который после контузии слегка оглох и, не слыша сам себя, изъяснялся на несколько повышенных тонах. — Что там на тебя нашло, Ренки?