Виктор Любчанский - Белорусский апокалипсис
Сергей передёрнулся в постели и проснулся.
Все уже были на ногах. Из кухни доносилось аппетитное потрескивание жаренного сала. Это кухарил Андрей — внештатный кок группы атаки.
— Это есть на последний и решительный бо-о-й! — затянул песню чепэшник, выходя из ванной.
Он подошёл к Кирута и начал стягивать с него одеяло.
— Что вы там песни советские поёте? — отозвался с кухни радикал.
— А мы других не знаем.
— Белорусские песни петь надо, — настаивал радикал, пробуя жаренное сало.
— А какие Белорусские песни? Не знаем мы белорусских, ты напой, а мы подхватим, — попросил чепэшник.
Радикал слегка замешкался и начал фальшиво напевать никому неизвестные слова на мелодию мерсельезы.
— Ой берёзы и сосны! Партизанские сёстры! — попытался его перекричать парень из Гомеля.
— Гоп-стоп! Мы подошли из-за угла! — ещё громче хриплым басом заорал Андрей, — ты много на себя взяла! Теперь оправдываться поздно!
— Посмотри на эти звёзды!!.. — дружно подхватили заразительную мурку все остальные.
— Смотри не обломай перо… — доносилось из окна конспиративной квартиры на весь двор.
— Тихо! Тихо! — успокоил ансамбль Сергей Сергеевич, — как и договорились, с 9.00 железная дисциплина, так что прекратите песню.
— Так ещё без пяти девять, командир, дай побалдеть перед боем, — попросил Андрей.
— Балдейте пять минут, но потише, — предупредил Кирута и стал одеваться.
К 9.30 все уже позавтракали и собрались в одной комнате.
— Действовать строго по плану, никакой самодеятельности, — давал последний инструктаж Сергей Сергеевич, — у нас нет опыта, нет за спиной своего государства, нет даже чужого государства, поэтому геройство запрещено, оно никем не оценится, только помешает делу. Запомните, приказ командира выше морали, выше мимолётной слабости, наш враг весь режим Каяловича, а не только лично президент, любой, кто станет на вашем пути, на пути выполнения приказа, должен быть уничтожен, и не важно кто это, мент, кагэбэшник или впавший в детство оппозиционер. Мы вне закона, вне государства, вне системы, только в этом наша сила. Вопросы есть?
В ответ было молчание.
— Тогда вперёд.
Кирута снял с предохранителя пистолет и вышел из квартиры. За ним по одному, с интервалом 1–2 минуты вышли остальные бойцы группы атаки. Последним вышел радикал, в 10.00 он был дома, переоделся в костюм велогонщика и под видом спортсмена отравился на велосипеде в низкорослый лес, что у дороги Минск — Аэропорт. К часу дня все были на месте.
Каялович пребывал в Стамбуле и через пару часов его самолёт должен был приземлиться в полутора километрах от засады. Место атаки было выбрано удачно. Отсюда просматривался километровый участок шоссе вправо, в сторону аэропорта и метров восемьсот влево, в сторону Минска.
Когда вся группа была в сборе, вскрыли лесной тайник с оружием, на забавную форму велогонщиков натянули маскировочные костюмы и бронежилеты. Рассредоточились вдоль дороги в линию атаки длиной 50 метров. За два километра от засады, на лесной дороге бойцов поджидали три стареньких Опеля. Машины стерёг чепэшник. Это входило в план отхода. На ударной линии залегли семь человек во главе с радикалом, с другой стороны дороги засел Андрей с парнем из Гомеля. Сергей Сергеевич находился на конспиративной квартире, где хранилась основная часть оружия, это недалеко от резиденции. Связь с группой атаки держал по рации и сотовому телефону. Только после известия о смерти Каяловича, Кирута должен тут же прибежать к участникам пикета-демонстрации, отозвать в сторонку лидеров собравшихся, сообщить о смерти Каяловича и повести за собой небольшую толпу сначала к оружейной квартире, а потом на штурм резиденции. В это время группа атаки с трупом президента и гранатомётами наперевес мчиться на уцелевших машинах кортежа прямо к резиденции диктатора, предварительно тщательно застреленного. Работники дорожной милиции могут, конечно, попытаться остановить подозрительную вереницу изрешечённых пулями машин, но тогда это будет чёрный день в жизни бедолаг автоинспекторов. В любом случае, по плану группа атаки соединяется с вооруженной толпой у стен резиденции. Гранатомёты и ручные гранаты подымут боевой дух заговорщиков, а безжизненное тело Каяловича окончательно деморализует его охрану. Потом победа, новый флажок на крыше, власть. Но это в плане. А пока, бойцы прижимались к холодной весенней земле и посматривали на небо — не летит ли где домой с командировки главнокомандующий и по совместительству президент. Самолёты иногда пролетали, но какой из них Каяловича — поди разберись.
Андрей с гомельским парнем, что засели на той стороне дороги, лежали друг от друга в метрах семи.
— Знал бы какой самолёт, — обратился к парню Андрей, — долбанул бы ручной ракетой и делов-то.
— Нельзя громко разговаривать, — предупредил Андрея гомельчанин.
— Так давай по рации.
— По рации тем более нельзя, забыл, что ли, приказ?
— Ну ладно, ладно, а так слышно? — спросил громким шёпотом Андрей.
— Слышно немного, — тоже прошептал гомельчанин.
— Так я говорю, чего это нам ракет не выдали, мы бы самолёт Каяловича элементарно сбили.
— Значит не так элементарно, раз не выдали.
— А ты на самом деле снайпер?
— На самом деле.
— В армии, что ли, выучили?
— Нет, я стрельбой как спортом занимался.
— Ну, смотри, бей прямо в глаз, а то…, - Андрей не договорил и прижался к земле.
По дороге на большой скорости проехал милицейский автомобиль, это уже второй в сторону аэропорта. Все внутренне напряглись, сжали в руках оружие, но ментовкая легковушка промчалась мимо засады без остановки. Маскировка была хорошей, бойцы лежали в заранее приготовленных углублениях и прикрывались связками сухой травы. Взведённые автоматы и заряженные гранатомёты в любой момент могли ощетиниться залпом огня.
Ожидать тяжело. С каждой минутой нервы натягиваются всё туже. Никто, никогда ранее не был в подобной ситуации, иначе бы вели себя поспокойнее.
Сергей Сергеевич ходил из конца в конец оружейной квартиры с рацией и телефоном в руках. Все автоматы он извлёк из тайника и разложил на столах, диванах и просто на полу. Приготовленную накануне ведомость выдачи оружия порвал, потом передумал, написал новую.
На пикет стали собираться люди.
— Лишь бы постояли часа два-три, лишь бы не разогнали сразу, — беспокойно думал Кирута, ускоряя шаг своего межкомнатного прохаживания.
Он взял сотовый телефон и набрал номер главного партийца "Свободы или Смерти".
— Ало, ало… — послышался глуховатый голос на фоне уличного шума.
— Привет!
— Что-что?
— Привет, говорю! Узнал?
— Конечно узнал. Ты где? Чего спрятался, не подходишь?
— Я подойду в любом случае, понял, в любом. Ты главное там очень борзо не выступай, скажи ментам, что просто большой пикет, никакого митинга или демонстрации, не лезь на рожон! И флагов не разворачивайте!
— Так мы уже развернули.
— Да вы часу с флагами не простоите, скажи, чтобы срочно свернули!
— Причём тут флаги? Мы же протестуем, как договорились, что ты там задумал?
— Не кипятись, потом объясню, но прошу тебя, сверни флаги, стойте спокойно и ждите меня. Даю слово, что когда прийду, обрадую как никогда в жизни.
— Чем это ты обрадуешь?
— Слово даю, будешь на седьмом небе.
— На седьмом чего?
Разговор оборвался. Сергей повторно набрал номер, но соединение отсутствовало.
— Связь, связь, чёртова связь! — проклинал Кирута сотовых операторов, — а если и с группой атаки так, и рация, и сотовый оборвутся, что тогда?
Он подошёл к телевизору и нажал на первую кнопку белорусского телевидения. Потом уселся на диван посреди автоматов и уставился на экран. Транслировали репортаж о причислении к лику белорусских святых Жукова, Громыко, Машерова и прадеда Каяловича. Выступал молодцеватый поп с выправкой офицера. Говорил он бойко, слегка взахлёб, обильно приправляя речь цитатами из библии и конституции союзного государства. О чём конкретно говорил служитель церкви, Сергей Сергеевич не улавливал, так как не мог сосредоточиться даже на смысле передачи. Да и не к чему это. В последнее время священники заполонили эфир как никогда раньше. Они искусно трактовали ветхий и новый заветы в зависимости от политической прихоти Каяловича и делили лавры министерства правды с пресслужбой президента.
Каялович любил церковь. Ему нравилась эта структура своей степенностью и основательностью, а в особенности по душе была чуткость к переменам всех настоятелей храмов. Они всегда готовы к поиску всеоправданности, и это качество выгодно отличало епископат даже от суда и прокуратуры.
— С божьей помощью прилетели, — облегчённо вдохнул митрополит и мастерски перекрестился.
