Фридрих Незнанский - Опоздать на казнь
— Вы приготовили обед и ждали Дублинского, — терпеливо напомнила Лена.
— Да… Обед был шикарный. Сереженька вбежал ко мне на пятый этаж как мальчишка, поцеловал, подарил букет. Вон, видите, в углу стоит. Необыкновенные цветы. Видите эти штучки? Это такой специальный декоративный сорт капусты. Представляете? Букет с капустой!
— Он был весел и беззаботен, я правильно поняла?
— Да, совершенно беззаботен. Я так обрадовалась — думала, он останется у меня ночевать. Мы сидели, держались за руки. Он рассказывал мне о исследовательской лаборатории в Кёльне, в которой ему довелось побывать. Мы решили кое-что у них перенять.
— Вы что, за романтическим ужином разговариваете о работе? — опешила Лена.
— Это был романтический обед, — поправила Галковская. — А потом, если вы, например, обедаете со своим коллегой, который вам не только коллега, но и… Я говорю, допустим, вы с ним обедаете. Неужели вы станете обсуждать посторонние вопросы? Мы с Сережей были преданы одной и той же идее. Потому, наверное, он и полюбил меня. Ведь его жена тоже раньше защищалась на нашей кафедре. Но потом — дом, заботы, муж — всемирно известный ученый. Словом, она отошла от науки.
Лена посмотрела на Ирину и подумала, что та, в общем, верно рассуждает — не будет, она, например, с Гордеевым говорить за обедом, пускай и романтическим, о посторонних вещах. Даже некое чувство симпатии пробудилось в ней к этой растрепанной, нервной женщине. Стоп! Стоп, подруга!
— А вы в самом начале что-то сказали о своей вине, — напомнила она. — В чем все-таки эта вина заключается?
— Ах да, я как раз к этому веду, — сказала Галковская. — Понимаете, я так ждала его, так мечтала, что вот сейчас он освободится, приедет ко мне, и мы всю ночь… Словом, в этот день он будет только моим — и больше ничьим. Но он то и дело глядел на часы… Ему такие часы в Германии подарили — удивительные просто! И вдруг вскочил, как чертик на пружине. «Ну все, родная, мне пора». А его удерживать бесполезно. Ну я проводила его до порога. Закрыла дверь, села за стол, смела бокалы и тарелки на пол, достала бутылку водки. И, не поверите, обозлилась и говорю: «Лучше бы ты умер, чем снова к ней возвращаться!» Это я не помня себя сказала, понимаете? Но всякое произнесенное нами слово — это не просто так, знаете, да? Особенно когда с сердцем говоришь, это еще страшнее, все там, — Ирина показала наверх, на грязноватый, в желтых подтеках потолок, — там все слышат. И каждое наше желание взвешивают. Самое искреннее — выполняют. Так что опасайтесь желать кому-то плохого. Это может запросто сбыться.
Лена взяла с подноса козинак и проглотила, почти не жуя. Это было совершенно невозможно выносить! А она-то думала, что Галковская сейчас расскажет ей нечто существенное, что позволит хоть на полшага приблизиться к разгадке неожиданной и страшной смерти Дублинского.
— Ваша вина заключается только в этом? — наконец спросила она.
— Да, — скорбно кивнула Галковская. — И я готова дать показания в суде.
— Боюсь, в суде вам не поверят и отправят, чего доброго, на психиатрическое освидетельствование. Которое вы пройдете навряд ли, — устало сказала Лена.
— Да я готова хоть всю оставшуюся жизнь в тюрьме провести, лишь бы Сереженька был жив! — с воодушевлением воскликнула Галковская.
— Опасайтесь своих желаний, — напомнила Лена, — они могут исполниться.
— Да, да, я знаю, — истово закивала Ирина. — Я готова, правда.
Вдруг Лене в голову пришла шальная мысль. А не эта ли аспиранточка укокошила Дублинского? А что? От любовницы всего можно ожидать. Вот не понравилось ему платье, которое она надела, или, например, не заметил Дублинский ее новую прическу, а может, чего доброго, случайно обмолвился о какой-нибудь интрижке на том же симпозиуме. И все. Убила, отвезла в лес, сожгла труп. И теперь считает себя виновной в его смерти. Очень даже логично выглядит. От этих восторженных аспиранток всего можно ожидать.
— Я ради него на все готова, — продолжала развивать мысль Галковская. — Только бы он был жив… Но, к сожалению, моего Сережу уже не вернуть. Никогда.
Она уронила голову на руки и беззвучно зарыдала.
«Нет, — думала Лена, глядя на рыдающую Галковскую, которую она на этот раз успокаивать не стала. — Невозможно так притворяться. Хотя, если она сумасшедшая, всякое может быть. Нет актеров лучше, чем психически больные. Или наоборот — лучшие из актеров психически больны. Вот убила она Дублинского и тут же забыла об этом. Решила, что это ей приснилось. На всякий случай отказываться от этой версии пока не стоит. К тому же пока никаких версий нет вообще. Вот Галковская и будет у меня под номером один…»
Раздался резкий, как визг тормозов, звонок телефона. Ирина вздрогнула, вытерла газа кулачками и потянулась за телефонной трубкой. Лена давно не видела таких аппаратов — черных, массивных, с круглым диском. Еще не коллекционный, но уже исторический предмет.
— Да, Виктор Сергеевич… Завтра будет готово… Ну там же двадцать страниц технического текста! А у меня тут еще проблемы личного характера. Поняла, Виктор Сергеевич. Сегодня ночью постараюсь закончить, завтра утром будет у вас.
Она повесила трубку, села на свое место.
— Я подрабатываю переводами в одном специализированном журнале, — как бы оправдываясь, сказала Ирина. — Редактор звонит, ругается. Он всегда ругается. Но платит исправно.
Нет, это определенно была речь абсолютно нормального человека. Не может законченный псих заниматься серьезным переводом. Просто она от горя вне себя.
— Когда, вы говорите, Дублинский был у вас? — спросила Лена.
— Он приехал после пяти часов… — после недолгого раздумья ответила Галковская. — Ну да, не позже четверти шестого, я как раз сидела и смотрела на часы, считала минуты. Все из рук валилось. — Ирина указала пальцем на массивные старинные часы в углу комнаты. — Вот на них и смотрела. Это хозяйские. Я же снимаю квартиру, родные-то у меня в Киришах… Что случилось? Что вы на меня так смотрите?
Лена опустила глаза. Нет, нельзя так выдавать свои чувства, особенно по отношению к потенциальному подозреваемому.
— А кто может подтвердить, что покойный был у вас именно в это время? — поинтересовалась Лена.
— Подтвердить? — искренне удивилась Галковская. — Ну что вы! Я же мужчину в дом пригласила. Не для того ведь, чтобы кому-то его здесь предъявлять?
Резонно. Мужчин в дом приводят совсем не за этим. И все-таки, похоже, алиби у нее нет…
— Хотя постойте. Есть свидетельница! — чуть подумав, обрадовалась Ирина Галковская.
— Кто? — кисло спросила Лена, умопостроения которой рушились как карточный домик.
— Соседка моя. Тамара Александровна. Она же по совместительству — хозяйка этой квартиры.
— Что она может подтвердить?
— А что она подтвердит? Что из любопытства зашла ко мне за мукой, потому что в окно видела, как в наш подъезд входит элегантный мужчина с цветами.
— И что? Она постоянно у окна сидит?
— Почти. Ей больше делать нечего.
— Ну хорошо. Предположим, она увидела, что в подъезд вошел мужчина с букетом цветов. Что из этого?
— Ясно, что он пришел именно ко мне, — пожала плечами Галковская, удивляясь недогадливости следователя.
— Почему «ясно, что к вам»? — насторожилась Лена.
— Дом маленький, благодаря Тамаре Александровне я все про всех знаю, — объяснила Галковская. — На первом этаже живет опустившаяся алкоголичка, на втором — многодетная мать, третий и четвертый — вне подозрений, там такие же точно бабки, многие жильцы к тому же в отпусках.
«В отпусках! — эхом отозвалось у Лены в голове. — Нормальные люди в отпусках сейчас. В Праге, возможно… А я парюсь в этом Питере, и сколько еще тут проведу — неизвестно».
— Хорошо, — сказала Лена, делая заметки в своем блокноте. — Вы не против, если я переговорю с этой Тамарой Александровной не в вашем присутствии?
— Буду только рада. Я терпеть не могу ее присутствия.
Раздался звонок в дверь, такой же резкий, как и звонок телефона. Ирина вновь вздрогнула. С нервами у нее определенно было не в порядке.
«Станешь тут нервной, когда тебя окружают подобные звуки», — подумала Лена.
— Это, возможно, и есть хозяйка. Она часто ко мне заходит, — сказала Галковская.
— Здравствуйте, Тамара Александровна! Заходите! — послышался из прихожей голос Ирины.
— Я вот муку-то у тебя занимала, так принесла вернуть. Живешь-то ты, бедненькая, одна, все сама, и за квартиру платить еще приходится. Я же понимаю. Можно от тебя позвонить, а то у меня что-то с телефоном стало, никак не дозвониться ни до кого.
— Проходите. Я пока покурю, — Ирина удалилась на кухню.
— Здравствуйте, девушка, — кивнула Лене Тамара Александровна и начала ее оценивающе разглядывать, — Подружка вы ее, да? Вы бы хоть ей сказали — все курит и курит, уже занавески от этого дыма серые насквозь. А когда она сюда въезжала только, мои ребята ремонт сделали, все новое, свежее повесили. Мои-то в Америку уехали, а квартиру тут оставили — мало ли, вдруг захочется вернуться. Я ее и сдаю. А эта совсем не следит за порядком. Вон, потолок в разводах! Еще осенью крыша протекала, а она все не соберется ремонт сделать!
