Данил Корецкий - НАСТОЯЩЕЕ ИМЯ
Проворный мальчик в белой рубашке, черной бабочке и табличкой с именем на левом нагрудном кармане принес аперитив: джин с тоником Маше и "Белую лошадь"
– Разрешите принять заказ, господа? – деликатно осведомился он у Макса.
Тот отложил свое меню, в котором мало что понимал. Даже цены – двух – и трехзначные цифры без обозначения единицы расчетов, ни о чем ему не говорили. "Сок апельсиновый свежевыжатый – 5". Пять – чего? Рублей? Учитывая ресторанные
– Дама распорядится.
Мальчик почтительно наклонился к Маше.
– Значит так, Виктор, мне фоа гра, омара, фруктовый коктейль и кофе.
– Омар гриль?
– Нет. Вареный сочней.
Покрутив бокал со светло-желтой жидкостью, чтобы лед зазвенел о стенки, Макс отхлебнул виски. Официанта действительно звали Виктор, но он мог
– А что для господина?
– Карпаччо из скампий, фрикассе из омара и… Да, медальоны из оленины. На
– Что желаете пить?
Зеленоватый свет лампы делал лицо Маши загадочным и незнакомым, многозначительно блестели глаза. Таинственная красавица. Именно такой она и снилась Максу в Тиходонске, где он шесть лет влачил жалкое существование забитого работяги Сергея Лапина и спал на худом матрасе в убогой квартирке на
– Бутылку белого мозельского, – сказал Макс. Это тоже пришло из тех, давних снов, где были чужеземные города и такие вот рестораны. Из его прошлой
– Может быть шампанского? – вслух размышляла Маша. – "Дом Периньон" или
Макс пожал плечами. Он знал, что бутылка французского шампанского вытягивает на несколько сот долларов. А у него в кармане было всего-навсего
– Ладно, сегодня будем пить мозельское, – решила девушка.
Официант почтительно кивнул. Он ничего не записывал и очевидно полностью
– Выберете сами?
Виктор показал глазами на аквариум. Омары как будто застыли в ужасе,
– Нет, – Макс покачал головой. – Увольте.
– Я выберу, – сказала Маша. – Обязательно.
Через минуту самый крупный экземпляр был извлечен из аквариума и
– Тебе здесь нравится? – спросила Маша.
– Да, – сказал Макс. – Я не знал, что у нас появились такие рестораны.
– У них всегда порядок. Видел, на входе охранник с пистолетом?
– Это газовый. А ты часто здесь бываешь?
– Газовый? – удивилась Маша. – Как ты определил?
– На рукоятке нет кольца для страховочного ремня. И самого ремня нет. И
– Ты здорово разбираешься, – с явным удивлением отметила Маша.
На ней облегающее вечернее платье: синие молнии на черном. При каждом движении молнии вспыхивают в темной ночи, серебряные нити дождя оживают, бушует веселая июльская гроза. Макс хорошо знал тело, которое спрятано под этой тканью, линию бедер и форму пупка, и припухшие соски… Но она умело ушла от
Виктор принес закуски. Фоа гра оказалась слабо прожаренной гусиной печенью, политой малиновым сиропом. А перед Максом поставил большую пустую тарелку с горсткой шинкованной капусты посередине и полужидким коричневым
– Осторожно, тарелка горячая, – предупредил он.
Макс недоуменно попробовал капусту. Капуста как капуста… Коричневый ободок оказался острой приправой. Но к чему? Он ковырнул вилкой дно и тут оказалось, что тарелка не пустая: еe заполняли тончайшие до прозрачности
– Давай выпьем за встречу, – Маша подняла свой бокал и Макс сделал тоже
– Я тоже.
В зале становилось шумно и душно. На эстраде вульгарный толстяк в широких шортах нес какую-то пошлятину, подъемом голоса то и дело выделяя ключевое слово: нимфомания! Гремела музыка, зал затягивали волны сигаретного дыма. За свободными столиками появились по две-три девушки, неторопливо потягивающие
– Чем ты думаешь заниматься?
– Не знаю.
Маша вежливо улыбнулась.
– Ты стал ещe скрытней, чем раньше…
Если сказать ей, что это чистая правда, что у него нет работы, нет выгодной на сегодня профессии и обязательного умения зарабатывать деньги, она конечно не поверит. Ведь она ещe помнит его загранкомандировки из которых
– А чем занимаешься ты? Как я понял, уже не летаешь?
Девушка покачала головой.
– Прошли большие сокращения. Треть стюардесс уволили, даже многих пилотов. Вначале устроилась в кооператив – нетрадиционные методы лечения,
– Не знаю. Что-то голова заболела…
– Дать таблетку?
– Обойдусь. Давай лучше ещe выпьем. Сосуды расширятся и все пройдет.
***
В плазме, среди сверкающих лабиринтов, рождался хаос.
Алкоголь, растворенный в крови, гнал красные шары быстрее и быстрее, футболил их с удвоенной силой, заставлял мертвеющие сосуды работать,
Толчок. Еще толчок. Еще.
Несколько тромбов были разрушены и красный вихрь устремился в лабиринты,
Но "чужаков" было слишком много. И становилось все больше. Вместо разрушенных появились новые тромбы – пока ещe на периферии, где система
Но страшное не заставит себя ждать. Плазма подхватывает слепленные в кучу колонии "чужаков", несет все ближе и ближе к главному лабиринту, за которым пульсирует, живет нечто… Жизнь. Сама жизнь, воплощенная в связке сокращающихся
Толчок. Толчок.
Идет последний отсчет. Уже скоро.
***
Два человека пили водку в запущенной московской квартире на краю Орехово-Борисова. Почти одногодки, с массивными фигурами борцов тяжеловесов, они обладали неуловимым сходством. Не столько облика, сколько манер, движений, взглядов. Потому что были птицами из одного гнезда: оба отставные разведчики,
Хозяин – когда-то рыжий, а ныне заметно облысевший Алексей Веретнев, проходивший в оперативных документах под псевдонимом Слон, так и не довел до ума свою однокомнатку в блочной девятиэтажке. Язык не поворачивался назвать еe уютным словом "квартира" – никакая это не квартира, а безликая "жилплощадь". Пятна на линолеуме, потемневшие обои, облупившаяся оконная столярка, вставшая пузырями краска на кухне, проржавевшая раковина, разномастная, будто случайная,
Раньше все было ясно: служба, каждодневная круговерть, напряженный график, тут не до ремонта, – главное, чтобы пожрать было чего на скорую руку, да где выспаться… А на заднем плане маячила оправдывающая мыслишка: вот когда выйду на пенсию, уж тогда… Хрен вам! Стереотипы поведения не меняются в одночасье – прошло почти три года под монотонное пощелкиванье телевизионного пульта, да нервное позвякивание горлышка о стакан, а ничего на этих двадцати
Раньше мешала служба, теперь – привычка. Просто плевать стало на все. Какая там, к лешему, плитка, какие там стеклообои и ламинированные полы, когда вся жизнь прошла среди этой разрухи и ржавчины, такой родной и понятной! Да и
– Не слыхал, пенсию индексировать будут? – рокочущим баритоном задал Веретнев актуальный для всех отставников вопрос и воткнул в переполненную
Владимир Савченко (псевдоним Спец), кивнул крупной головой. Он сохранил густые, коротко стриженные – чтобы нельзя ухватить, волосы, цветом напоминающие
– Обещают на шестьдесят процентов. А там кто знает… Давай!
Чокнувшись, они выпили, поставили на стол опустевшие стопарики, выдохнули горючие пары и закусили соленой килькой. Кроме неe на столе стояла вареная
Вопреки представлениям обывателей, бывшие разведчики не шиковали. У того же Володьки Спеца квартира не лучше, такая же ободранная, вся обстановка -
И у Макарычева Тольки, которого годом раньше на пенсию отправили. И у Семы Ларионова… Да у всех ребят, кто работал не за страх, а за совесть, кто за работой даже жениться забыл и детей родить, у всех дома считай одно и то же:
"Это, видать, у нас у всех в крови, – подумал Веретнев. – Не только у меня-Володьки-Тольки-Семки, а у всех наших русских людей, мы с этой разрухой сжились и сроднились, без неe нам хана и кранты. Так воспитали. Бедность была
– Слыхал, Золотарев новое назначение получил.
– Да? – отозвался Савченко без особого интереса.
– Начальником управления "С".
Спец неопределенно пожал плечами. Для него это обычное кадровое
А Веретнев начинал службу одновременно с новым начальником нелегальной разведки. Молодые лейтенанты сидели в одном кабинете Европейского сектора, за одним столом в главковской столовке щи хлебали. У Алексея результаты даже повыше были… И вот теперь Золотарев – генерал-майор, большая шишка, а Веретнев – подполковник на пенсии, пьет "Русскую" в разбомбленной своей кухоньке с таким же неудачником. И думает: а чем же он оказался меня лучшее? И независтливый
– Ты не задумывался: за что мы все воевали – ты, я, Толик и другие ребята? За что "Птицы"-Томпсоны двадцать восемь лет сидят в английской тюрьме? А сын их за что страдал? И воевал за что? За победу мировой революции? За построение коммунизма во всем мире? За укрепление мощи и могущества СССР? За
Алексей Иванович твердой рукой наполнил рюмки, наколол вилкой
– Макса особенно жалко. Пацана накачали снотворным и я его в чемодане из Лондона вывез, потом он по детдомам скитался, потом по спецкомандировкам жизнью рисковал… Его ведь не только без родителей, но даже без детских воспоминаний
