Ника Ветрова - Университет вредной магии. Пособие по выживанию
– Идет, – мгновенно согласилась на все вообще согласная ведьма и завела руку за спину.
Вторую тоже завела, чтобы край придерживать. А потом ме-е-е-е-едленно, ну очень ме-е-е-е-едленно потянула молнию вниз.
И я бы еще медленнее расстегивала, но позади, кажется, вовсе дышать перестали, а мне недочерты в обмороке и даром не нать, и за деньги не особо, мне бы в полной боевой готовности и абсолютном согласии на обнимания да лобызания, и потому пришлось с представлением завязывать.
– Все? – хрипло спросил Владлен Азаэрович, едва я от расстегнутой застежки убрала руки.
– Вниз стянуть, – проинструктировала я насчет дальнейших действий.
Снова хриплый стон.
– Стасенька, – судя по голосу, мне тут не полуобморочные, мне тут с сердечным приступом деканы сейчас достанутся, – а давай сама.
– А самой не так приятственно! – обиженно возразила.
Стон.
Затем опять же рывком Владлен Азаэрович развернул меня к себе лицом и резко сорвал юбку вниз.
И все.
И я стою, прикрыв глаза и вся в ожидании. И он сидит, и даже опять не дышит. И я стою. И он сидит. И я не выдержала и напомнила:
– Чулки теперича.
А там внизу все так же практически не дышали.
– Ну Владлен Азаэрович, – пользуясь возможностью, погладила черные волосы декана, – ну давайте, чуть-чуть осталось, что же вы такой непоследовательный, на половине пути дышать перестали, а?
Запрокинув голову, на меня посмотрели тяжелым, почти черным взглядом глубоких, как омуты, зеленющих глаз. И такой это был взгляд, что на какой-то миг, где-то очень глубоко внутри, шевельнулась совесть. Но тут недочерт выдохнул сквозь стиснутые зубы, тепло его дыхания коснулось обнаженного животика, и снова очень приятственно стало, что совесть тут же опять впала в спячку.
– Чулки, – напомнила я, выставив правую ногу чуть вперед.
– Стася, – голос у Владлена Азаэровича вконец странный стал, хрипло-сиплый, едва слышный такой, – я же сорвусь, Стася, а наутро мы оба жалеть будем.
– Чулки! – ведьмы пощады не знают.
Декан чертового факультета судорожно вздохнул и продолжил:
– Стасенька, ты хоть представляешь, чем все это закончится?!
Радостно закивала.
– И чем? – ладони Владлена Азаэровича легли на мои ноги, аккурат там, где была полосочка голой кожи от трусиков и до края чулочков.
Приятственно…
– Вы меня будете обнимать, гладить и целовать, а мне будет приятно, – поделилась планами на будущее я.
Исполненный отчаяния стон и хрипло-злое:
– Трижды проклятая Преисподняя!
Посмотрела на свою ногу, решила не согласиться:
– Да нет, всего одна нога. У меня еще есть вторая, вот.
Владлен Азаэрович вдруг резко поднялся. Так резко, что я даже испуганно отпрянула, вместо того чтобы поближе ко всему декану чертового факультета прижаться.
– Стася, – взгляд был голодным, голос сиплым, вся поза напряженной. – Тебе поцелуя хватит?
Тут же сообразив, что нахожусь далеко, прильнула к недочерту, обвила его напряженную шею руками и промурлыкала:
– Одного?
Декан чертового факультета молча взял меня за подбородок, заставляя поднять голову вверх, чуть наклонился, несколько долгих, томительных секунд смотрел мне в глаза, после произнес:
– А тебя хотя бы раз нормально целовали, Стася?
Радостно закивала головой.
Жесткая усмешка и едва слышное:
– Доказать обратное?
У меня перехватило дыхание. А глаза у Владлена Азаэровича стали такие зеленые-презеленые, и ощущение накатило, словно меня медленно, но вконец неотвратимо затягивает в омут… А затем горячее дыхание и жадные обжигающие губы, накрывающие мои собственные. Приятственно? Нет – жутко! Пугающе! Алчно настолько, словно мужчина не целовал – завоевывал и подчинял мое тело. И естественной реакцией ведьмы на подобные захватнические действия стал испуганный вскрик и попытка вырваться… Он не позволил. Одна рука декана чертового факультета уверенно удерживала на месте, вторая заскользила от шеи вниз – провокационно, властно, чувственно. И поцелуй, размыкающий испуганные губы, вторгающийся внутрь, зажигающий чужой огненной страстью, чужим желанием, вызывающий дрожь странного, волнующего предвкушения на коже. Поцелуй властителя – он не просил, не предлагал и не соблазнял, он брал свое по праву, не интересуясь мнением дрожащей испуганной ведьмочки, наглядно демонстрируя, что есть игры, а есть всепоглощающая страсть, в которой для игр места попросту нет. Ничего нет! Ни мыслей, ни сомнений, ни даже собственного имени, которое я напрочь забыла в этот миг!
И вот в тот самый момент, когда я вообще про все на свете забыла, Владлен Азаэрович мягко отстранился, заглянул в мои распахнувшиеся затуманенные глаза, улыбнулся и язвительно поинтересовался:
– Приятственно?
Ничего не понимающая едва стоящая на ногах ведьмочка выдохнула:
– Что?!.
Но стоило декану чертового факультета насмешливо выгнуть бровь, как осознание нахлынуло. О, оно так нахлынуло, что разом смыло ощущение мурашек на коже, желание приятственного тепла, туман в голове и истому во всем теле!
И ведьма стала злая.
Ведьма стала настолько злая, что некоторым недочертям следовало бы трижды подумать, прежде чем вообще меня злить. Потому что я ему, я ему всю себя, я… стыд последний потеряла, а он. он вообще издевается! И улыбается ко всему прочему! И. стыдно. И обидно очень. И.
Станислава Григорьева, гордо вскинув подбородок, подняла и надела юбку. Опосля обнаружила на кровати корсет, пошла и его тоже надела. И даже застегнула на все крючочки и завязала ленту. И, не глядя на стоящего посреди комнаты и наблюдающего за каждым ее движением декана, подошла к двери, открыла, а потом, не обернувшись, тихо сказала:
– Ненавижу вас.
И ушла.
Вслед понеслось:
– Черт! Стася!
Убежала. Сначала вниз по лестнице мимо бьющейся с пологом Мары Ядовитовны, которая явно очень хотела на второй этаж попасть и застыла, едва увидев меня. Потом в сад, быстро-быстро, чтобы только выбежавший вслед за мной и заоравший «Станислава» Владлен Азаэрович не нашел. А потом пришлось сидеть под кустом и думать о том, где можно спрятаться от декана чертового факультета, потому что… стыдно, и обидно очень, просто до слез, и в душе пусто так, словно кусок льда там. А еще отчетливо я понимала, что у домовых, в общежитии и даже у ведьмочек Владлен Азаэрович меня найдет.
Вариант после недолгих размышлений нашелся всего один.
* * *– Еще будешь? – спросил Герак, наливая в мой стакан тягучую полупрозрачную жидкость из бутыли.
Молча кивнула. Оказывается, экспериментальную малинку у фей не только домовые воровали, но и черти тоже. Правда, черти для малиновой настойки. Вкусная.
Я сидела на кровати Герака, сгорбившись, обняв колени и не обращая внимания на присутствующих чертей, всех, кроме… ну, кроме Герака. Рядом в большом стакане балдел рыб, ему черт пару капель малиновки выделил, так что и рыб тоже пил. А еще тут все сверкало. Вот просто-таки сверкало от чистоты.
– Здорово, да? – заметив мой рассеянный взгляд, поинтересовался Герак. – Это демоницы!
– Как припахал? – уныло спросила я.
– Ну дык за одно свидание с Владленом Азаэрычем тут на все готовы, – гордо сообщил черт. – Я тебе сейчас список покажу, там уже двести семьдесят имен тех, кто заслужил. Остальные еще трудятся.
Почему-то появилось желание запустить в Герака стаканом с малиновкой. А потом в этих из списка. А потом. потом взяла и молча все выпила. Но вместо опьянения и, соответственно, умиротворения по щекам потекли слезы.
– Стась, Стаська, ты чего? – удивился черт. – Ты же сама хотела, чтобы тут было чисто.
Хотела. Я вообще много чего хотела, а сейчас хочу, чтобы с губ исчезло это ощущение прикосновения Владлена Азаэровича и вкус самогона стер начисто воспоминание о поцелуе с деканом чертового факультета. И плакать хотелось – вот просто рыдать навзрыд…
Допив до дна, протянула пустой стакан Гераку, затем спросила:
– И много у него баб было?
– У кого? – не понял черт, наливая уже себе.
– У Владлена Азаэровича, – хмуро пояснила.
Выпив залпом, Герак прикрыл глаза, причмокнул от удовольствия, чуть сморщив черный пятачок, шмыгнул и ответил:
– Так-то вообще много, Владлен Азаэрыч – мужик ого-го.
Слезы не просто потекли – полились градом! Злые горькие слезы. Молча вытерлась рукавом и хмуро потребовала:
– Еще налей.
Но Герак, даром что черт, а что-то заподозрил. Почесал за мохнатым ухом, после прищурился и осторожно спросил:
– Стаська, Стась, ты чего?
– Налей, говорю! – рявкнула я.
А мне взяли и не налили. Герак даже бутыль закрыл, под кровать засунул, и, судя по позвякиванию, у него там внушительный запас имелся, почесал волосатую грудь и проникновенно так:
