Карина Демина - Чёрный Янгар
– Кидай сюда.
С облегчением стряхнул Вилхо гнилье в миску и руку о край вытер. А Пиркко торопливо подала чашу с розовой водой. Сама ладонь омыла и нежно поцеловала пальцы.
– Смотри, – плюнула колдунья в чашу и воды плеснула. – Хорошенько смотри. Стерегут тебя духи предков, кёниг, и непросто тебя проклясть. Один лишь способ.
Нежно покачивала она чашу в руках.
– Бросить тебе в кубок волос заговоренный. Чтобы выпил ты его.
Тошнота подступила к горлу Вилхо.
Волос?
В кубке с его вином?
Или в еде?
– А после сказать слово, чтобы волос этот очнулся, чтобы впился в твои кишки, а из них и до печени пробрался, стал тебя мучить-грызть.
Верно, так оно было. Сначала кишки наливались свинцовой тяжестью, а после и печень распухла. Ныне же… Потрогал Вилхо бок, но не ощутил былой боли.
– Кто? – повторил он иным, злым голосом.
– По волосу узнаешь. – Колдунья перевернула чашу. И растворенная водою гниль расползлась по поверхности стола. А в центре пятна остался волос, длинный черный волос, скрутившийся, словно гадюка на солнце. – Бери. Мертвый он.
Волос был толстым и гладким. Пожалуй, мужским, но и только-то… Мало. Слишком мало. Как узнать, кому принадлежал он? Сколько во дворце черноволосых?
– Еще что скажешь?
Подала Пиркко платок и, поддев волос тонкой лучиной, переложила на белую ткань, завернула бережно. Колдунья же, бросив на кейне быстрый осторожный взгляд, сказала:
– Близко стоит этот человек. Веришь ты ему, кёниг.
– Еще что?
Сверток с волосом Вилхо в кошель убрал: пригодится.
– Он невысок, но и не низок. Молод… – потрогала колдунья желтый клык. – Вижу, что черен он, злоба лютая его точит, зависть, жадность… Желает он получить что-то, что ты имеешь.
Охнула Пиркко, закрыв ладошкой рот. Верно, и ей то же самое имя на ум пришло.
Черен, значит…
И вправду черен, что душой, что обличьем. Завистлив, как бывают завистливы низкие люди. И Пиркко, птичку ненаглядную, своей мыслил.
– Спасибо, – сказал кёниг и, стянув с пальца перстень с крупным красным камнем, отдал вёльхо. Поднялась колдунья, спрятала перстень в рукав и, поклонившись низко, ушла. У самой двери оглянулась она на Пиркко, видать, что-то сказать хотела, но не осмелилась.
– Видишь, – жена присела рядом, прижалась, обняла, – правду тебе эта мудрая женщина сказала, желает Янгар твоей смерти.
Верно. И горько от того.
– Но почему? – Вилхо откинулся на подушки и сам потянулся за вином. Пересохло вдруг в горле. – Я был добр к нему.
Вздохнула Пиркко и шепотом сказала:
– Змей он. Мой отец очень волнуется за тебя. И потому подкупил одного раба, который служит в доме Янгара, а тот раб…
Ее голос звучал все тише и тише, и Вилхо приходилось наклоняться, чтобы расслышать слова.
– Мстит Янгар, что волей кёнига вырезан был тринадцатый род, – завершила Пиркко свой рассказ. – Мне не веришь – отца моего спроси, он помнит, как это было.
И не просто помнит: Ерхо Ину верно служил отцу Вилхо, оттого и вознесся медвежий род высоко, поднялся над другими. И немало земель, Полозам принадлежащих, к Ину отошло, и немало золота осело в их сундуках.
– Это ведь отец, а не мы, – пробормотал Вилхо. И гневом полыхнули глаза жены.
– Думаешь, ему есть дело? Он мести желает. Змею ты пригрел на груди своей, муж мой.
И ледяные ладони Пиркко сдавили виски.
– Не отступится от мести Янгар. А ты вспомни, из-за чего началась та война. Отец сказал, что Печать так и не нашли…
Хотел отвести Вилхо взгляд, но не смог.
– Янгар знает, где она.
Верно. Знает.
Не может не знать.
Но молчит, прячет от своего кёнига… Змея, как есть змея.
– Он не скажет, – шепот Пиркко доносился издалека. – Имея возможность исцелить тебя, он будет смотреть, как ты умираешь, муж мой. Смотреть и радоваться… твоим мучениям радоваться…
Не бывать такому.
Глава 32
Ловушка
Эхо шагов растаяло, не добравшись до колоннады.
Солнце, пробиваясь в затянутые морозной росписью окна, путалось в пыльной паутине капителей. И бледной тенью скользила над гладким полом шелковая шаль Пиркко.
Алая.
Ткань была яркой, словно пламя. И пламя в каминах приседало, кланялось кейне. Дрожала струна далекого голоса, который старательно выводил полузабытые слова древней песни. И Янгхаар Каапо пытался отрешиться от недоброго предчувствия.
В этой части дворца ему редко доводилось бывать, и ныне она была пуста, безлюдна. И эта тишина настораживала.
– Ты мне не веришь. – Пиркко оборачивается. Лицо ее покрыто толстым слоем серебряной краски. Губы белы. В черных волосах сияют алмазы.
Хороша кейне Пиркко.
– Я тебе не верю, – соглашается Янгхаар, добавляя: – Я никому не верю, благая кейне.
– Зря. – Она позволяет подойти близко и касается разрисованной серебром ладонью его лица. – Сегодня я помогу тебе. А завтра…
В синих глазах клубится туман. И розовый язычок касается верхней губы, оставляя на белой краске проталину. И это крохотное пятнышко не портит совершенства облика кейне.
– Или не завтра? Я ведь помогаю. Разве не так? – Она убирает руку.
Так.
Наверное.
Записка была краткой: кёниг Вилхо желает видеть Янгара и отблагодарить за долгую службу. Он готов исполнить любую просьбу. Янгар ведь знает, о чем просить?
– Не верь ей. – Кейсо прочел записку дважды. Он тер бумагу, точно желая раздавить такие аккуратные буквы. Почерк Пиркко был идеален, как и она сама. – Эта тварь тебя погубит.
– Не идти?
– Иди. – Отложив письмо, каам подпер кулаками подбородки, намотал на палец бороду. – Иди непременно, отказ оскорбит кёнига. Но будь осторожен. И думай, о чем просишь.
Он отвернулся и, сгорбившись, сказал очень тихо:
– И о том, что делаешь.
Отступить? Простить?
Вернуться в Белую башню, которую его маленькая жена звала Горелой? И, заглянув в глаза Великому Полозу, признать, что Янгхаар Каапо все-таки отказался от памяти и мести.
– Ты забавный. – Пиркко подняла руку, позволяя алому рукаву соскользнуть с запястья. Ткань опускалась медленно, обнажая белую, расписанную серебром, словно морозом, кожу. И едва слышно позвякивали колокольчики на ножных браслетах. – Выглядишь свирепым, но только выглядишь. Поспеши, Янгар. Мой муж не любит ждать.
И вряд ли он знает, кто ведет Янгара тайными дворцовыми тропами, а узнав, не обрадуется. Но не прячется Пиркко-птичка, в чьих нежных руках собраны нити многих жизней. Уже не гостья – хозяйка она во дворце. И не посмеют слуги говорить то, что не желает она слушать.
Еще шаг.
И сомкнутые створки ворот, за которыми знакомая пустота тронного зала.
– Погоди! – Янгар попытался схватить кейне за рукав, но шелк выскользнул из пальцев. – Постой. А если я не сделаю того, чего ты желаешь?
– Тогда…
Серебряная маска лица неподвижна.
– Тогда я очень в тебе разочаруюсь. – Она поворачивается на носочках, и шелка рассыпаются, на мгновение обнажая белую щиколотку с золотой полосой браслета. – У тебя ведь есть причины для мести, правнук Великого Полоза?
В синих глазах – насмешка.
– Откуда…
– Ты неосторожен, Янгар, – упрекает кейне, вновь ускользая из его пальцев. – А люди твои ненадежны. Да и сам ты привел моего человека к разоренному гнезду… Почти привел. Не так сложно было узнать, чей дом стоял на Кершиной гряде.
Тишина.
И солнце прячется за тучу, не желая быть свидетелем чужой беседы.
– Мой отец помнит те времена. И знаешь, он удивился, как сам не понял. Это ведь просто было: лишь у детей Полоза черные глаза. Как земля, сама земля…
Она смеется, запрокинув голову, и краска на шее идет мелкими трещинами.
– Он сказал, что ты совсем не похож на своего отца.
– А еще что?
Гнев сложно посадить на цепь, но у Янгара выходит сдержать вспышку. И ладонь кейне, которая легла на золотой рукав его халата, он не стряхивает. Пиркко, прижав палец к губам, тянет за собой, не к дверям в тронный зал, но в тень колонны.
– Тише, – встав на цыпочки, шепчет кейне. И губы почти касаются щеки Янгара. От Пиркко пахнет розовым маслом и лавандой, серебряная ее щека тепла. – Не надо спрашивать о прошлом, Янгар…
Имя Ерхо Ину было названо Янгару первым.
– Он тебя ненавидит.
– А ты?
– А я думаю, что ты стал бы лучшим мужем, чем… Мой отец привык получать то, что желает. Но однажды ему отказали. – Ее дыхание ласкало щеку Янгара. – Уми из рода Ёро предпочла другого мужа. Отцу пришлось взять ее сестру. Знаешь, маму это всегда обижало.
Пиркко отстранилась, но на одежде остался ее запах, тяжелый, пряничный.
– Потом были спорные поля и золотая жила, которая оставила земли Ину. Отец верил, что ее увела сила Полоза. И многое, думаю, было…
Холодно внутри.
И тошно.
Женщина. Земли. Жила.
И ночь, наполненная огнем. Пепелище. Пепел просеивали, пытаясь найти заклятую Печать. Дорога в седле, к которому Янгара привязали. И золотой зал, где великан в короне требовал рассказать о том, о чем Янгар не имел права говорить.
