Игорь Мерцалов - Новейшая оптография и призрак Ухокусай
– Нет! – успел крикнуть Сударый и перехватил камеру, прежде чем она была в буквальном смысле заброшена внутрь возка. – Вот это, пожалуйста, – попросил он, протягивая штатив.
– Виноват, исправимся, – бодро сказал полицейский. – Позвольте, сударь домовой…
Уже бережно он помог Переплету поставить санки с притороченным оборудованием и вернулся на козлы.
– В участок, Знаком Бывалович?
– Нет, голубчик, на ковролетку, да с ветерком. Ну так что же, Непеняй Зазеркальевич, снизойдете ли до ответа?
– Извините, Знаком Бывалович, но вряд ли я смогу толком что-то сказать, ибо пока располагаю лишь догадками. Но уверен: ответ надо искать в области предметной магии. Видите ли, есть класс существ, которые обладают многими признаками Ухокусая.
– Не демоны?
– Конечно, нет. Точно не скажу, но мне встречалось где-то описание так называемых предметных призраков.
– Господи помилуй, это еще что за напасть такая?
– Вот это я и хочу выяснить. Традиционная научная магия рассматривает подобные феномены как явление артефицирования, то есть образования артефактов. Правда, споры не утихают, ведь невозможно свести воедино предметы, сотворенные чародеями, древние чудесные предметы, создание которых приписывают языческим богам, и, главное, артефакты, возникшие как бы сами собой, по причинам необъяснимым с точки зрения современной науки. А коэффициент волевых проявлений? Считается, что он не может равняться единице, и всякое якобы самостоятельное решение артефакта рассматривается лишь как нераспознанная ранее функция, даже если ради этого приходится забыть о детерминанте суммы кластеров в начальном объеме магической энергии…
– Зачем я спросил, – вздохнул Сватов.
– В принципе, предположив, что некоторые волшебные предметы следует отнести не к артефактам, а к особого рода живым существам, можно даже теоретически рассчитать параметры их ауры… хотя, конечно, следует учитывать тяготение к тому или иному плану реальности…
Сударый говорил, позабыв о спутниках. Переплет глядел на него со смесью растерянности и восхищения, и Сватов поежился, представив на миг, что это категорически не подходящее чиновнику выражение способно как-нибудь перекочевать на его собственное лицо. Нахмурив брови и покивав, городничий выбрал подходящую паузу и вставил:
– Вы очень интересно излагаете, Непеняй Зазеркальевич, но что же это дает на практике?
– На практике? – встрепенулся Сударый. – Ах, простите, я начал рассуждать вслух и, кажется, увлекся. Все просто: Барберий Флиттович контактировал с Ухокусаем, значит, его аура обязательно должна нести следы какого-то необычного воздействия. Обнаружив их, мы сможем понять, кто такой Ухокусай и как его ловить. Нужно только как можно скорее вернуться в Спросонск и проявить снимки!
– Да уж, возвращайтесь-ка вы к себе поскорее, – кивнул Сватов, уже не пытаясь ни о чем спрашивать.
Однако недовольное и как бы скучающее лицо его было не более чем маской. Как ни мало понимал он насыщенную терминами речь Сударого, на самом деле городничего происходящее интересовало весьма сильно.
Вернувшись в управу, городничий спросил у своего помощника:
– А что, голубчик, не было ли у нас нынче курьера или какого-нибудь специального сообщения?
– Никак нет, Знаком Бывалович.
– Странно, странно. Отмалчиваются, стало быть, господа спросончане? Непохвально, непохвально. Однако ж, если хорошенько подумать, то вполне объяснимо. Дело-то в известной степени деликатное, так? Так. И кто же станет шум поднимать, не имея полной уверенности? Да хоть меня взять, к примеру, – ведь не стал бы! Не стал! Тут сперва все выяснить надобно, а на этот счет наш гость, кажется, ясно выразился: обычными методами никак невозможно… А знаешь ли, голубчик, что из этого следует?
– Никак нет, Знаком Бывалович, – мотнул головой помощник и наклонился вперед, выражая совершенную готовность уловить каждый звук начальственной речи.
– Следует из этого, что надо бы тебе сходить распорядиться насчет самовара, – без всякого перехода сообщил Сватов. – Побалуюсь чайком с мороза. А ты иди, да не спеши сильно…
– Сию минуту, Знаком Бывалович!
Едва он скрылся за дверью, Сватов подошел к тяжелому сейфу, открыл его и вынул на свет, покопавшись у дальней стенки, вычурного вида амулет. Сдул с него пыль и, пробормотав:
– Вот и настал твой черед, – прижал большой палец к выемке в середке.
Амулет засветился, но прошло несколько минут, прежде чем перед Сватовым возник, подрагивая, едва различимый фантом.
– Где тебя носит, дружочек? – хмуро поинтересовался городничий.
– По делам. – Из-за низкой плотности призрака и голос у него был очень тихий. – А вот куда это меня занесло?
– В Храпов, дружочек, в Храпов. Помнишь небось? Два года назад…
– Как же, припоминаю. Здравствуйте, господин Сватов. Надеюсь, у вас что-то важное, а то мы с хозяином заняты чрезвычайно. Дело значения государственного…
– Верю, верю, однако уж ты позаботься, пожалуйста, чтобы хозяин твой как можно скорее мои слова услышал. Передай ему вот что…
Глава 6,
в которой этот долгий день наконец-то заканчивается, Переплет утверждается в нелюбви к воздухоплаванию, а Сударый получает новую информацию к размышлению
На обратном пути Переплет решил бороться со страхом высоты.
Отчего такая фантазия пришла ему на ум, он и сам бы, пожалуй, не объяснил. Наверное, просто скучно было сидеть без дела. И спать не хотелось уже совсем. Да и то – какой сон в воздухе?
Поэтому, как только вещи были занесены в шатер, домовой, хорошенько утеплившись, встал на самом краю скрепа и внимательно наблюдал, как начинается взлет, как уходят вниз крыши, как расширяется горизонт. Когда у реки рядом с церковной колокольней появился уже знакомый дом Лапотопа, Переплет сделал шаг назад. Потом еще один, когда дома скользнули под скреп, уступая место голубоватой белизне бескрайнего простора, слегка заштрихованной кое-где черными тенями голых лесов. Хотел и дальше отступить, но ноги уже не слушались.
«И вообще, решил бороться – так борись», – убеждал он себя.
Что делали ковролетчики, он не видел, то есть видел краем глаза, но все равно не понимал и как-то не обращал внимания. Лесин между тем, убедившись, что скреп лег на курс, отправил полулюда в «красный уголок», чтобы перепроверил погодные расчеты. Через некоторое время обеспокоенный Варган выполз из шатра и тихо сказал что-то товарищу – тихо, насколько позволял свист ветра. Переплет не разобрал ни слова, но голос у Варгана был встревоженный.
– Ладно, пойдем по заготовке, – решил лесин. – Резких перемен как будто не предвидится.
– Ветер усиливается, – заметил полулюд. – Как думаешь, Согрич, не стоит ли «парусом» пройтись?
– Думаю, стоит. Я поведу, а ты за курсом следи. Да смотри у меня!
Варган удалился в шатер. Согрич встал рядом с Переплетом и спросил:
– Что, господин домовик, никак нравится вам?
– Красиво, – сказал Переплет, удержав на языке куда более правдивые ответы, от короткого «нет» до искренней надежды до самого гроба не подниматься над землей иначе, как по лестнице, и только с перилами. Мало ли, вдруг так нельзя говорить в воздухе – то есть «наверху», как выражаются ковролетчики.
– Да, красотища, – согласился Согрич. – Мне зимой тоже нравится. А вот доведется случай – летом полетайте, это всем по вкусу. Такой вид сверху – глаз не оторвать.
Переплет поперхнулся и вдруг резко нашел в себе силы сделать еще шаг назад.
– Не хочу мешать вам любоваться, сударь, только вы бы отошли от края подальше, а еще лучше в шатер вернитесь. Мы сейчас крен возьмем. То есть наклонимся слегка.
– З-зачем?
– А это, видите, уловка такая: ветер будет давить на скреп снизу и сам понесет нас, – ответил Согрич, для наглядности вытянув руку в варежке и слегка наклонив ладонь. – Как под парусом, только парусом будет само судно.
– Правда, что-то холодно тут. Пойду в шатер, – быстро решил Переплет.
«Ничья в борьбе со страхом – не самый плохой результат», – решил он.
Когда скреп наклонился и наклонился ли вообще, домовой так и не понял. Качнуло сильно – это да, было, а потом вроде все по-прежнему осталось, но Варган, корпевший над какими-то бумагами, произнес вполголоса:
– Ага, хорошо идем. Лишь бы не отнесло…
Он явно нервничал: шептал что-то себе под нос, грыз карандаш. Карандаш у него, кстати, был другой, Переплет заметил это, когда отогрелся у очага. И не удержался, спросил:
– А что же вы, господин Варган, своим любимым карандашом не пользуетесь?
Оставалось только вслед за городовым храповским попенять себе: зачем спросил?
– Да вот какая неприятность: потерял я его. Нигде найти не могу, – пожаловался полулюд, безуспешно делая вид, будто его это нисколько не беспокоит.
Домовой перевел взгляд на оптографа. Тот лучше владел собой, но и по его лицу можно было угадать, что обстановка тревожная. А впрочем, гадать-то как раз не приходилось: домовому ли не знать силу примет? Потерял заветную вещь – жди беды…
