Золотая стрела и стальная игла (СИ) - Раткевич Элеонора Генриховна

– А если он такой во всем первый, – не верит кицуне, – как же его тогда полонить удалось?

Змей Горыныч аж лапами всплеснул.

– Что ты, – говорит. – Что ты! Это ведь не шутки, это понимать надо. Кощей, он ведь бессмертный. Смерть его на конце иглы, игла в утке, утка в зайце, заяц в сундуке, сундук на дубе вековом – а дуб тот Кощей пуще глаза своего бережет! Сколько богатырей пытались ту иглу добыть, да зря голову сложили. Такой уж Кощею предел положен, что ни один добрый молодец его не одолеет. Вот он и обнаглел.

– Так я, – Сабуро-царевна говорит, – и не добрый молодец, а вовсе даже красна девица.

– Что ты! – у Змея аж дым из ушей. – Никак не можно! Чтобы красна девица одна-одинешенька Кощея воевать пошла! Нет уж, мы с тобой пойдем!

Куда Змей, туда и Змеяна. Мыслимое ли дело – любушку своего чешуйчатого на смертный бой без себя отпустить? Вдруг он чего не приметит, о чем не догадается? Три головы – хорошо, а шесть – лучше. Я, мол, с тобой пойду – и весь сказ.

– Да нет, – Сабуро молвит, – с вами меня Кощей и близко не подпустит. Вы уж лучше меня здесь обождите.

– Ты хоть Волка Серого да лисичку свою с собой возьми для надежности…

– Это можно, – Сабуро говорит.

– Да мы еще тебе по чешуйке дадим – ты их береги, а если понадобимся, потри. Тут же мы и прилетим.

На том и порешили. Змей да Змеяна ждать остались, а Сабуро с Волком Серым да кицуне рыжей отправился жениха себе добывать. Впереди Серый Волк след тропит, дорогу указывает, за ним Сабуро-царевна на Сивке-Бурке скачет, верная кицуне рядышком бежит.

А Кощей в те поры посередь замка своего на троне злой-презлой сидел, ровно крапива огородная на грядке. Он от витязя пленного в шашки-шахматы заморские три раза подряд детский мат получил – ясное дело, радости мало. А тут глядит он – близится к его вотчине богатырь незнаемый на коне неслыханном, да с ним еще и волк с лисой диковинной. Обернулся Кощей черным вороном, полетел навстречу – мигом вблизи очутился. Ударился он оземь, вновь собою сделался, ногу подвернул да шишку на лбу набил.

– Я, – говорит, – и в мыслях не держал зелена вина трехсотлетнего бочонок открывать, да сама мне к нему закуска приехала: добрый молодец на обед, зоопарк – на ужин.

Махнула тут кицуне хвостом, вторым справа – обернулся самурайский доспех кимоно шелковым. Махнула четвертым слева – заблистали у Сабуро-царевны в прическе шпильки золотые, драгоценные. Кощей как глянул – враз от такой красоты последнего соображения лишился.

А Сабуро-царевна губки алые надула и ресницами хлоп-хлоп – не хуже, чем кицуне.

– Ну вот, – говорит, – обижают меня тут. Я в кои веки замуж собралась – а меня слопать хотят. Нет уж, мне такой жених обжорливый ненадобен. Верные мои слуги, любезные други -–поворачиваем назад!

Мигом Кощей вновь в уме сделался, иное запел.

– Ты прости, душа-девица, это я любя! Нешто ж я дурак – счастье свое съесть?

– Ну, твое счастье али нет, – Сабуро молвит, – мне покуда незнаемо. Я ведь давно себе жениха ищу, да никто меня, богатырку, замуж не берет. Боятся. Прослышала я, что есть на свете Кощей Бессмертный, против которого ни один богатырь не сдюжит, вот и приехала – авось хоть он не убоится.

– Не убоюсь! – Кощей кивает. – Вот ничего не убоюсь!

– Да я ж не знала, что ты такой старый да костлявый! Ну сам посуди – куда тебе жениться? На свадьбе плясать пойдешь, костями загремишь – людей насмешишь.

Кощей чуть не плачет.

– А что же делать, светик мой ясный? Я бы и рад, да ведь нельзя же омолодиться…

– Как раз можно, – Сабуро-царевна ответствует. – Вышью я тебе рубаху свадебную заморскими цветами-лотосами, наденешь ты ее и враз омолодишься. Только шить надо не абы какой иглой, а волшебной.

– Точно-точно, – скалит зубы Волк. – Дело верное, даже и не сумлевайся. Враз будешь молоко с кровью… тьфу – то бишь кровь с молоком!

– Сам на себя не надивуешься, – кицуне вторит. – Была бы игла волшебная, а за делом не станет.

Боязно Кощею – одна у него игла волшебная, со смертью на острие, да ведь отродясь он такой красавицы не видывал! Страсть как хочется жениться. Опять же – сам сказал, что не убоится ничего, никто за язык не тянул. Это пусть богатыри дрожат, а Кощею себя с ними ровнять непригоже.

– Есть, – говорит, – у меня такая игла. Да только достать ее мудрено.

– А вот это, – отвечает Сабуро-царевна, – не моя печаль. Хочешь жениться – достанешь.

Делать нечего, пришлось Кощею к заветному дубу дорожку торить. Она за долгие годы репьем позарастала, крапивою. Обстрекался Кощей да репьев понацеплял – однако был он упорен и до дуба добрался. А сундук высоко висит, от земли едва видать. Как тут достанешь? Принялся Кощей дуб тот бурею гнуть, молоньями жечь – а дубу все нипочем. Стоит себе и не шелохнется. Кощей ведь сам на него заклятье такое наложил, чтобы ничем этот дуб свалить было нельзя. Некуда деваться, пришлось Кощею на дуб лезть. Лез-лез, обдрался весь, упарился. А кицуне с волком внизу знай животики надрывают со смеху. И то сказать – сколько богатырей сильных Кощей злой смертью умертвил, сколько витязей в темницах держал, сколько народу обездолил – а теперь и на него управа сыскалась. Нашла, значит, коса на камень.

Долез кое-как Кощей до сундука, на том дело и застопорилось. Златая цепь не рвется, не ломается, хитрый замок не открывается. Сам Кощей так их заклял, чтобы ничем ту цепь было не порвать да замки-запоры хитрые не отпереть. Что тут делать станешь? Принялся Кощей с горя сундук глодать. Глодал, глодал, прогрыз в сундуке дырку малую. Обрадовался, стал шибче грызть. День грызет, другой – солнышко уж на закате. Тут заяц из сундука вывалился и оземь шлеп! Пал на него Кощей, пузом к земле прижал, а заяц вывернулся и шасть! Только его и видели. Кощей и наладился за ним вдогонку – день бегал, два, уж и третий минул, а зайца Кощей так и не поймал.

Взмолился слезно:

– Волчинька, серенький – помоги зайца поймать! Век помнить буду, что хочешь, для тебя сделаю. Вот хочешь – капкан тебе подарю колдовской, самодумный! Такой, чтобы охотников сам ловил!

А у Волка уже и смеяться сил нету.

– На что мне, – молвит, – твой капкан? Ты сперва зайца поймай, а потом уж охотников. Да хоть бы я тебе зайца и изловил, что толку? Уж если ты зайца на земле не удержал, утку в небесах и подавно не удержишь.

Кощей перед кицуне скатертью стелется:

– Лисонька, рыженькая, поймай да поймай утицу! Я тебе ленты подарю, атласные, золотом шитые, на каждый хвост по ленте!

Кицуне только плечиком повела.

– На что мне твои ленты? За кусты цепляться, бегать мешать – были ленты златошитые, будут тряпицы-лохмотья. Ин ладно, поможем мы тебе. Не то ты еще сто лет провозишься.

Метнулся Серый Волк в лес. Не успел Кощей и глазом моргнуть – ворочается Волк с добычею. Заветного зайца за шкирку несет. Увидет заяц Кощея, заверещал, дернулся – вылетела из него утица. Кицуне подпрыгнула – и цоп ее за хвост! Испугалась утица, забилась – и выпало из нее яйцо. Да не простое яйцо – золотое, драгоценными каменьями изукрашенное. Ухватил его Кощей, сияет что твой самовар.

– Вот, – говорит, – яйцо чародейное. Не кому попало – Фабержею-мастеру работу заказывал!

Фабержеева работа крепкая, да еще и сам Кощей чары накладывал. Уж он это яйцо бил-бил – и об камень, и о железо, и даже о лоб свой – да так и не разбил. Мышку позвал, чтобы хвостиком махнула – нет, не вышло и у мышки ничего.

– Слушай, – кицуне говорит, – это ведь все-таки яйцо, хоть и Фабержеем снесенное. Ты его сварить не пробовал?

Стал Кощей яйцо варить. Три дня в кипятке варил – не сварил. Три дня в водке варил – не сварил. Рассудил, что яйцо не простое, а значит, простая водка его не возьмет – за царскую принялся. Царская водка сильна – варил в ней Кощей яйцо еще три дня, на третий проела царская водка в фабержеевой работе да кощеевом колдовстве дырку малую.

Обрадовался Кощей, стал яйцо трясти – и вытряс-таки из него иглу стальную.