Михаил Ахманов - Клим Первый, Драконоборец
– Почему бы ей не выйти за тебя, раз такая у вас любовь? – спросил Клим. – Ты граф, и ты не беден; жила бы в городском доме или в твоем поместье, кушала бы варенье из розовых лепестков да цукаты и рожала тебе детишек… У тебя же есть поместье?
– Есть, как не быть! Да только эльфы в наших домах и замках не живут, тесно им в каменных хоромах, тесно и убого – королевский дворец для них что нищая хижина. А в свои лесные чертоги, просторные да светлые, они нас не пускают. Так что ночь любви под деревьями – на большее рассчитывать нельзя. Детей с людьми они тоже не заводят, разве что по случайности. Век их, государь, долог, а наш – короток.
Опершись на зубец парапета, Клим бросил взгляд на небеса, потом на лежавшую внизу столицу. Прямо от ворот замка начинался Королевский проезд, в домах уже загорались огни, слышались смех, голоса и перекличка стражей, и только эльфийский особняк казался темным и тихим. Небольшое зданьице, скромное, а в нем – прям-таки Лужники и парк имени Горького… Здесь, в городе! Значит, могут, когда хотят.
Он прищурился. Еще одна мысль кружилась в голове, не давая ему покоя. Там, на городской площади, у храма Благого, Дезидерада сказала: «Нелюдь не брачуется с человеком, а я могу подарить королю сына…» Есть, есть у нее такое намерение! Верно Дитбольд говорил насчет великого дара. Иначе зачем мед ему предлагать и завлекать эльфийским чародейством? С чего бы?
Тут почудилось Климу, что сир Ардалион смотрит на него с тревогой и вроде бы даже с жалостью. Стукнув по камню кулаком, он произнес:
– Ну, спасибо тебе, граф. Ты меня предупредил!
– Да, твое величество. Конечно, хороша принцесса. Но примешь ты от нее мед, примешь любовь и останешься безутешным на всю жизнь. На всю жизнь! – Лицо Ардалиона внезапно исказилось. – Будешь, как я, раз в год мчаться в Эльфийский Лес, чтобы ее увидеть! Будешь в борении пребывать между долгом и страстью. Будешь…
– Не буду, – твердо сказал Клим. – И не в страсти дело, а в практических материях, так что мы пойдем иным путем. У эльфов третья мысль в голове, а мы чем хуже? Думаю, у нас и четвертая найдется. Политика, сир Ардалион, это искусство интриг и обмана.
Он прошелся от одной надвратной башни до другой, послушал, как позвякивают оружие и кольчуги часовых, взглянул на пылающие над вратами факелы. Потом протянул к Ардалиону руку.
– В этом мире я владею даром исцеления. Хочешь, попробую вылечить тебя? От несчастной любви?
Глава герольдов в испуге отшатнулся.
– Нет, государь! Маг меня лечил, но, к счастью, не вылечил. Вдруг у тебя получится? Нет, не нужно, не нужно!
– Ну, как знаешь, – молвил Клим и, сойдя вниз, зашагал к дворцу.
Стража у дверей ударила в щиты рукоятями алебард. По привычке он поднес ладонь к виску, затем обернулся: на стене, в пляшущих огнях факелов, маячила смутная тень. Кажется, тоскующий взор Ардалиона был устремлен на восток, откуда восходили звезды и где за Огнедышащими горами и пещерами драконов простирались Великие Эльфийские Леса. Пожав плечами, Клим подумал, что нет лекарства от любви, особенно несчастной, и направился в свою опочивальню.
Там он подошел к зеркалу и стукнул по раме согнутым пальцем:
– Ну-ка признавайся, старина, к чему ты мне этих барышень показывал? Эльфийку, нехайку и ту, что с синими глазами?
– Вот тупой поскребыш! – раздалось в ответ. – Ясно ведь было сказано: одна из них – твоя судьба и королева. Что тут непонятного?
– Судьба!.. – передразнил отражение Клим. – Не надо мне такой судьбы. Как-нибудь один доцарствую, без королевы. В холостом состоянии!
– А что тебя не устраивает? – поинтересовался старец. – Этакие красотки, а ты недоволен… С чего?
– Одна принцесса хитра, другая нахальна, и обе с причудами. А я хочу девушку без капризов и посердечнее, – сказал Клим. – Как у Бори Степанкова, капитана из моих сослуживцев. Его Вероника на скрипке играет в Малом оперном, борщ варит отменный, еще и дочкой его одарила… Мне бы что-то в этом роде.
– Скрипачку не обещаю, да и с борщом сам разбирайся, в замке двадцать поваров, – буркнул старец. – Ну, раз не любы тебе принцессы, так, может, третья девица подойдет. Она званием попроще.
Клим напрягся:
– Кто?
– В должный час узнаешь. Но думается мне, зря ты эльфийку отставил. – Тут старый греховодник облизнулся, стрельнул глазками туда-сюда и сообщил: – Ах, что за девки у этих эльфов! Красивые, страстные да умелые во всяких постельных художествах… И к тому же вечно молодые.
– Вечно – это сколько?
– Живут они раз в двадцать дольше вашего.
– То есть через сороковник я – дряхлый пень, а она – лебедь белая. Так не годится! – подвел итог Клим. – Ну а если б она родила мне сына или дочку, сколько такое дитя могло бы прожить?
Старец призадумался, собрав лоб в морщины, затем молвил:
– Лет двести или триста, полагаю. В бастардах эльфийская кровь разжижается. Но на пару веков ее точно хватит.
Я могу подарить королю сына… – снова вспомнил Клим. За этой фразой потянулась другая, та, что выкрикнула Дрейзе: на трон Хай Бории сядет эльфийский ублюдок. Прочно сядет, на двести лет! Кажется, нехайскую принцессу это не устраивало. Клима, впрочем, тоже.
– Дитбольд, – задумчиво произнес он, – в Дитбольде есть эльфийская кровь. Сколько же ему стукнуло?
– Дитбольд? – Старик в зеркале опять наморщил лоб. – А, твой колдунишка! За сотню ему, и хорошо за сотню, но проживет еще долго. Пока у нас его не ждут.
Сердце Клима вдруг забилось чаще, по спине пополз холодок. Он вцепился в раму обеими руками, приблизил лицо к зеркалу и хриплым голосом спросил:
– У вас – это где? Где? Говори!
Но ответа не дождался.
Поразмыслить о том, в какой юдоли, земной или небесной, пребывает зазеркальный старец, ему не удалось – дела государственные не позволили. Снова он встречался с гномами, пригласив для важности столичное купечество, спорил насчет размера дани, обещал защитить от киммерийцев и возвести в каждом ущелье по форту с надежной стражей. Кайло Киркорыч, плут прижимистый, бился за каждую монету, так что пришлось напомнить его хвастовство – что у гномов золотом крыши кроют да полы мостят. Сошлись на тысяче хайборийских фунтов в год, а на двести фунтов купцы обязались поставить кожу для сапог, сукно для курток и штанов, крупу, вяленое мясо и крепкое пиво, до которого гномы были большие охотники. Затем, в знак особой милости, Клим принял от них шкатулку с алмазами и одарил Кайло Киркорыча кафтаном с королевского плеча, а Лопату и Глузда – шапками алого бархата. С тем они и отправились в Северные горы.
А вот нехайцы еще торчали во дворце, бражничали в три горла и жаловались, что скучают без турниров, охот и других молодецких забав, включая девочек матушки Ужи. К тому же всякий день то принц, то принцесса рвались в думную палату, чтобы напомнить о грядущей свадьбе, о нарядах для будущей королевы, о драгоценных украшениях, землях и замках, которые нужно ей подарить. Клим отговаривался – мол, имущество сира Гаммека еще не получено и извинения князя тоже. А без извинений на замки, земли и прочие дары рассчитывать не стоит – в лучшем случае будут соус бешамель, парфе да пиво для нехайских рыцарей. Очень его тяготили эти визиты, так что Клим, желая отдохнуть душой, посетил прекрасную эльфийку, отужинал с нею и насладился дивным концертом, в котором звучали флейты, арфы и свирели. Дезидерада на сей раз была не игрива, а скорее задумчива, авансов ему не раздавала и коварный мед не поднесла. Когда же случилась музыкальная пауза, зашел у них разговор о предстоящей эльфам дороге, об Огнедышащих горах, Гибельной тропе и о том, что можно двигаться в объезд Подгорья, дабы избежать опасности. Тут и вспомнил Клим про девицу Терине из Плохой Погоды, жертву лютого дракона. Вернулся он в замок и приказал Омривалю доставить ее в думный покой.
Со дня суда девушка похорошела, оживилась, но вела себя скромно и на вопросы отвечала со всеми подробностями. Плохая Погода, ее селение, лежало рядом с Гибельной тропой, а были еще Верхние и Нижние Дубы, и Подкаменье, и Облачный Утес, и другие деревушки, платившие дань дракону. Не считая коров и овец, требовал он всякий год по три-четыре девицы, и жители края полагали эту мзду умеренной – конечно, в сравнении с тем, что мог он облететь десяток поселений, сжигая людей сотнями. На памяти самых древних стариков жертвы никогда не возвращались, а что происходило с ними, о том мнения были различны и, скорее всего, далеки от истины. В Верхних и Нижних Дубах верили, что дракон поедает девиц, но, будучи все-таки тварью разумной, ест в умеренном количестве, дабы не обезлюдить край и не лишиться пропитания. В Плохой Погоде и Подкаменье ходили слухи, что дракону скучно и перед тем, как проглотить девицу, желает он развлечься плясками да песнями. Девицы же ему нужны красивые и ловкие, а если послать неискусную в танцах, будет он гневен и явится чинить расправу над людьми. В Теплых Ключах, Дымной Дыре и Облачном Утесе, стоявших в вечной тени горного хребта, шептались, будто дракон оборачивается в человека с чешуйчатой кожей и насилует девиц – да с такой прытью, что выдержать дольше дня-другого невозможно. Натешится, станет драконом опять и сожрет несчастную жертву.
