Юлия Славачевская - Одинокая блондинка желает познакомиться, или Бойтесь сбывшихся желаний!
– Ну, чего застыла? – радостно окликнула меня хозяйка. – Пойдем уже!
И мы пошли. Прошествовав по залу и наслушавшись от мужчин сомнительно-кислых комплиментов наподобие: «Уж больно тоща» или – «У маленькой и подержаться-то не за что», мы оказались в заднем помещении, отведенном под купальню. Это было чудесное, прямо-таки замечательное место: царство горячей воды и мыла. Дирку с его помывочной можно было прикрыться ветошью от стыда и не отсвечивать. Итак…
Центр громадного помещения занимал большой черный камень с подогревом. Уж не представляю, каким способом его обогревали, но аккуратно обтесанный валун был приятно теплый и напоминал алтарь староанглийских язычников или примитивный массажный стол. Рядом находилась чудовищных размеров деревянная лохань, практически ванна, до половины наполненная горячей водой. На столике рядами располагались баночки и кувшинчики с различными сортами мыла. Поодаль, на высокой деревянной лавке, стопкой громоздились пушистые полотенца. У дальней стены стояла широкая скамья, покрытая темной тканью. На скамье, тоскливо подперев голову рукой, в позе роденовского «Мыслителя» сидело уменьшенное подобие мамы Мумы. В смысле – чуточку ниже, потоньше и поизящнее.
– Лума, доченька, – пропела своим необыкновенным басом Мума, – я тебе вот клиентку привела. Ты уж ей организуй все по высшему разряду. – И, понизив голос до громкого шепота, поделилась новостью: – Девушку Мгбррыр в город привез, ты прикинь. – Опушенным густо намалеванными ресницами глазом «просемафорила» банщице: – Она с ним… вот дела!
Сообщение произвело должное впечатление. На той части лица, которую можно было разглядеть под волосами, у дочи сразу нарисовалось горячее желание услужить. Лума мгновенно вскочила с лавки и закатала рукава. К слову сказать, ее мускулистые руки играли объемными бицепсами и трицепсами, которые сделали бы честь хорошему боксеру или культуристу, причем – исключительно мужского пола. Мне даже страшновато как-то стало попадать в столь крепкие ручки. А банщица, горя энтузиазмом, натянула клетчатый передник и поперла на меня голодным мамонтом.
Не поняла. Это почто нам такая честь? Повезло нам с проводником, нечего сказать. Тролль, имеющий такие связи и уважение, да еще и временами разговаривающий абсолютно правильным языком. Кто же этот таинственный Мыр? Сплошные загадки и вопросы. И ведь не ответят, если спрошу. Хотя почему бы не попытаться?
– А что в Мгбррыре такого особенного? – мило поинтересовалась я, наблюдая за приближением к своей особе молодой поросли банного дела и предпринимая невзначай хитрые противолодочные маневры по уклонению от ее жарких объятий.
Поросль зубасто улыбнулась и взялась загонять меня в угол. Я занервничала.
Зачем? Что я в углу не видела? С какой радости подобные посягательства?
– Он у нас почетный постоялец, – неопределенно высказалась мама Мума, выплывая за дверь и оставляя меня на растерзание.
Чего и следовало ожидать! А я Елизавета, королева Великобритании! Приятно познакомиться!
Отвлекшись на размышления, я все же пропустила момент, когда меня зажали в угол и начали энергично раздевать.
– Мамочки! – заорала я от неожиданности.
– Ты чего? – резонно спросила Лума, одним движением стягивая с меня грязную рубашку. – Дикая ты какая-то. Из деревни, что ль? Первый раз? Никогда в приличной купальне не была?
– Была, – сиплым шепотом призналась я, успокоившись, когда поняла, что на мою честь и достоинство сейчас посягать не будут. – У Дирка, в «Обжираловке орка».
– А-а-а, – протянула девушка. (Я искренне надеюсь, все же принадлежность к женскому полу выдавали очевидные половые признаки, заметные невооруженным глазом.) – Так у дяди не то.
Оба-на! Он их родственник? Так у них семейный бизнес? Ни за что бы не угадала… А Дирк совсем не такой волосатый. Впрочем, до Мумы и Лумы орчанки пока мне не попадались, и судить строго об их внешности не могу. Но все же как-то непривычно много тела… или это из той степи: «Хорошего человека должно быть много»? Ага! А повар непременно должен быть толстым, певица глупой, сторож глухим, а бухгалтер в очках. Глубоко въелись в нас стереотипы.
Снедаемая дурацкими идеями, я была водворена в лохань могучими руками Лумы, где блаженно прикрыла глаза и расслабилась. В процессе отмокания и тихого кайфования меня начало зверски грызть любопытство, которое я тут же решила удовлетворить:
– Лума, а кто такой этот «Ко»? Тот, который на вывеске?
– Это тринадцать маминых детей и восемь мужей, – спокойно пояснила прекрасная банщица, хлопоча вокруг лохани, расставляя и раскладывая необходимые, по ее мнению, принадлежности.
Ответ, с опозданием дошедший до усталого и измученного сознания, вверг меня в пучину удивления.
– Ик! Сколько-сколько детей и мужей? – переспросила я на всякий случай, думая, что ослышалась, и попутно отплевываясь от попавшей в рот воды (такие ответы следует все же получать не в ванне – ей-богу, клиенту грозит опасность утонуть во цвете лет!).
Орчанка приблизилась. Присев на краешек лохани, что заставило меня перебазироваться на другую сторону во избежание переворачивания посудины под ощутимым весом Лумы, девушка пристально на меня посмотрела и пустилась в объяснения:
– Как ты уже видела, наша добрейшая мамочка – женщина красивая и в самом соку. Замуж выходит часто. Что поделать, у нее очень доброе сердце и она просто не может позволить мужчинам сохнуть по ее несравненной красоте…
– Какое благородство! – влезла я, чтобы поддержать нить разговора.
– Да, – легко согласилась дочь местной обольстительницы. – И еще у мамочки строгие принципы: она не может себе позволить иметь любовника, так как считает это плохим примером для своих дочерей.
– Очень правильное решение! – лицемерно одобрила я, старательно пытаясь понять – чем бесконечная смена официальных мужей отличается от наличия большого количества неокольцованных любовников при одном законно представленном муже. С моей точки зрения, и то, и другое – одинаково аморально, и первый вариант лишь слегка подмарафечен унылой, не слишком приятно пахнущей законностью.
– Так вот, чтобы не менять вывеску каждый раз, когда мамочка выходит замуж или на свет появляется очередной отпрыск, и было придумано «Ко», – воодушевленно просвещала меня-деревенщину образованная Лума, – это и есть наша «компания». Я ответила на твой вопрос?
– Да, – кивнула я. – Вполне. Спасибо!
Большой секрет для маленькой,
Для маленькой такой компании,
Для скромной такой компании
Огромный такой секрет![11]
– Впечатляет со страшной силой. М-дя…
Лума с удовольствием послушала песенку, радостно подпевая.
– Получается, твои братья и сестры тоже здесь трудятся? – Я представить не могла, куда можно пристроить такую прорву отпрысков.
– Конечно, – просветила меня орчанка и принялась загибать пальчики: – Тума заведует прачечной, Нума – горничная правого ряда комнат, Зума – горничная левого ряда, Рума и Бума обслуживают зал, Жума, Гума и Шума на кухне…
Мне от одного только перечня имен поплохело.
– Всего вас девять? – сглотнув, проявила я умение считать.
– Дак это лишь сестры, – отмахнулась Лума. Продолжила: – Смотри, Дум закупает продукты, Гум следит за двором и пристройками. На Вуме конюшня. Сум работает вышибалой и следит за порядком. Все при деле!
– Какое разумное распределение труда, – отчаявшись запомнить, польстила я Луме и ее плодовитой и любвеобильной маме. Не отклоняясь от намеченной цели, задала более интересующий меня вопрос: – Кто такой Мгбррыр? – сильно рассчитывая, что без мамашиного предупреждения девушка проколется и приоткроет завесу тайны.
Но Лума была настороже или же действительно ничего не знала, потому что ответила довольно обтекаемо:
– У него с мамой какие-то дела. – Банщица перевела разговор в другое русло: – Пора мыться.
Господи, если бы я знала, ЧТО в ее понимании было «мыться», я бы никогда на это не согласилась! Лучше бы пусть грязь сама кусками отвалилась!
Помните, в старых фильмах встречалось рифленое приспособление для стирки, именуемое стиральной доской? Доводилось видеть? Так вот, зажав меня могучими ручищами, банщица принялась елозить по мне жесткой натуральной мочалкой, как на подобной стиральной доске. Уговоры на нее абсолютно не действовали. С чувством собственной правоты она снимала с меня грязь, ороговевшие клетки, а с ними и кожу, приговаривая:
– Оцени, какая замечательная настоящая баня! Это ж мечта!
На мой полузадушенный писк утопающей: «Лумочка, может, не надо так рьяно показывать? Зайка, ты так вспотела… давай я уж как-нибудь сама помоюсь?» – реакция была однозначно негативной.
Лума вознамерилась поразить меня прелестью и очарованием национального банного дела и заработала мочалкой еще более энергично. Оценив на глазок результат, я пришла к внушающему тревогу выводу – кожи уже почти не осталось, и та тонюсенькая пленочка, все еще косящая под нее, вот-вот порвется и продемонстрирует орчанке отсутствие у меня не только слоя жира, но и собственно мускулов. Пришло самое время принимать отчаянные меры по спасению хрупкой собственной шкуры. И я их решительно приняла. Дождавшись ослабления натиска, я приложила все оставшиеся от предыдущих приключений усилия и вырвалась из загребущих рук Лумы, благо намыленное состояние позволяло. Ускользнув на противоположный конец лохани, я попыталась вылезти в надежде прекратить несанкционированное издевательство над своим грешным телом, которому и так за последнюю неделю досталось с лихвой. Но и тут меня Немезидой настигла радостно улыбающаяся банщица. От зрелища ее буграми перекатывающихся на плечах мышц у меня началась паника. Непроизвольно включилась голосовая сигнализация. Расслабленную атмосферу бани потряс дикий ор:
