Игорь Губерман - Закатные гарики (сборник)
все, что мог, я уже сочинил;
только дохлая муха на дне.
358
Моя прижизненная аура
перед утечкой из пространства
в неделю похорон и траура
пронижет воздух духом пьянства.
359
Столько из былого мной надышано,
что я часто думаю сейчас:
прошлое прекрасно и возвышенно,
потому что не было там нас.
360
Комфорту и сытости вторя,
от массы людской умножения
из пены житейского моря
течет аромат разложения.
361
Всему учился между прочим,
но знаю слов я курс обменный,
и собеседник я не очень,
но соболтатель я отменный.
362
Про подлинно серьезные утраты
жалеть имеют право лишь кастраты.
363
Бог нам подсыпал, дух варя,
и зов безумных побуждений,
и темный ужас дикаря,
и крутость варварских суждений.
364
Всюду меж евреями сердечно
теплится идея прописная:
нам Израиль – родина, конечно,
только, слава Богу, запасная.
365
Люблю чужеземный ландшафт
не в виде немой территории,
а чтобы везде на ушах
висела лапша из истории.
366
Я не рассыпаюсь в заверениях
и не возношу хвалу фальшиво;
Бога я люблю в его творениях
женского покроя и пошива.
367
В России очень часто ощущение —
вослед каким-то мыслям или фразам,
что тесное с евреями общение
ужасно объевреивает разум.
368
Хотя везде пространство есть,
но от себя нам не убресть.
369
Замедлился кошмарный маховик,
которым был наш век разбит и скомкан;
похоже, что закончен черновик
того, что предстоит уже потомкам.
370
Тактично, щепетильно, деликатно —
беседуя, со сцены, за вином —
твержу я, повторяясь многократно,
о пагубности близости с гавном.
371
Поскольку жутко тяжек путь земной
и дышит ощущением сиротства —
блаженны, кто общается со мной,
испытывая радость превосходства.
372
Как судьба ни длись благополучно,
есть у всех последняя забота;
я бы умереть хотел беззвучно,
близких беспокоить неохота.
373
Кто на суете сосредоточен
в судорогах алчного радения,
тех и посреди кромешной ночи
денежные мучают видения.
374
Угрюмо ощутив, насколько тленны,
друзья мои укрылись по берлогам;
да будут их года благословенны,
насколько это можно с нашим Богом.
375
Разуверясь в иллюзии нежной,
мы при первой малейшей возможности
обзаводимся новой надеждой,
столь же явной в ее безнадежности.
376
Мы к ночи пьем с женой
по тем причинам веским,
что нету спешных дел и поезд наш ушел,
и заняты друзья, нам часто выпить не с кем,
а главное – что нам так хорошо.
377
Раздвоенность —
печальная нормальность,
и зыбкое держу я равновесие:
умишко слепо тычется в реальность,
а душу распирает мракобесие.
378
Как раньше в юности влюбленность,
так на закате невзначай
нас осеняет просветленность
и благодарная печаль.
379
Здесь еврей и ты и я,
мы единая семья:
от шабата до шабата
брат наебывает брата.
380
Все время учит нас история,
что получалось так и сяк,
но где хотелось, там и стоило
пускаться наперекосяк.
381
Нынче различаю даже масти я
тех, кому душа моя – помеха:
бес гордыни, дьявол любострастия,
демоны свободы и успеха.
382
Нет, мой умишко не глубок,
во мне горит он тихой свечкой
и незатейлив, как лубок,
где на лугу – баран с овечкой.
383
Благословенна будь, держава,
что век жила с собой в борьбе,
саму себя в дерьме держала,
поя хвалу сама себе.
384
Конечно, всюду ложь и фальшь,
тоска, абсурд и бред,
но к водке рубят сельдь на фарш,
а к мясу – винегрет.
385
Весь Божий мир, пока живой, —
арена бойни мировой,
поскольку что кому-то прибыльно,
другому – тягостно и гибельно.
386
Я слышу завывания кретина,
я вижу, как гуляет сволота,
однако и душа невозмутима,
и к жизни не скудеет теплота.
387
Спать не зря охоч я очень,
сонный бред люблю я с юности,
разум наш под сенью ночи
отдыхает от разумности.
388
Всякий нес ко мне боль и занозы,
кто судьбе проигрался в рулетку,
и весьма крокодиловы слезы
о мою осушались жилетку.
389
Мой деловой, рациональный,
с ухваткой, вскормленной веками,
активный ген национальный
остался в папе или в маме.
390
Гуляка, пройдоха, мошенник,
для адского пекла годясь, —
подвижник, аскет и отшельник,
в иную эпоху родясь.
391
Замшелым душам стариков
созвучны внешне их старушки:
у всех по жизни гавнюков
их жены – злобные гнилушки.
392
От коллективных устремлений,
где гул восторгов, гам и шум,
я уклоняюсь из-за лени,
что часто выглядит как ум.
393
Клокочет неистовый зал,
и красные флаги алеют...
Мне доктор однажды сказал:
глисты перед гибелью злеют.
394
Пока присесть могу к столу,
ценю я каждое мгновение,
и там, где я пишу хулу,
внутри звучит благословение.
395
Время тянется уныло,
но меняться не устало:
раньше все мерзее было,
а теперь – мерзее стало.
396
Проходят эпохи душения,
но сколько и как ни трави,
а творческий пыл разрушения
играет в российской крови.
397
Был я молод и где-то служил,
а любовью – и бредил, и жил;
даже глядя на гладь небосклона,
я усматривал девичьи лона.
398
Кто книжно, а кто по наитию,
но с чувством неясного страха
однажды приходишь к открытию
сообщества духа и паха.
399
Иступился мой крючок
и уже не точится;
хоть и дряхлый старичок,
а ебаться хочется.
400
Я остро ощущаю временами
(проверить я пока еще не мог),
что в жизни все случившееся с нами
всего лишь только опыт и пролог.
401
Сбываются – глазу не веришь —
мечты древнеримских трудящихся:
хотевшие хлеба и зрелищ
едят у экранов светящихся.
402
Идеей тонкой и заветной
богат мой разум проницательный:
страсть не бывает безответной —
ответ бывает отрицательный.
403
Вокруг хотя полно материальности,
но знают нынче все, кто не дурак:
действительность загадочней реальности,
а что на самом деле – полный мрак.
404
Уходит черный век великий,
и станет нем его гранит,
и лишь язык, живой и дикий,
кошмар и славу сохранит.
405
Бурлит российский передел,
кипят азарт и спесь,
а кто сажал и кто сидел —
уже неважно здесь.
406
Мы уже судьбу не просим
об удаче скоротечной,
осенила душу осень
духом праздности беспечной.
407
Вой ветра, сеющий тревогу,
напоминает лишь о том,
что я покуда, слава Богу,
ни духом слаб, ни животом.
408
Не числю я склероз мой ранний
досадной жизненной превратностью;
моя башка без лишних знаний
полна туманом и приятностью.
409
Не травлю дисгармонией мрачной
я симфонию льющихся дней;
где семья получилась удачной,
там жена дирижирует ей.
410
Художнику дано благословлять —
не более того, хоть и не менее,
а если не художник он, а блядь,
то блядство и его благословение.
411
С разным повстречался я искусством
в годы любованья мирозданием,
лучшее на свете этом грустном
создано тоской и состраданием.
412
Предай меня, Боже, остуде,
от пыла вещать охрани,
достаточно мудрые люди
уже наболтали херни.
413
Когда близка пора маразма,
как говорил мудрец Эразм,
любое бегство от соблазна
есть больший грех,
чем сам соблазн.
414
Плачет баба потому,
что увяло тело,
а давала не тому,
под кого хотела.
415
В одном история не врет
и правы древние пророки:
великим делают народ
его глубинные пороки.
416
Ты к небу воздеваешь пылко руки,
я в жестах этих вижу лицемерие,
за веру ты принять согласен муки,
а я принять готов их – за неверие.
417
Бог печально тренькает на лире
в горести недавнего прозрения:
самая большая скверна в мире —
подлые разумные творения.
