Льюис Кэрролл - Льюис Кэрролл: Досуги математические и не только (ЛП)

Какой-то эльф за мной следит,
       Зануда из зануд.
«Не спи! — всё время мне твердит. —
       Дела, приятель, ждут».

Когда случайно запою,
       «Нельзя, — он скажет, — петь!»
Себе я джину не налью:
       Услышу — «Пить не сметь!»

Я грушу взял себе одну,
       Сказал он: «Не кусаться!»
Хотел сбежать я на войну,
       А он: «Изволь не драться!»

«Так что же можно?» — я вскричал
       От гнева и досады.
А он спокойно отвечал:
       «И приставать не надо!»

Нам сразу дело сделать лень,
       Мы любим временить,
Откладывать со дня на день,
       Опаздывать, спешить.

Установить бы час делам
       И строго соблюдать;
Тогда подарком можно нам
       Свободный час считать.

Прибудь на место в должный срок,
       Где «место» ни случись,
И чтоб никто пенять не мог,
       Что ты небрит, нечист.

Коль «в половину» ждёт обед,
       Спеши к другим сойти,
Пожалуй, «в четверть», а одет
       Уж будь и «к десяти».

Придти пораньше — лучше, верь,
       Чем припоздавшим быть;
Открыть под бой курантов дверь —
       Свой точный ум явить.

Мораль:
Всё сделай тщательно и в срок,
       Ведь час летуч как миг; —
Добудешь свежий лепесток
       С цветка, что весь поник.

1.
Жил да был старый фермер под Ниццей,
Он истыкал лицо себе спицей;
       Он и кожу проткнул,
       Он и дальше шагнул:
Смог посыльным в суде очутиться!

2.
Жил-был старый обойщик с приветом,
Всё носился с газетным беретом;
       Ловко шапка сидела,
       Да макушка потела;
Он винил «испарения» в этом.

3.
Жил да был человечек в Париже;
Что ни день, становился он ниже.
       Он бы, впрочем, подрос,
       Если б голову нёс
С известковым раствором пожиже.

А сестра его Люси О'Лири
Становилась всё тоньше, не шире.
       Причина же в том,
       Что спала под дождём,
И бедняжку обеда лишили.

«Спать, сестрица, час пробил;
Отдохни же, ты без сил!» —
Брат разумный говорил.

«Хочешь, братец, синяков?
И следов от ноготков?» —
Был ответ сестры таков.

«Не гневи меня, сестра.
Мне прибить тебя — игра;
Как прихлопнуть комара».

Но сверкает сестрин взгляд:
«Будешь, братец, сам не рад!
Осади-ка ты назад!»

Брат сбежал, не слыша ног,
Вниз на кухню: «Мне горшок
Одолжите на часок.

Раз баранина жестка,
Допеку её слегка.
Нету сладу без горшка!» —

«Где же мясо, не секрет?» —
«На сестре!» — «Ведь ей во вред!»
«Так дадите ли?» — «Ну, нет!»

Когда бы в солнце из ружья
Прицелясь, выстрел сделал я,
Попал бы, верно, в цель шутя —
Не очень много лет спустя.

Но если б пуля, отклонясь,
К другим светилам понеслась,
Летела б долгие века —
До них дорога далека.

Путь избавленья
От отупенья —
Он в повышенье
Всем настроенья,
Он в удаленье
От огорчений
И в изученье
Новых учений.
Он в сочетанье
Дел и заданий,
Он в замечанье
Красочных зданий,
Он в рассмотренье
Видов леченья
И в приглашенье
На угощенье.
В коловращенье
И в размышленье
Путь избавленья
От отупенья.

Кушай прилично,
Пой мелодично,
Рисуй опрятно,
Пиши понятно.
Правила учи —
Громко не кричи,
Рано вставай —
По шесть миль гуляй.
Людей не стесняйся —
Всем улыбайся.
Пей не кофе, а чай
И других угощай.
Окружающим не ври.
Всё с начала повтори.

Имей салфетку,
Не трать монетку,
Руки мой,
Не топай ногой.
Пей пиво, не виски,
Строчи записки,
В эльфов верь,
Не прячься за дверь.
Корми канарейку,
Черти под линейку,
Плечом не ломись —
За ручку берись.
Не падай в воду
В дурную погоду,
Свечей не жги,
Запас береги.
Рот, зевая, прикрывай,
В разговоры не встревай.

Я брёл в неведомой стране,
       Что ужасов полна;
Кругом глаза мигали мне,
       Земля была черна.

Я зверя вскоре увидал
       И понял в тот же миг —
Он человечины искал,
      Людей он есть привык.

Я вскрикнул, я к земле прирос,
       Я медленно осел,
Я злобный взгляд его не снёс
       И весь похолодел.

Но некто в это время мне
       Издалека кричит:
«Эй, эй! Вы стонете во сне!
       Проснитесь, мистер Смит!»

Сиди та мысль в мозгу моём,
Давно бы сам сказал тебе я;
А раз молчу — и ты о том
Оставь расспросы, разумея,
Что тех учить, кто сам с усом —
Неблагодарная затея.

Тут спору нет. Но аргумент
(Всего один!) уместен всё же;
Поверь мне, он в любой момент
Придёт на выручку вельможе,
И как рабочим — инструмент,
Он многих мудростей дороже.

Он прост. Ему бежать из плена
Высоких доводов не внове;
Так море гладко и степенно,
Но ждут барашки наготове,
А в жаркий полдень непременно
Придёт на ум мечта о крове:
Когда невежество — измена,
Тогда пусть Мудрость хмурит брови.

Укрыт в лощине утлый лаз
       Под монами вьюнов
Глухая пазуха под час
       Зверью давала кров.

Ни солнца луч ни взгляд а чей
       Проникнуть вглубь не мог
Зато из пазухи ручей
       Просачивался в лог.

Скакал монарх на дело спор
       Охотой распалён
За ним спешил весёлый двор
       Науськивая гон.

Под крик и вой они гурьбой
       С утёсов’низ неслись
А впереди дразня трубой
       Сноровкий прядал лис.

Вперёд вперёд к чему расчёт
       Спасительна нора
О лю!—ди слазать в свой черёд
       Кому придёт пора.

Догнать догнать праще под стать
       Брехнёй взбивая жуть
Одна борзая первой в падь
       К утлизне правит путь.

В норе исчезли нос и лоб
       За ними пара лап
О ужас! чавканье взахлёб
       Большой глоток и всхрап.

Король за бич рукою хвать
       От рети сам не свой
«Пусь’та что вздумала пожрать
       Умрёт под сей рукой».

Собачка глупая сполна
       Изведала бича
Затем удавка и она
       Издохла не урча.

Затем достало им хлопот
       Вытаскивать на свет
Я рассказал вам эписод
       А больше смысла нет.

Давился ливнем водосток
       Как банками варенья [27].
Не гром гремел, но молоток:
       Курятник — в поправленье.
В минуту — просто ударов до ста [28]:
       Прилаживая шесты,
Там двое юнцов, лихих молодцов,
       Улучшили насесты.

Опять пустили куру в дом [29].
Она — к яичкам (про омлет,
Яичницу — и об ином —
Мы ей навряд ли намекнём [30]):
          Осмотрев скорлупки —
          Нету ли погубки;
          Пронесясь в оглядке —
          Всё ли тут в порядке:
          Капли не висят ли,
          Мыши не шуршат ли —
          Села по привычке
          Снова на яички,
Да так, что лапок будто нет.

Шло время, развивалась скорлупа;
       «И стисканно, и красоте урон», —
Внушала мать, не будучи тупа [31],
       Чтоб содержанье выходило вон [32].
       Но ах! «не те тут выраженья!» —
       Сказал… какой-то там поэт.
       Кто хочет имени — спросите у других.
             Могу я сказать, коль не всё вам равно,
             Что вряд ли слыхал он в Парламенте пренья;
             Уверен: хоть раз побывай он на них,
             Он тот час сменил бы, мне кажется, взгляды:
             Там в таких выраженьях вас приветствовать рады…
             А имечко… Впрочем, тут ясно одно:
       У вас и у меня такого нет.

И вот — свалилось вдруг на нас!
       (Что значит: не поднять уж боле.)
Пришли в курятник в ранний час —
Лежит цыплёнок. Вот-те раз!
Иль истощился сил запас,
А только жизнь оборвалась.
Кормилец [33], птенчика найдя,
Зашёлся рёвом не шутя.
       И то — несчастней нету доли!
Вот так: обратный есть билет [34],
И вы примчались на перрон,
Что так от света отдалён, —
Домой! где чайник уж согрет;
Вы мчались — шляпа сорвалась,
И тут увидели, бесясь:
       Последний поезд скрылся в поле… [35]

Не передать, как много было толка
       По поводу безвременной кончины,
Догадок смутных — например: «Иголка!
       Видать, на шип наткнулся без причины».
И длился гам, стенанья, вздохи, пени,
      Но, наконец, решили непредвзято:
«Самоубийство! Ставим шиллинг к пенни —
      Убился сам, а мать невиновата».
          Но только в одночасье
          Посрамлено согласье:
      Детишки вдруг врываются гурьбой —
          В слезах и с диким взором,
          Кричат чего-то хором,
      Явив несчастья вестников собой.
      «И стойких духом [36] этот вид
          Совсем лишит силёнок:
       Сбежавшей курочкой убит
          Ещё один цыплёнок!» [37]

Семьи священника приют —
       Старинный [38] в Крофте дом;
Он солнышком обласкан,
       Овеян ветерком.
Усадьбы домочадцы —
       Ватага северян —
Пока дневной не грянул зной,
Спешат к дороге подъездной
       Из комнат и с полян.

По двое и по трое
       Гуляют у ворот;
Кто чинно замедляет шаг,
       А кто — наоборот.
Что публику волнует?
       Чего все страстно ждут?
Искусство верховой езды
       Покажут нынче тут.

Вытаскивают двое,
       Лихие молодцы,
Пред очи публики конька
       Под самые уздцы.
Трудна у них задача:
       Упитанный конёк [39]
Стрижёт ушами и сопит,
Назад податься норовит
       Со всех упрямых ног.

В седло садится рыцарь
       Под радостный шумок,
Вдевает ноги в стремена,
       Хватает поводок.
Постой, смельчак, не нужно
       Смеяться над судьбой —
Ведь необъезженный конёк
       Сегодня под тобой.

Твои веленья стали
       Законом для цыплят [40],
Склоняют кролики главу
       И съёжившись сидят;
Снегирь и канарейка
       Исполнят твой совет,
И черепаха никогда
       Тебе не скажет «нет».

Но над собою власти
       Конёк не признаёт.
Беда любому, кто пинать [41]
       И бить его начнёт.
Наездник понукает
       И ёрзает в седле:
Попал негаданно впросак...
Да сделает хотя бы шаг
       Коняга по земле?

Ура! Дорога в Дальтон
       От топота дрожит:
Толпа несётся впереди,
       Конёк за ней бежит.
Орут и веселятся:
       «Скачи, конёк, не стой!»
Но стал задор его спадать,
И с ним не может совладать
       Несчастный верховой.

Близка развилка. В Дальтон
       Дорога напрямик.
В Нью-Крофт — направо. Выбирать
       Вот-вот настанет миг.
«Ко мне! — кричит наездник. —
       Коня не удержать!
Болит плечо и ноет бок,
И крепкий нужен нам пинок,
       Чтоб в стойло не сбежать!»

Тут Ульфред Лонгбоу [42] справа
       К наезднику идёт.
«Пустить меня! Тащить коня
       Я помогу вперёд!»
И подошла Флюриза [43],
       Прекрасная сестра:
«А слева — я, его маня
       От нашего двора!»

Беснуется наездник
       И возится с конём,
Но вынудить его скакать
       Не может нипочём.
Сестра и братец Ульфред
       Упёрлись, точно в пень;
Кричали прочие: «И так
       Торчим мы тут весь день!»

Наездник встрепенулся,
       Возиться прекратил,
Стряхнул с сапожек стремена,
       Поводья отпустил,
Схватил коня за холку,
       Победно наземь — прыг [44]!
Изящно на ноги присел
       И выпрямился вмиг.

До той минуты Ульфред —
       Надежда и краса —
Стоял пред недругом скалой,
       Глядел ему в глаза.
Но слышит он: о землю
       Подошвы братца хлоп! —
Ослабил хватку невзначай,
А конь и рад: в родной сарай
       Ударился в галоп.

С корзиной бутербродов
       Мы к Ульфреду пришли [45]
(За сутки их три кролика
       Умять бы не смогли).
Во славу этой схватки
       С взбесившимся конём
Ему насыпали конфет,
А ближе к вечеру сонет
       Придумали о нём.

И часто вечерами,
       Когда трещат дрова,
О лампу бьются мотыльки
       И ухает сова,
Когда в постелях дети
       Ещё взбрыкнут не раз,
Заходит речь у нас о том,
Как Ульфред тем ужасным днём
Боролся с бешеным конём
И путь на Крофт своим плечом
       От запустенья спас [46].

Из твайфордской школы два брата шли;
       Один размышлял на ходу:
«Быть может, поучим сейчас латынь?
       А не то — погоняем в лапту?
Или вот что: не хочешь ли, милый брат,
       Карасей поудить на мосту?»

«Слишком туп я для этой латыни,
       Неохота мне бегать в лапту.
Так что дела не выдумать лучше,
       Чем удить карасей на мосту».

И тот час же удочку он собрал,
       Лесу из портфеля вынул;
Раскрыв дневничок, извлёк он крючок
       И вонзил его братику в спину.

Десяток ребят уж так загалдят,
       Дозволь им ловить поросёнка;
Но сильней будет визг и сверкание брызг,
       Если сверзится с моста мальчонка.

Рыбёшки несутся на крик и плеск —
       Пожива для них лежит!
Упавший шалун так нежен и юн,
       Что проснулся у них аппетит.

«Тебе покажу я, что значит „Т“! —
       Изволит кидальщик смеяться. —
Одни только рыбы умерить могли бы
       Весёлость несносную братца».

«Мой брат, прекрати эти бис и тер! —
       Доносится крик возмущенья. —
Что я совершил? Зачем ты решил
       Развлекаться игрой в утопленье?

Любоваться готов на порядочный клёв
       И сам я весь день напролёт.
Меня там и тут уже рыбы клюют,
       Только это иной оборот.
Успел карасей растолкать я взашей,
       А окунь вопьётся вот-вот.

Я не чувствую жажду, от жары я не стражду,
       Чтобы в воду кидаться в спасенье...»
А в ответ: «Ерунда! Ничего, что вода!
       Ведь с тобой мы в одном положенье.

Посуди: разве лучше кому-то из нас
       (Утопленье в расчёт не берём)?
Одного тут пока я поймал окунька,
       Но и ты со своим окуньком.

Я пронзил своего, этот впился в тебя
       И повис на крючке, трепеща.
Тут любой дуралей надаёт мне лещей,
       Но и ты там подцепишь леща».

«Но прошу о таком: ты меня с окуньком
       (Ведь теперь мы вдвоём на крючке)
Потяни из реки, хорошо подсеки
       И доставь нас на сушу в сачке».

«Терпенье! Сейчас приплывёт форель,
       Я сразу же пикой пронжу.
А ежели щука — тут иная наука:
       Я с десяток минут погожу».

«Эти десять минут мою жизнь унесут —
       Загрызёт ведь меня без помех!» —
«Чтобы выжить ты смог, подожду лишь пяток,
       Но сомнительным станет успех». —

«Из чего твоё сердце — из редиски и перца?
       Из железа оно, из гранита?» —
«Не знаю, родной, ведь за клеткой грудной
       Моё сердце от химиков скрыто.

Карасей наловить да ухи наварить —
       Давнишняя, братец, мечта!
И пока в самом деле не поймаю форели,
       Я не сдвинусь, не сдвинусь с моста!» —

«В любимую школу назад хочу,
       Под розгой учить латынь!» —
«Зачем же назад? — ответствует брат. —
       И здесь хорошо, как ни кинь.

Такое везенье — позабыты склоненья,
       То окунь тебе, то карась.
Не учишь словечки, а купаешься в речке,
       Наживкой для рыб притворясь!

Не мотай головой — мол, висит над тобой
       Эта удочка, свалится вдруг.
За неё тут держась, ощущаю я связь
       И не выпущу, братик, из рук.

Ну так вот: верь не верь, подплывает форель,
       Кверхуносая рыбка она.
Ты увидишь, братишка, что любовь наша слишком,
       Что любовь наша слишком сильна.

Я намерен её пригласить на обед,
       Лишь бы день только ей подошёл.
Я чиркну ей пять строк, и в условленный срок
       Мы усядемся с нею за стол.

Она, правда, в свете ещё не была,
       Манерами блещет навряд;
Так что мне надлежит обеспечить ей вид —
       Подобрать, то бишь, нужный наряд».

А снизу упрёки: «Рассужденья жестоки,
       Мысли гнусны, несносны страданья!»
Но на каждое слово братик сверху толково
       Отвечать прилагает старанья:

«Что? Так ли уж лучше по речке плыть,
       Чем ровно на дне лежать?
Однако ж заметь: на тарелочке сельдь
       Восхитительна — не описать!

Что? Желаешь скорей ты сбежать, дуралей,
       От рыбок весёлых и милых?
Загадочно мне! Почему б тебе не
       Наловить их, когда в твоих силах?

Есть люди — часами готовы бубнить
       Про небо и птичек полёт,
Про зайчишек в полях и рыбёшек в морях,
       Коим в радость их жизнь без забот.

А что до стремленья из их окруженья,
       Чем вместе пускать пузырьки,
Так это ты брось — ты не сом, не лосось,
       Чтоб тебя я тащил из реки.

Пускай утверждают: рассудок велит
       Всех тварей в природе любить —
Но разум советчик, кого мне из речки,
       Когда и кого мне тащить.

Что одежда и дом? Можно жить босяком;
       Всё бери — даже деньги со счёта!
Ничего мне не жалко, но лишуся рыбалки —
       Это будет не жизнь, а нудота».

Искала братиков сестра;
       Придя на этот мост,
Такое дело она узрела
       И не сдержала слёз.

«А что там, братик, на крючке?
       Наживка что, ответь». —
«Воображала-воробей,
       Не захотел мне спеть». —

«Да пенья можно ли всерьёз
       Желать от воробья?
И не похожи воробьи
       На то, что вижу я!

Так что там, братик, на крючке?
       Скажи мне поскорей!» —
«Мой братец младший, — тот в ответ. —
       Не хнычь и не жалей.

Я нынче зол, не знаю как!
       И не на то решусь!
Прощай, любимая сестра, —
       Я в странствие пущусь». —

«Когда же ждать тебя домой,
       Ответь, любимый брат?» —
«Когда на горке свистнет рак,
       Вернуся я назад».

На это молвила сестра,
       Качая головой:
«Один, полагаю, не явится к чаю,
       И вымок до нитки другой!» [47]

Люблю я тишь густых лесов,
       Люблю я музыку ручья,
В раздумье средь немых холмов
       Люблю скрываться я.

Зелёный полог, а под ним
       Лучей серебряных струи;
Травой лепечет ветер-мим
       Истории свои.

Далёк отсюда грубый мир;
       Ни тяжкий вздох, ни громкий шаг
Моей души священный мир
       Уже не оглушат.

Я лью здесь слёзы без стыда,
       Чтоб душу умягчить верней —
Так дети хнычут иногда
       На лоне матерей.

Когда же в сердце мир и лад,
       Ещё чудесней — снова там
Бродить в истоме наугад
       По дремлющим холмам.

Тогда переживаю вновь
       Минуты радостей былых;
Скрывает радужный покров
       Круженье лет пустых.

О дар дыханья — чем ты мил,
       Когда печаль — удел людей?
Закончить нам во тьме могил
       Чреду ненастных дней.

А час надежд — неужто он
       Нам годы скорби возместит?
И расцветающий бутон
       Пустынный скрасит вид?

О годы жизненной весны,
       Любви, невинности, добра!
Сияй сквозь дней нелепых сны,
       Прекрасная пора!

Я зрелость лет готов отдать —
       Шеренгу блекнущих картин —
Чтоб вновь ребёнком малым стать
       На летний день один.