Феликс Кривин - Избранное
Описал царю английскую принцессу своими словами. Такая выдра, говорит.
Тут лейб-медика английского, конечно, в застенок. Показали ему, что такое настоящая болезнь. От этой болезни он уже не оправился.
А царь остался с прежней супругой. С Марией Нагой. По-английски, может, и Гастингс, но царь теперь и про Гастингсов слышать не хотел. Тыкие выдры эти англичане!
ЛЖЕ-ПЕТР, САМЫЙ ПЕРВЫЙ
Он стал Петром задолго до Петра, он, словно месяц, вышел из тумана…
Была глухая, смутная пора, испуганная временем Ивана.
Как из былин, он вырос из былья, поднялся на опасную ступеньку. Он был, по сути, Муромец Илья, но назывался сдержанно: Илейка.
Он позабыл фамилию свою и отчий дом и Муром свой покинул. Ну кто поверит в Муромца Илью? Ведь жизнь — она не сказка, не былина.
Он имя взял царевича Петра, но взял его, должно быть, слишком рано. Была глухая, смутная пора, испуганная временем Ивана.
Когда еще о нем узнает мир? История плетется помаленьку… Но в Англии уже творил Шекспир, когда казнили Муромца Илейку.
История, былинная страна, пройдут века и новые настанут… Но будут долго длиться времена, испуганные временем Ивана.
ПЕНСИОНЕРЫ СРЕДНЕВЕКОВЬЯ
Кончилось средневековье, начались новые времена. Старенький отец-инквизитор вышел на пенсию, ходит в парк, где собираются такие же старички-пенсионеры. Сидят, вспоминают прежние времена.
— Помните того чудака? — вспоминает отец-инквизитор. — Ну, того, что сказал, что она вертится?
— Кто вертится? Жена его, что ли?
Отец-инквизитор напрягает память:
— Да нет, вроде не жена.
— Может, дочка?
— Может, и дочка… Я хорошо помню, как он сказал. А все-таки, говорит, она вертится.
— Хорошенькая? — оживляются старички.
— Может, и хорошенькая. Они же так вертятся, что лица не разглядишь. — Отец-инквизитор помолчал, вспоминая. — У этого чудака, кроме дочки, был еще сын. Такой способный мальчишка. Ему доверили быть при отце осведомителем — все-таки следит и доносит не чужой человек. Отец, бывало, слова не успеет сказать, как оно уже известно органам инквизиции.
Кто-то вспомнил о феноменальном ребенке, который засадил в тюрьму родителей, а потом всю жизнь носил от них передачи. Не им носил передачи, а от них носил передачи, потому что был у них любимый и единственный сын. Так и жил всю жизнь на передачах, нигде не работая…
Все вздыхают: да, дети сегодня уже не те. И родители сегодня уже не те. Э, да что вспоминать! Давайте лучше играть в стукалочку!
Все опять оживляются. Стукалочка — замечательная игра. Ставки, правда, небольшие, но какие ставки при нашей пенсии!
Старики вздыхают: пенсии, конечно, не те. Такие маленькие пенсии — за такое большое средневековье!
ДЕНЬ ПОМИНОВЕНИЯ
В день поминовения собрались былые соратники и друзья, чтобы почтить память нашего незабвенного Григория Лукьяновича, светлой памяти Скуратова Малюты. Тут были и Грязной, и Нагой, и братья Собакины. Младший Собакин порывался сказать речь:
— Сегодня, в день повиновения…
— Не повиновения, а поминовения!
— Кто сказал: неповиновения?
Говорили о Малюте. Он был добрый человек, но время требовало от него другого. Он принес свою доброту на алтарь отечества.
Добрым быть легко, но если все будут добрыми, кто будет проявлять твердость? Кто будет вызывать в людях содрогание? Наш незабвенный Малюта вселял в нас ужас, но и сам постоянно пребывал в ужасе. Потому что ужас был основой нашего государства.
Мы должны быть благодарны Григорию Лукьяновичу за то состояние оцепенения, без которого не бывает стабильности государства. Стабильный мир — это мир, пребывающий в оцепенении.
Малюта погиб на войне, но еще раньше прославил русское оружие. Причем оружие он понимал широко: топор, кол, раскаленная сковородка. Сейчас говорят, что многие замучены ошибочно. После смерти каждого можно оправдать, после смерти человек становится уже неопасным. А кто сделал его неопасным, чтоб его можно было посмертно оправдать?
Сегодня, вдень поминовения, мы поминаем всех — и замученных, и замучивших, потому что без них не было бы истории нашего государства.
ОШИБКА ПЕТРА
Александр Николаевич Романов в бытность свою императором Александром Вторым любил задавать разные вопросы. А что будет, если освободить крестьян? А что будет, если разрешить свободу слова?
Кинули в него бомбу, чтоб меньше спрашивал, но он и на том свете не угомонился.
— Послушайте, — говорит, — Владимир Ильич. Вот вы умный человек, совершили победоносную революцию. Ответьте мне: почему у нас в России так много воруют?
— Кто ворует? У кого ворует? — прицелился в него взглядом Владимир Ильич. — Воровство, батенька, понятие классовое.
Решил Александр у Сталина поинтересоваться.
— Воруют? — стал раскуривать трубку генсек. — А кто оттяпал Кавказ? Кто оттяпал Среднюю Азию? Но это я не в упрек, я понимаю, что вы это сделали в интересах укрепления дружбы народов.
Отыскал император Никиту Сергеевича. Дескать, вот какой интересный вопрос: почему у нас в России так много воруют?
Хрущев сдвинул на затылок шляпу, под которой обнаружилась кепка из пролетарской молодости. Надвинул он на лоб кепку и говорит:
— Скажу тебе как освободитель освободителю. Вот мы все освобождаем, освобождаем. А кого мы освобождаем, ты хоть раз задумался?
Задумался Александр, поднял глаза к небу. Почему, спрашивает, у нас так много воруют?
И ответила ему самая звездная часть голосом Леонида Брежнева:
— Кто ворует, кто ворует? А ты за руку поймал? Это все твой родственник Петро: прорубил, понимаешь, окно в Европу, а в окна кто лазит? Вот и соображай. Надо было ему, Александр, двери прорубить, тогда б у нас с тобой было все нормально.
ЗАЧЕМ РОССИИ ДВУГЛАВЫЙ ОРЕЛ?
Можно просто сказать: одна голова хорошо, а две лучше.
Можно ответить в плане экономическом: чтобы добычу высматривать одновременно на западе и на востоке.
Можно ответить в плане демократическом: одна голова без царя — это просто глупость, а две головы без царя — это уже демократия.
А можно опять-таки просто сказать: когда все в государстве наперекосяк, очень удобно валить с больной головы на здоровую.
ДЕРЖАВИН
Солдат по имени Гаврила и по фамилии Державин влюбился в гордую царицу, да и замужнюю к тому ж. Влюбляться было бы не нужно, учтя устав солдатской службы: солдат ведь присягал престолу, а там сидел царицын муж.
Чтоб верность сохранить престолу, пришлось согнать оттуда мужа и посадить взамен царицу. Солдат был в этом деле тверд.
Царица правила без мужа, и правила его не хуже. Но тут внезапно и некстати явился убиенный Петр.
Он был, конечно, самозванец, еще похлеще, чем Лжедмитрий, но был он родом из народа и тем опасен был вдвойне. Хоть он и был Петра пригожей и на пятнадцать лет моложе, не соблазнилась им царица и так сказала: «Быть войне!»
И оседлал коня Державин и поскакал на Пугачева. Он так любил свою царицу, что постоянно рвался в бой. А отстояв ее от мужа, он в тот же час, в минуту ту же, талант поэта обнаружа, в стихах воспел свою любовь.
Он сочинял за одой оду (они как раз входили в моду), он отдавал литературе весь свой талант и ум, и пыл.
Когда ж на свет явился Пушкин, поэт от пяток до макушки, старик тотчас его заметил и, в гроб сходя, благословил.
ЧЕСТЬ ПОБЕДИТЕЛЯ
Станицу Зимовейскую чуть было не назвали Разинской, потому что в ней родился Степан Разин. Потом ее чуть было не назвали Пугачевской, потому что в ней родился Емельян Пугачев.
Но — горе побежденным! И станицу назвали в честь победителя, который и в глаза не видел станицы Зимовейской.
И затерялась станица Потемкинская среди множества потемкинских деревень.
РОДИНА АЛЯСКА
Развитие капитализма в России двигалось полным ходом, но медленно. На переход от феодализма к капитализму требовались солидные инвестиции, или, как тогда говорили, деньги. И тогда возникла идея продать Аляску Америке.
Но тут воспротивилось население страны: как вы смеете продавать нашу Аляску? Ведь Аляска — это наша Родина. Не позволим продавать нашу Родину Аляску!
Экономисты говорят: может, лучше освободить цены? Тогда можно будет Аляску не продавать. Крестьян же освободили, почему же цены нельзя освободить? Вообще-то их надо было раньше освобождать, до крестьян, сначала цены, а потом уже крестьян, так полагается по экономике. А теперь крестьян освободили, отделили от земли, как же они до нее дотянутся, чтоб ее обработать?
Давайте, говорят экономисты, хоть теперь цены освободим. Но Александр Второй — ни в какую. Не соглашается. А еще называется Освободитель — цены ему неудобно освобождать!
