Антология - Русская эпиграмма второй половины XVII - начала XX в.

В любезности его неодолимый груз,
        В нем не господствует ни соль, ни перец;
Я верю, может быть, для немок он — француз,
                Но для француженок он — немец.

              Безрифмина совет:
Без жалости всё сжечь мое стихотворенье!
Быть так! Его ж, друзья, невинное творенье
            Своею смертию умрет.

Как трудно Бибрису со славою ужиться!
Он пьет, чтобы писать, и пишет, чтоб напиться!

Ты — Сафо, я — Фаон, об этом и не спорю,
                Но, к моему ты горю,
                Пути не знаешь к морю.

Вдали от храма муз и рощей Геликона
Феб мстительной рукой сатира задавил[61];
           Воскрес урод и отомстил:
           Друзья, он душит Аполлона!

Ты нимфа Ио, нет сомненья!
Но только… после превращенья!

               Известный откупщик Фаддей
Построил богу храм… и совесть успокоил.
              И впрямь! На всё цены удвоил:
Дал богу медный грош, а сотни взял рублей
                                С людей.

                   «Теперь, с сего же дня,
Прощай, мой экипаж и рыжых четверня!
Лизета! Ужины!.. Я с вами распрощался
         Навек для мудрости святой!»
                — «Что сделалось с тобой?»
               — «Безделка!.. Проигрался!»

              «Что это? — говорит Плутон. —
              Остановился Флегетон,
Мегера, фурии и Цербер онемели,
              Внимая пенью твоему,
              Певец бессмертный Габриели.
                     Умолкни… Но сему
                     Безбожнику в награду
Поищем страшных мук, ужасных даже аду,
                     Соделаем его
                     Гнуснее самого
                             Сизифа злова!»
Сказал — и превратил, о ужас! в Ослякова.

           Какое хочешь имя дай
           Твоей поэме полудикой:
Петр длинный, Петр большой, но только
                                           Петр Великой —
                        Ее не называй.

             Всегдашний гость, мучитель мой,
О Балдус! долго ль мне зевать, дремать с тобой?
Будь крошечку умней или дай жить в покое.
Когда жестокий рок сведет тебя со мной —
           Я не один и нас не двое.

Гремит повсюду страшный гром,
Горами к небу вздуто море,
Стихии яростные в споре,
И тухнет дальний солнцев дом,
И звезды падают рядами.
Они покойны за столами,
Они покойны. Есть перо,
Бумага есть, и — всё добро!
            Не видят и не слышут
И всё пером гусиным пишут!

          Не странен ли судеб устав?
          Певцы Петра — несчастья жертвы:
Наш Пиндар кончил жизнь, поэмы не скончав,
Другие живы все, но их поэмы мертвы.

         Памфил забавен за столом,
         Хоть часто и назло рассудку;
Веселостью обязан он желудку,
                      А памяти — умом.

                  По чести, это смесь:
Тут проза, и стихи, и авторская спесь.

               На замечанье Феб дает,
                       Что от каких-то вод
                       Парнасский весь народ
       Шумит, кричит и дело забывает,
                      И потому он объявляет,
       Что толки все о «Липецких водах»
(В укору, в похвалу, и в прозе, и в стихах)
       Написаны и преданы тисненью
                      Не по его внушенью!

Как распложаются журнальные побранки!
Гласит предание, что Фауст ворожил
Над банкой, полною волшебных, чудных сил, —
                        И вылез черт из банки,
           И будто Фаусту вложил
           Он первый умысел развратный —
           Создать станок книгопечатный.
С тех пор, о мокрые тряпичные листы,
Вы полем сделались журналам для их браней,
Их мыслей нищеты, их скудости познаний!
Уж наложил на вас школярные персты
           Михайло Дмитриев с друзьями.
           Переплетясь они хвостами,
           То в прозе жилятся над вами,
То усыряют вас водяными стихами.

И сочиняют — врут, и переводят — врут!
Зачем же врете вы, о дети? Детям прут!
Шалите рифмами, нанизывайте стопы,
Уж так и быть, — но вы ругаться удальцы!
Студенческая кровь, казенные бойцы!
                Холопы «Вестника Европы»!

— По духу времени и вкусу
Он ненавидел слово «раб»…
— За то попался в Главный штаб
И был притянут к Иисусу!
— Ему не свято ничего…
— Он враг царю!.. — Он друг сестрицын!..
— Скажите правду, князь Голицын,
Уж не повесят ли его?..

Какими нас морил несносными стихами
Вчерашний день Оргон! Со скуки я дремал.
Уж на́ небе была видна луна с звездами,
              А он… всё солнце призывал.

                           «Кто там стучится в дверь? —
Воскликнул Сатана. — Мне недосуг теперь!»
— «Се я, певец ночей, шахматно-пегий гений,
Бибрис! Меня занес к вам в полночь ветр осенний,
Погреться дайте мне, слезит дождь в уши мне!»
— «Что врешь ты за сумбур? Кто ты? Тебя
                                                                      не знают!»
— «Ага! Здесь, видно, так, как и на той стране,—
Покойник говорит, — меня не понимают!»

Нет спора, что Бибрис богов язы́ком пел;
Из смертных бо никто его не разумел.