Владимир Васильев - Терпи, поэт!
Ты прости мне молчание, Глаша,
Как простил коллектив и жена…
Не хочу пробавляться стишком,
А поэмы – елей и скучища.
Лучше в кухне картошку почищу
И в пюре разобью молотком.
ВТОРАЯ КОЛЫБЕЛЬ
(поэма-эпиграмма)
по мотивам "Стихов о Грузии" Е.Евтушенко
и истории "Андрей Полисадов" А.Вознесенского.
О Грузия, – нам слезы вытирая
ты – русской музы колыбель вторая.
О Грузии забыв неосторожно,
в России быть поэтом невозможно.
Е. Евтушенко
Глава I. БИЛЕТ.
Между городом "Да" и городом "Нет"
Ходит поезд… Хочу взять на поезд билет.
Ведь на поезде том сквозь миры и века
Едут мэтры, бессмертные наверняка.
Лезу к кассе. Дымит перегаром толпа -
Стало быть, рукотворною будет тропа.
Сладу голос истошный, похоже, что женский:
"Как же я? Мы с тобою дружили ведь, Женька!"
Дружба дружбой… Пора понимать это, крошка,
Утешайся моею ольховой серёжкой.
И в аду, и в раю, наяву и во сне
Думай, помни, страдай и пиши обо мне.
А пока не мешай. Чью-то песню угробив,
Возле кассы уже ошавается Роберт,
Слышу – ямбом картавым отчаянно шпарит,
Будто здесь он стоит за какого-то парня.
Чую – этот пробьётся, чудес не бывает,
Ведь не зря он везде и всегда успевает.
Да и этот – грузин обрусевший, Андрей -
Обучает какую-то женщину: "Бей!
Бей их, милая, бей! По мордасам! – кричит, -
Это всё не поэты, а сплошь рифмачи!
Мне Борис Леонидыч место занял в купе!
А я должен торчать в этой гнусной толпе?!
Бей их, женщина, бей! Под церквей благовест -
На Руси есть поэты, пока женщины есть!"
Да… И этот пролезет, пробьётся, взойдёт,
Он с Ахматовой вместе встречая Новый год…
Слышен цокот копыт – на коне по толпе
Гордо едет Расул, как по горной тропе.
"Два билета, – кричит, – Для коня и меня,
У меня в этом поезде едет родня!
Да не скажет никто, что я горец плохой:
Переводчиков всех забираю с собой.
Но, поскольку я чту аксакалов закон -
Им билеты, пожалуйста, в общий вагон."
Гей, славяне! – подумал я, – Чёрт побери!.
Ведь от кассы меня оттесняют к двери.
Да неужто я буду топтаться у стенки,
Как какой-то Самойлов, Горбовский, Ваншенкин?
Зря я что ли корпел да из коей вон лез,
Чтоб создать на века свою Братскую ГЭС?!
Да неужто моё вдохновенное слово
Вдохновило на подвиг лишь А.Иванова?…
Кстати, вот он и сам, не один – полтора,
Всех кусает подряд, нетерпеньем горя.
Александром Вторым рвётся он на престол,
На Матюшкина-Герке особенно зол:
Мало, что Александр и фамилией вышел,
Он ещё и пародии здорово пишет.
И добавлю ещё, справедливости ради:
Как и все Александры, живёт в Ленинграде.
Но в сторону шутки, н снежесть, и свежность,
Я нежен, когда не мешает те нежность.
Сегодня сегодняшность – главный закон,
И выбор один: или я, и ли он -
Какой-нибудь щустрый пострел-рифмоплёт,
Который в толкучке меня обойдёт…
Я жму на педали, ногами творю,
И с классиком всяким на ты говорю.
И вот я у цели! Кассиру кричу:
"Скорее билет мне! Шедевром плачу!"
Кассир мне ответил, величье храня:
"Шедевры не деньги – их стыдно менять.
Народом Высоцкому выдан билет,
А ты пока жив, так живи, как поэт."
Потом, усмехнувшись, сказал: "Не спеши!
А лучшую строчку душой напиши."
Смотрю свысока на его словеса:
Билеты налево – и песенка вся.
Я вижу насквозь этот гнусный народ:
Ух если не сразу – помногу берёт…
Я достаю из кармана "Самтрест" -
Он место находит всегда, где нет мест.
Кассир улыбнулся, билет оторвал
И вслед поцелуй мне воздушный послал.
То-то же!.. Эй, голытьба, р-разойдися!
Гляжу на билет, а билет на Тбилиси…
Глава 2. В КОЛЫБЕЛИ
О, как меня встречали на вокзале!
За руки брали и за ноги брали,
"Да здравствует?" по-своему кричали
И памятник поставить обещали.
(Ведь за последних два десятка лет
В России я – единственный Поэт.)
О, генацвале, где ж вы раньше были?
От ваших криков вырастают крылья!
Пошлите, боги, мудрому кассиру
Бутылку водки и кусочек сыру…
В Тбилиси есть особенная прелесть:
Работу здесь всегда находит челюсть,
Здесь для талантов все пути открыты,
Здесь овцы сладки и поэты сыты.
Здесь захожу я, как в библиотеку,
В Самтрестовскую винотеку,
Где мудро человеческие мысли
Хранят в бутылках, чтобы не прокисли:
В стекле, под плесенью, залиты сургучом…
Когда-нибудь узнают – кто почём…
Мне каждая из тысячи бутылок
Напоминает чей-нибудь затылок:
Как ни верти вместилище винца -
Без этикетки нет на нём лица.
В Тбилиси есть особенная прелесть,
Московская пред ней бледнеет прежнесть.
Вот, например, скажу я: "Трынди-брынди…" *
И в вечность погружаюсь на Мтацминде.
Мтацминда вырастает над Парнасом,
И Феб идёт послушно в свинопасы.
А я, как демон, возношусь над миром
Его надеждой, радостью, кумиром.
Сияет солнце лысиною божьей,
И с высоты я вижу – мне всё можно!
(Уж если я за что себе и нравлюсь,
Так ни за что другое, а за наглость,)
Галактиона подзываю знаком:
А ну скачи за Борей Пастернаком,
И по дороге Пушкина Сашулю
Ко мне зови, и мы распишем пулю…
Сидим, играем, козырями бубны,
Вдруг слышим – кто-то бьёт усердно в бубен,
И голос очень жалостно срывает,
Кричит, сердешный, даже подвывает:
«Я подкидыш твой, я подкидыш!
Что ты, Грузия, мне подкинешь?
Все мя бросили, все отринули,
Ты пожалуй мя шкурой тигриною!»
«Ах ты, господи Иисусе!
Не зван – не суйся!»
О, как мне эта песенка знакома:
Её в Москве я слышал возле дома,
Но только помню – там с не меньшей силой
Её же пели громко о России.
И сам я пел, пацан, средь бела дня:
"Граждане! Послушайте меня!"
Граждане послушали немного
И пошли опять своей дорогой.
В отечестве любом до чёрта нищих,
И каждый своего кусочка ищет,
А самый умный ищет кровной связи
Хоть с кем-нибудь в Крыму иль на Кавказе.
Поэтому я здесь… И не один:
Кто посмелей сегодня – тот грузин.
Как говорит Андро Вознесешвили,
Оне средь генов царских прежде были.
Но с октября семнадцатого года
Боялись гнева чёрного народа
И очень гордо в тряпочку молчали -
От чьих опасных генов их зачали.
Теперь пора, теперь, пожалуй, можно -
В России быть поэтом невозможно.
А Грузия, нам сопли вытирая,
Даст соску и пелёнки постирает.
(И Грузии нужны, конечно, дети
Со связями в Москве и Моссовете.)
Нам в жизни, как в любом серьёзном деле,
Полезны запасные колыбели…
____________________
* "Трынди-брынди" – непереводимый крик души
2. Дуплетом по поэтам
…А мне в Москве, под шум ночной метели,
Всё снятся складки матери-земли…
… Ты, родина, мне даришь вдохновенье:
Не я пишу – ты пишешь этот стих,,.
Мамед Исмаил (пер. А. Кушнера)
В наш грустный век в горах Азербайджана
Каракулевый бродит воротник.
Хочу поцеловать того барана,
В котором зреет мой родной шашлык.
Истосковался без него в Москве:
Одни дубы – ни одного барана.
Никто не скажет задушевно "Ме-е-е",
И не разбудит на работу рано.
Без родины, как за столом без рук,
Останешься и мрачным я голодным:
Ни тост сказать, ни приподнять курдюк,
И ни прорваться к славе всенародной.
О Родина! Работай за меня!
Стихи писать я без тебя не смею.
С тобой я – бог кавказского огня!
С тобой пою, а без тебя лишь блею.
АХ, КАК КРУЖИТСЯ ГОЛОВА!
… Близ скольких красавиц,
чьи губы кок лая,
Ещё не пылал от Желаний!…
…Куда ни поеду – накрыт дастархан,
Мерцающий хауз, как полный стакан,..
…И всё это близко и дорого так,
Что словом сказать невозможно."
Миртемир (пер* А.Наумова)
С пелёнок помню: снился сладкий сон.
Меня ласкал красавиц юных сонм.
В экстазе я свои пелёнки рвал!
Не понимал чего – но уж желал.
Теперь я знаменит и стар, и сед,
Издатель мне сказать не смеет "нет".
Но всех красавиц, губы чьи как лал,
Как ни старался – не пережелал.
О Родина! – Огромный дастархан.
В любой дыре найдётся ресторан.
В него войду я, от желанья пьян,
И выпью хауз водки, как стакан.
И поищу о Родине слова!
