Джером Джером - Большая коллекция рассказов
– Если это не тэвочка, зашем ее так отэвать?
– Я не одевал, Я именно хочу одеть – как только узнаю…
И Питер рассказал все по порядку.
Круглые глазки доктора наполнились слезами. Эта нелепая сентиментальность его друга больше всего раздражала Питера.
– Бедняжка! – пробормотал мягкосердечный старый джентльмен. – Само профитение привело ее к вам – или его.
– Какое там провидение! – рявкнул Питер. – А обо мне провидение не позаботилось? Подсунуло мне это дитя улицы, – изволь возись с ним.
– Как это похоже на фас, радикалов, – презирать ближний за то, что он не родился в пурпуре и тонком белье!
– Я послал за вами не для того, чтобы препираться о политике, – возразил Питер, усилием воли подавляя негодование. – Я послал за вами, чтоб вы определили, мальчик это или девочка, чтобы я по крайней мере знал, что мне с ним делать.
– И што ше ви тогда стелаете?
– Не знаю, – признался Питер. – Если это мальчик, – а мне думается, что это так и есть, – пожалуй, можно найти ему местечко где-нибудь в редакции; конечно, придется сначала немножко пошлифовать его.
– А если тэвочка?
– Какая же это девочка, когда она ходит в штанах? К чему заранее придумывать затруднения?
Оставшись один, Питер зашагал по комнате, заложив руки за спину, прислушиваясь к каждому звуку, доносившемуся сверху.
– Хоть бы оказался мальчик, – бормотал он про себя
Он остановился перед портретом хрупкой маленькой женщины, глядевшей на него с камина. Тридцать лет тому назад, в этой самой комнате, Питер так же шагал из угла в угол, заложив руки за спину, ловя каждый шорох, долетавший сверху, повторяя те же слова.
– Странно, – пробормотал Питер, – очень странно.
Дверь отворилась. Появилась сначала часовая цепочка, колыхавшаяся на круглом брюшке, а затем и сам доктор. Он вошел и затворил за собой дверь.
– Совсем здоровый ребенок, – объявил он, – лучше нефозможно шелать. Тэвочка.
Два старых джентльмена посмотрели друг на друга. Элизабет, по-видимому успокоенная, замурлыкала.
– Что же я с ней буду делать? – спросил Питер.
– Да, ошень неловкое положение, – сочувственно заметил доктор.
– То есть самое дурацкое!
– У вас некому присмотреть за тэвочкой, когда вас нет дома, – озабоченно соображал доктор.
– А насколько я успел познакомиться с этим созданием, – добавил Питер, – присмотр здесь понадобится.
– Я тумаю… я тумаю, я нашел виход.
– Какой?
Доктор наклонил к нему свое свирепое лицо и с лукавым видом постукал себя указательным пальцем правой руки по правой стороне своего толстого носа.
– Я восьму эту тэвочку на свое попечение.
– Вы?
– Мне это не так трутно. У меня есть экономка.
– Ах да, миссис Уэтли.
– Она тобрая женщина, – когда ее узнаешь ближе. Ей только нужно руковотительство.
– Чушь!
– Почему?
– Вам воспитывать такую упрямицу – что за идея!
– Я буту тобр, но тверт.
– Вы ее не знаете.
– А ви тавно ее знаете?
– Во всяком случае, я не ношусь со своими сентиментами – этим только погубишь ребенка.
– Тэвочки не то, што мальшики; с ними нужно инаше обращаться.
– Положим, и я ведь не зверь, – огрызнулся Питер. – А что, если она окажется дрянью? Ведь вы о ней ничего не знаете.
– Конешно, риск есть, – согласился великодушный доктор.
– Это было бы недобросовестно с моей стороны, – сказал честный Питер.
– Потумайте хорошенько. Где не бегают маленькие ножки, там нет настоящий home. {Дом, домашний очаг (англ.).} Мы, англичане, любим иметь home. Ви не такой. Ви бесшувственный.
– Мне все кажется, что на мне лежит какое-то обязательство, – сказал Питер. – Девочка пришла ко мне. Я в некотором роде за нее отвечаю.
– Если ви так на это смотрите, Питер… – вздохнул доктор.
– Всякие там сентименты, – продолжал Питер, – это не по моей части, но долг – долг иное дело!
И, чувствуя себя древним римлянином, Питер поблагодарил доктора и распрощался с ним.
Затем он кликнул Томми.
– Ну-с, Томми, – начал Питер Хоуп, не поднимая глаз от бумаги, – отзывом доктора я вполне удовлетворен, так что ты можешь остаться.
– Было вам говорено, – возразила Томми. – Могли бы поберечь свои деньги.
– Но только нам надо придумать тебе другое имя.
– Это зачем же?
– Да ведь ты хочешь быть у меня экономкой? Для этого нужно быть женщиной.
– Не люблю бабья.
– Не скажу, чтоб и я его очень любил, Томми. Но ничего не поделаешь. Прежде всего, надо тебе одеться по настоящему.
– Ненавижу юбки. Они мешают ходить.
– Томми, не спорь!
– Я не спорю, а говорю то, что есть. Ведь правда же, они мешают – попробуйте сами.
Тем не менее женское платье для Томми было заказано и понемногу вошло в привычку. Но привыкнуть к новому имени оказалось труднее. Миловидная, веселая молодая женщина, широко известная под вполне пристойным и добропорядочным именем и фамилией, бывает теперь желанной гостьей на многих литературных сборищах, но старые друзья и до сих пор зовут ее «Томми».
Неделя испытания подошла к концу. Питера, у которого был слабый желудок, осенила счастливая мысль.
– Знаешь что, Томми… я хочу сказать: Джейн, не худо бы нам взять женщину – только для кухни, чтоб варить обед. Тогда у тебя будет больше времени для… для другого, Томми… то есть я хочу сказать: Джейн.
– Для чего «другого»?
Подбородок поднялся кверху.
– Ну – для уборки комнат, Томми, для… для вытирания пыли.
– Мне не нужно двадцать четыре часа в сутки, чтоб убрать четыре комнаты.
– И потом – иной раз приходится послать тебя с каким-нибудь поручением, Томми. Мне было бы гораздо приятнее знать, что я могу послать тебя, куда угодно, не нанося этим ущерба хозяйству.
– Да вы к чему это клоните? Ведь я и так полдня сижу без дела, я все могу успеть.
Питер решил проявить твердость.
– Если я что-нибудь сказал, значит так и будет. И чем скорей ты это поймешь, тем лучше. Как ты смеешь мне перечить! Ах ты!.. – Питер чуть было не выругался, такую решительность он напустил на себя.
Томми, не говоря ни слова, вышла из комнаты. Питер посмотрел на Элизабет и подмигнул ей.
Бедный Питер! Недолго он торжествовал. Пять минут спустя Томми вернулась в черной юбке со шлейфом, перехваченной кожаным поясом, в синей фуфайке с огромнейшим декольте, в засаленной куртке и шерстяном кашне. Алые губы ее были крепко сжаты, опущенные длинные ресницы быстро мигали.
– Томми (строго), что это за комедия?
– Чего уж тут! Я вижу, что не гожусь. Недельку подержали и на том спасибо. Сама виновата.
– Томми (менее строго), не будь идиоткой.
– Я не идиотка. Это все Эмма. Она мне сказала, что я умею стряпать. Что у меня прирожденная способность. Она мне не хотела зла.
– Томми (без всякой строгости), сядь. Эмма была совершенно права. Ты… ты подаешь надежды. Эмма правильно говорит, что у тебя есть способности. Это доказывает твоя настойчивость, твоя вера в свои силы.
– Так зачем вы хотите взять другую кухарку?
Ах, если бы Питер мог ответить по совести! Если бы он мог сказать ей: «Дорогая моя, я старый, одинокий человек. Я этого не знал до… до очень недавнего времени. А теперь уже не могу об этом забыть. Моя жена и ребенок давным-давно умерли. Я был беден, а то, может быть, мне удалось бы спасти их. Это ожесточило мое сердце. Часы моей жизни остановились. Я сам забросил ключ. Я не хотел думать. Ты добралась до меня сквозь этот жестокий туман, разбудила старые сны. Не уходи, останься со мной», – возможно, Томми, как ни была она горда и самостоятельна, осталась бы без всяких условий и Питер достиг бы цели без особого вреда для своего желудка. Но кара для тех, кто ненавидит сентиментальность, именно в том и состоит, что они не могут так говорить, даже наедине с собой. И Питеру пришлось изыскивать другие способы.
– Почему я не могу держать двух прислуг, если мне так хочется? – вскричал он с оскорбленным видом.
– Какой же смысл держать двух, когда дел-то всего для одной? Значит, меня вы будете держать из милости? – Черные глаза сверкнули гневом. – Я не нищенка.
– Ты вправду думаешь, Томми… я хочу сказать: Джейн, что ты одна можешь справиться с работой? Ты не будешь в претензии, если я тебя пошлю куда-нибудь как раз в то время, когда тебе нужно будет стряпать? Я ведь вот что собственно имел в виду. Некоторые кухарки за это сердятся.
– Ну, так и подождите, пока я начну жаловаться, что у меня слишком много работы.
Питер опять уселся за свой письменный стол. Элизабет подняла голову. И Питеру показалось, что Элизабет подмигнула ему.
Следующие две недели принесли Питеру много волнений, ибо Томми стала подозрительна и всякий раз допытывалась, что это за «дела» такие, которые непременно требуют, чтоб ее хозяин обедал с кем-то в ресторане или завтракал с кем-то в клубе. Подбородок ее моментально поднимался кверху, черные глаза становились угрожающе мрачными. И Питер, тридцать лет проживший холостяком, совершенно неопытный по этой части, смущался, путал, давал сбивчивые ответы и в конце концов провирался в самом существенном.
