Милослав Швандрлик - Черные бароны или мы служили при Чепичке
В нескольких минутах от стройки располагалась ещё одна военная зона. Между лесочком и ручьём притулились несколько деревянных бараков, выкрашенных в защитный цвет. Они были предназначены для роты лейтенанта Гамачека, которой и предстояло исполнить в Яновицах роль, достойную молодых строителей.
Первая рота вспомогательного технического батальона заняла боевые позиции. Под командованием лейтенанта Гамачека и его заместителя по политической работе лейтенанта Троника рота разместилась в промёрзших домиках. Термометр показывал добрых двадцать градусов ниже нуля, астматики и ревматики на это чутко реагировали. Надо было набить опилками печи[12] и затопить. Лишь потом можно было чуточку оглядеться.
Ефрейтор Галик опять разорался. Его недавно повысили до командира взвода, и он был намерен оправдать доверие.
— Не болтаться и за работу! — подгонял он подчинённых, — Я всё вижу, бездельников накажу!
— Ефрейтор, закрой пасть, а то зубы вышибу! — неожиданно раздалось из‑под сарая, где солдаты усердно пихали опилки в печи. Галика чуть не хватил инфаркт.
— Кто это сказал? — завизжал он, — Отвечайте!
Но тот, кто так себя проявил, отнюдь не был запуганным новичком. Рядовой Станислав Горак служил уже пятый год, и его шесть раз судили за дезертирство. Он постоянно курсировал между Непомуками и военной тюрьмой в Бохове, и не слишком печалился по этому поводу.
Когда ефрейтор понял, что автором оскорбительного высказывания был опасный преступник, то плюнул и отправился орать на противоположный конец лагеря.
— Вы, господа, — обратился к новичкам Горак, — уже все будете дома, а ещё здесь буду служить. И всё равно буду убегать, потому что меня никому не переделать, пусть хоть обосрётся! Я люблю свободу, а кому это не нравится, я тому рыло расшибу!
— Если дело того стоит… — пожал плечами Кефалин.
— Стоит, приятель, стоит, — твердил Горак, — тот, кто никогда не вышибал пехотного майора в витрину кондитерского магазина, тот никогда не поймёт. А я за один прекрасный момент отдам хоть полжизни! Если б ты, приятель, того майора видел! Рожа ошалелая, жопа в крем–рулетах, а сам всё ещё не может поверить!
— В этом что‑то есть, — допустил Черник, — но пять лет в армии — это жестокий удел. Тут нужна особая натура.
— Я тут много чего видел, — хвалился Горак, — было бы желание, мог бы про эту часть написать хронику. Когда я призывался, тут не было места всяким нытикам. Тогда ещё были чистокровные стройбатовцы, кровь стыла в жилах. Каторжники, а не калеки!
И он затянул тоскливую песню:
Хотел я с тобой в малом домике жить,
Хотел я с тобою детей народить,
А должен теперь свою лямку тянуть,
На большевиков спину гнуть,
За то, что мы свою землю любили,
Нас всех сюда за забор посадили…
Душан Ясанек опешил, поперхнулся и тут же помчался прямиком в канцелярию лейтенанта Троника. На одном дыхании он выложил все про антисоветский центр и его руководителя Станислава Горака, который инфицирует личный состав своими антинародными идеями.
Лейтенант Троник и ухом не повёл.«Вот смотрите, Ясанек» — сказал он спокойно, — Насколько я знаю Горака, он завтра, максимум послезавтра опять сбежит, две недели его будут искать, найдут у какой‑нибудь девки и он покатится обратно в Бохов. Ну и зачем мы будем затевать историю?»
Лейтенант Троник не ошибся. За исключением того, что Станислав Горак смылся этой же ночью.
Унылый рядовой Павек твердил, что при первой возможности вскроет себе вены. Это был костлявый паренек, безумно влюблённый в Риту Хэйворт. С того момента, как он увидел её на белом экране, для него перестала существовать социалистическая реальность. Он думал только о стройной американской звезде, и надеялся оказаться возле неё. Он не был настолько самонадеянным, чтобы рассчитывать стать её любовником или спутником, но надеялся, что Рита могла бы взять его слугой. Он служил бы ей преданно, довольствуясь возможностью хотя бы иногда видеть её издали!
Под влиянием таких мыслей Павек попытался перейти государственную границу, но поскольку не был силён в географии, ползти начал уже от Рокицан[13]. Павек был задержан посреди кукурузного поля, в шести километрах перед Пльзенем, но ввиду того, что не скрывал своих умыслов, он отсидел, а впоследствии был направлен в Непомуки.
— Для меня существуют только два варианта, — рассказывал Павек без тени улыбки, — Либо стану слугой Риты Хэйворт, либо добровольно уйду из жизни.
— Да ну, жизнь — это не игрушка, — вздохнул рядовой Рихард Ягода, — Если б у меня было столько денег, сколько на глазах диоптрий, я бы жил–поживал и без Риты Хэйворт.
Тут отозвался толстый рядовой Валеш. Таинственным голосом он сообщил окружающим, что он на самом деле никакой не рядовой, а старший лейтенант госбезопасности. Эта организация отправила его сюда, выслеживать ненадёжных элементов и пресекать подготовку антинародных действий. Но он сам, однако, не хочет так быстро ликвидировать своих друзей, поскольку они ему симпатичны, и поэтому пусть они лучше воздержатся от необдуманных поступков.
Это признание произвело впечатление только на рядового Бедрну, который принялся пинать Валеша в зад, и кричать, что может запросто запинать его до смерти, а ему ничего не будет, потому что признан ограниченно годным на голову.
К рядовому Кефалину подошёл фельдшер ефрейтор Мышак.
— Ты не зайдёшь ко мне на минутку? — спросил он, заикаясь.
Кефалин оценил скромное обращение ефрейтора, и прошёл с ним в медпункт. Он был уверен, что получит ведро и швабру, чтобы помыть пол.
Но ефрейтор, нерешительный прыщавый паренёк, не намеревался нагружать его работой. «Ты ведь из театра, да?» — зашептал он, и Кефалин заметил, что у ефрейтора краснеют уши.
— Слушай, — продолжал Мышак, — у тебя наверняка есть доступ к фоткам с красивыми девчонками. Если бы ты мне раздобыл несколько штук, я бы с тобой расплатился. Я имею право оставить тебя в медпункте на 48 часов.
— Это было бы неплохо, — согласился Кефалин, — А каких бы ты хотел девчонок? Актрис? Или лучше танцовщиц?
— Это всё равно, — сказал ефрейтор, — главное, чтобы были не очень известными. Лучше все те, которые только проходят практику.
Кефалин удивился, а ефрейтор Мышак вздохнул:
— Вот так вот, дружище. У меня дома больная мама, ей уже недолго осталось. Она обо мне всё беспокоится, и боится, что я себе не найду красивую девушку. Она мне пишет, что страшно хотела бы посмотреть на будущую сноху хоть на фотографии, чтобы ей спокойно отойти.
— А у тебя никакой девушки нет… — догадался Кефалин.
— Да есть, — прервал его Мышак, — только он никакая не красавица. Скорей такая средняя: нос крючком и еще слегка шепелявит. Очень хорошая девчонка, только на фото выглядит ещё хуже, чем на самом деле. И я вот что придумал: Марта напишет маме письмо, а в конверт положим какую‑нибудь фотку с красивой актрисой, ты мне её раздобудешь. Мама будет счастлива, и никому не обидно.
— Неплохо придумано, — согласился Кефалин, — можешь на меня положиться.
Тут в медпункт влетел ефрейтор Галик.
— Нет здесь Влочки? — верещал он, — Этот тип вечно так спрячется, что я его не могу найти! Пан художник сложил ручки! Я его, красавца…
Посреди предложения он заметил Кефалина и моментально забыл про седовласого художника.
— О! — возрадовался он, — Доцент Кефалин пришёл отдохнуть в медпункте! Думает, всю службу здесь проваляться! Ошибаетесь, пан доцент, ошибаетесь!
— Вали отсюда, — враждебно сказал Мышак, — здесь медпункт, а не плац.
— Ты, засранец! — взвизгнул Галик, — Ты не думай, что раз ты фельдшер, то на тебя и управы нет! Деревья до неба не растут, фраер худосочный! Хочешь разводить саботажников и ленивых интеллигентов, так мы с тобой быстро разберёмся.
— Знаешь, куда меня поцелуй, — ответил Мышак.
— Я до тебя ещё доберусь! — пообещал Галик, и, сверкнув полным ненависти взглядом сидящему на койке Кефалину, выбежал из медпункта.
Поручик Троник, ознакомившись с кадровыми материалами, выбрал пятерых солдат, и вызвал их к себе в канцелярию. Среди них был и Кефалин.
— Товарищи, — сказал им лейтенант, — я решил, что вы будете комсомольским активом части. Шимерда будет председателем, а остальные функции вы распределите по взаимной договорённости. О вашем избрании я позабочусь. Учитывая то, что в наших частях встречаются и элементы, которые занимают неверную позицию по отношению к нашему строю, вы должны от них дистанцироваться, и положительно влиять на тех товарищей, которые до сих пор не определились. Не надо ничего бояться, я вас буду вести лично. Далее необходимо, чтобы вы выбрали ротного агитатора. Я решил, что агитатором будет Кефалин. Это, товарищи, всё, что я хотел вам сказать. Можете разойтись по своим отделениям. Слава труду!
Когда каждому была определена его койка, обозначенная табличкой с указанием фамилии и звания, рота построилась на площадке между бараков. Было бессовестно холодно, и со стороны ручья налетал резкий, морозный ветер. Перед ротой вышел лейтенант Гамачек:
