Иван Стаднюк - Максим Перепелица
Словом, выпроводил меня врач из санчасти и даже таблеток никаких не дал. Сказал только, что если еще раз приду к нему с такой болезнью – сразу положит на операционный стол. Ха!.. Так я и приду. Меня теперь туда и калачом не заманишь. Тем более – перед медсестрой осрамился.
Направляюсь в казарму. Надо же все-таки тетрадь свою выручать. Подхожу к ротной канцелярии, сквозь дверь слышу, что там не пусто. Командир роты, старший лейтенант Куприянов, по телефону разговаривает.
– Спасибо, – благодарит кого-то он и смеется. – Вы угадали. Теперь мы операцию без наркоза сделаем.
Остолбенел я у двери. Не врач ли позвонил Куприянову?
Если он – упечет меня командир роты суток на десять на гауптвахту. Это точно! Однажды я вышел на утренний осмотр с оторванной пуговицей на гимнастерке. И чтоб старшина не ругал – спичкой ее прикрепил. А тут сам старший лейтенант появился. Прошел вдоль строя и на ходу пальцем в мою пуговицу ткнул.
– Три шага вперед! – скомандовал.
И так отчитал меня перед всей ротой, что страшно вспомнить. Это только за пуговицу…
Губа так губа. Не привык Максим Перепелица от опасностей прятаться.
«Пусть все сразу», – думаю и стучусь в дверь.
– Войдите!
Захожу. Вижу – пишет что-то командир роты. И не сердитый нисколько. Отлегло у меня от сердца. Прошу разрешения обратиться и докладываю, что хочу взять свою тетрадь с конспектом.
– Почему не на занятиях? – спокойно спрашивает Куприянов.
– Прихворнул малость.
– Что врач говорит?
– Операцией пугал. Но как же можно, товарищ старший лейтенант? В учебе отстану.
– А зачем конспект переписывать хотите? – и Куприянов протягивает руку к стопке тетрадей. – Давай те посмотрим.
Не весело почувствовал я себя в эту минуту. Вроде пол под моими ногами загорелся. Но виду не подаю.
– Ничего не разберете, товарищ старший лейтенант, – говорю. – Почерк у меня неважный.
– Ну, сами читайте, – и протягивает мне командир роты мою тетрадь.
Беру я ее, чуть-чуть отступаю подальше, раскрываю, и перед глазами темные пятна. Никак от испуга не могу оправиться.
– Читайте, читайте, – торопит Куприянов.
И тут… язык бы мне откусить!
– Дорогая Мар… – сгоряча болтнул я то, что написано в верхней строчке. Болтнул и онемел, на полуслове остановился. Но смекнул быстро. Читаю дальше: – Дорога каждая минута учебного времени… Нет, не здесь, – и перелистываю тетрадь. – Да и разобрать никак не могу.
– Ну, если вам трудно разобрать собственный почерк, – говорит старший лейтенант, – расскажите…
«Это мы можем», – думаю себе и с облегчением вздыхаю.
– Значит так, – говорю. – Тема занятий: «Честность и правдивость – неотъемлемые качества советского воина».
– Правильно, – замечает командир роты и приятно улыбается. – Продолжайте.
Продолжаю:
– Ну… солдат должен быть честным, правдивым… Если служишь, так служи честно… за оружием ухаживай на совесть. На посту не зевай. Ну, обманывать нельзя, воровать… и так далее.
– В общем, верно, – говорит старший лейтенант и так на меня смотрит, вроде в душу хочет заглянуть. Я даже глаза в сторону отвел. – А что если вам поручить провести с солдатами беседу на эту тему? – спрашивает.
– А что? Могу! – соглашаюсь. – Еще подчитаю трохи… Разрешите идти?
– Минуточку, – задерживает меня старший лейтенант и зачем-то выдвигает ящик стола.
«Наверное, хочет дать брошюру, чтоб к беседе готовился».
И так радуюсь я про себя! Удалось ведь выйти сухим из воды! И вдруг… командир роты протягивает мне чистый конверт…
– Возьмите. Он вам, кажется, нужен.
Я почувствовал, что у меня начали гореть уши, потом щеки, затем запылало все тело. Во рту стало горько. И таким противным я сам себе показался! Вспомнил санчасть, где я пытался прикинуться больным, чтоб на занятия не пойти и тем временем конспект составить, вспомнил весь разговор с командиром роты. А он-то с самого начала знал, в чем дело!
– Товарищ старший лейтенант… – еле выдавил я из себя. – Не могу я беседу проводить… Лучше на гауптвахгу отправьте…
– Вы же больной, – говорит Куприянов.
– Нет, здоров я, – отвечаю каким-то чужим голосом и не могу оторвать глаз от пола.
– Тогда ограничимся одним нарядом, хотя можно было б и на гауптвахту отправить… – сказал командир роты и вздохнул тяжело.
С тех пор нет у меня охоты на занятиях отвлекаться посторонними делами. А если из сердца слова в письмо просятся, я их про запас берегу.
КИЛО ХАЛВЫ
Кто получал внеочередные наряды, тот знает: штука эта не сладкая. Ведь наказание отбываешь. И большей частью отбываешь в выходной день, когда твои товарищи отдыхают, веселятся, идут в городской отпуск.
Наряды бывают разные. Легче, например, отстоять сутки дневальным. Не страшно, когда на какую-либо работу посылают. Но идти в наряд на кухню… Нет горше ничего! Дрова коли, воду таскай, посуду мой, котлы и кастрюли чисть, наводи санитарию и гигиену на столах и на полах. Больно много нудных хлопот.
И вот мне не повезло. Упек меня старшина Саблин в воскресный день на кухню отбывать взыскание, наложенное командиром роты. Это за то, что письмо на занятиях писал я. А тут еще картофелечистка на кухне сломалась, и приказали мне вручную чистить картошку. А заниматься этим не мужским делом я страх как не люблю! Может, потому, что история одна со мной приключилась, когда я подростком был.
Мать моя славится в Яблонивке доброй стряпухой. Если наша бригада выезжала на далекие поля, ее брали за повара. Во время одной косовицы я с товарищами искал на покосах гнезда перепелов. Мать увидела меня и заставила начистить картошки. Не мужское это дело. Но раз мать заставляет – не откажешься. Начистил я картошки, вымыл ее. Вечерело, смеркаться стало. Мать уложила в котел мясо, крупу, приготовила сало с поджаренным луком и другой приправой.
– Высыпь картошку в котел, – приказала она. Я мигом схватил ведро и перевернул его над кипящей водой, не разглядев в спешке, что под руку попало ведро с нечищеной картошкой и картофельной шелухой. А потом… что было потом, лучше не рассказывать. И не припомню я сейчас, чем меня мать колотила. Я только скулил и упрашивал:
– Быйтэ, мамо, но нэ кажить людям, Бо засмиють!..
А люди и без того засмеяли. С той поры я люблю картошку, когда она уже на столе.
Так вот, довелось мне-таки чистить картошку. Сижу я в подсобном помещении кухни – тесноватой комнате с двумя окнами, сижу и стружку с картошки спускаю. На мне поварской колпак, короткий халат и клеенчатый передник. Рядом со мной солдаты из соседней роты – Зайчиков и Павлов. Зайчиков – узкоплечий, губастый, с пожелтевшими зубами (видать, сладкое любит). Такому в самый раз на кухне сидеть. Павлов посерьезнее парень: строгий, неразговорчивый, ростом покрупнее меня. Чистит картошку и фокстрот насвистывает. Вижу, оба хлопца проворно с картошкой расправляются. У каждого из них уже по полведра, а у меня только дно прикрыто.
А за окном что делается! Гуляет мяч на волейбольной площадке, гармошка у клуба заливается, смех, говор, песни. Ясно – выходной день. И так мне нудно стало, что того и гляди швырну нож и в открытое окно выскочу.
Но попробуй убеги. Прямой наводкой на гауптвахту направят. А разговоров сколько будет!
Недовольно кошусь на своих соседей и соображаю…
– Смотрю я на вас, хлопцы, – говорю им, – и удивляюсь: ничему вы не научились в армии.
Зайчиков и Павлов даже рты пораскрывали.
– Нет, верно, – продолжаю. – Живем мы дружно, одной семьей, а картошку чистим в разные ведра.
– Глубокая мысль, – ухмыляется Павлов, смекнув, куда я клоню. – Ты изложи ее дежурному по кухне.
– А что дежурный? – недоумеваю. – Все зависит от вашей сознательности.
Павлов бросает в свое ведро очередную картофелину, с издевочкой смотрит на меня и заключает:
– Ох, и ленивый же ты, Перепелица! Как тюлень.
– Я?.. Да я был в колхозе первым человеком! – отвечаю. – До сих пор письма шлют, советуются… А недавно одно предложение им подкинул. Благодарят!.. Ящик халвы прислали…
При упоминании о халве Зайчиков – тот, который губастый, – уши навострил. Знаю я, что солдаты халву любят. Не пойму только почему.
– Целый ящик? – заерзал Зайчиков на своей табуретке.
– С полпуда весом, – отвечаю. – Не знаю, что с ней делать. Ребят кормил… А она все не убывает. Выкидывать?.. Жалко.
– Так тащи ее сюда! – предлагает Зайчиков и облизывается. – Поможем.
– Вот это друзья! – хлопаю я себя ладонью по коленке. – Значит, халву есть «поможем»? А картошку чистить?..
– Сколько принесешь? – ставит Зайчиков вопрос ребром.
