Владимир Кунин - Кыся
— Где эта карточка?! — рявкнул я.
— Не рычи, — спокойно сказал Бродяга-предприниматель. — Вот… И вытащил откуда-то замызганную Шурину карточку. Я ее сразу узнал. Они у нас на письменном столе в коробочке всегда лежали.
На карточке было что-то накарябано Шуриным пьяным почерком. Но что я прочитать не смог. Тут уже у меня образования не хватило…
— И все? — спросил я.
— Нет, — ответил Бродяга. — Он просил, если я случайно встречу тебя или ты сам откуда-нибудь вернешься, передать тебе на словах следующее: МАРТЫН! Я ТЕБЯ БУДУ ЖДАТЬ ВСЮ ЖИЗНЬ!..
* * *Все! Все!! Все!!!
Никаких слез! Никаких рассопливаний!.. Взять себя в лапы, успокоиться, наметить конкретный план действий, и не ждать у моря погоды, а вкалывать, вкалывать, вкалывать! Пахать, не разгибаясь, пока я не совершу все, что наметил, все, что мне необходимо, все — без чего мне другой жизни просто-напросто на хрен не нужно!
Первым делом — необходимо выяснить, что там на этой Шуриной визитке накарябано?
— Митя, посмотри, что я принес от своего кореша. Ну, того, без хвоста… Это визитная карточка моего Шуры. Он там рукой написал, где он будет жить в этой Америке. Ты можешь прочесть?
— «Нью-Йорк», — прочитал Митя.
— Это далеко?
— У-у-у… Бляха-муха, не то слово!
— Дальше Мюнхена?
— Раз в десять!
— А как туда попадают?
— Кто как. На самолете — часов пятнадцать-двадцать лететь, на пароходе — недели две плывут, минимум… Хрен его знает. Но, если тебе нужно…
— Очень, Митя!
— Нет вопросов. Выясним. А как ты его найдешь в этом Нью-Йорке?
— Не знаю.
— Там, говорят, одних жителей двенадцать миллионов!
— Я, Митя, в цифрах не того… Это много?
— Как три Петербурга!
— Ох… — только и сказал я. — Давай-ка, Митя, посоветуемся с Мюнхеном. Доставай мой телефончик…
Наша черная «Волга» стояла на углу улицы имени Софьи Ковалевской и проспекта Науки, почти напротив кинотеатра «Современник». То есть, мы даже не выехали из района, где мы с Шурой шатались сотни и тысячи раз. Мы всего лишь немного отъехали от моего бывшего дома и остановились на маленькое совещание.
Митя достал мой сказочный телефон, нажал нужную кнопку, приложил телефон к своему уху, и через несколько секунд мы оба услышали голос Тани:
— Доктор Кох. Я-а, битте!
Митя откашлялся и сказал напряженным голосом:
— Здравия желаю! Младший лейтенант милиции Сорокин Дмитрий Павлович. Соединяю с господином Кысей!..
И Митя приставил трубку к моему уху.
— Какой ужас, Кыся! Что случилось?! Почему ты попал в милицию? взволновалась Таня.
Я быстренько успокоил ее, объяснил — кто такой Митя и как мне с ним повезло, и рассказал всю историю посещения моего опустевшего дома…
— Немедленно возвращайся в Мюнхен! — закричала Таня. — У тебя оплаченный билет на самолет в оба конца! Здесь у тебя есть дом, и не один, и тебя здесь все любят и ждут! Пусть они сейчас же везут тебя на аэродром!..
— Подожди, Таня! Не торопись… — прервал я ее с легким раздражением. — Ты можешь со мной говорить? Я не в больницу к тебе попал?
— Нет, говори сколько хочешь. Мы только что с Фолькмаром вернулись из клиники. У нас была сегодня очень серьезная операция и я боялась, что ты позвонишь именно в то время, когда я буду ассистировать Фолькмару… Когда ты вылетишь? Мы тебя встретим!..
— Таня! Таня… Я не могу сейчас никуда вылететь… Я не знаю, смогу ли я в ближайшее время вообще попасть в Мюнхен. Мне в Нью-Йорк нужно! А до этого…
Я вспомнил своего несчастного Водилу и сказал Тане в Мюнхен:
— А до этого — у меня здесь еще куча дел!
Таня чуть не заплакала:
— Кот, родненький… Чем я могу тебе помочь? Может быть, тебе дать Фолькмара?
— Нет, — твердо сказал я. — Соедини меня с Фридрихом.
Мгновенно в трубке что-то тихо щелкнуло, и я услышал спокойный хрипловатый голос Фридриха фон Тифенбаха:
— Здравствуй, мой дорогой…. Я подключился, как только услышал вызов. Я так и думал, что это звонишь ты. Вот видишь, как многому я у тебя научился? А так как у нас с Таней телефоны скоммутированы — можешь не повторять всего того, что ты говорил ей. Я слышал. Ты убежден, что твой Шура живет в Нью-Йорке?
— Так он написал на своей визитной карточке. Здравствуй, Фридрих! Прости меня, пожалуйста, у меня здесь совсем голова кругом пошла…
— Я слышу. Не нервничай. Я не могу немедленно позвонить в Вашингтон к одному своему приятелю-конгрессмену — сейчас в Америке еще очень раннее утро, и он, скорее всего, еще спит. А ночью — нашей Мюнхенской ночью я позвоню ему и посоветуюсь с ним по всем твоим проблемам. О'кей?
— О'кей… — тихо сказал я. — А это удобно?
— Что? — не понял Фридрих.
— Звонить конгрессмену…
— Удобно. Мы с ним когда-то вместе кончали университет в Гарварде. Делай, пожалуйста, свои дела спокойно и без лишней экзальтации. Тебе еще нужно найти своего больного приятеля — шофера.
— Да, — сказал я.
Сердце мое разрывалось между Мюнхеном и Петербургом!
— Вот и ищи. А завтра в это же время позвони мне и Тане, пожалуйста. Хорошо?
— Хорошо… — еле выговорил я, и слезы сами потекли у меня из глаз. Ну, что я за слабак стал?! Так бы сам себе и набил морду!..
— Бис морген, Фридрих, — сказал я. — До завтра, Танечка. И сам нажал кнопку отключения. Митя спрятал телефон в сумку, осторожно погладил меня по голове:
— Я слышал, они с тобой, вроде, не по-нашему разговаривали? — уважительно спросил он.
— По-немецки, — ответил я.
— Ну, ты даешь!.. — в голосе Мити я услышал интонации Водилы. — А еще по-какому можешь?
— По-всякому.
— И по-английски?!
— И по-английски.
— Тогда-то что?! — радостно воскликнул Митя. — Тогда тебе прямо туда и надо. Хули здесь-то делать, пропади оно все пропадом. Мог бы я, как ты — по-всякому, хер бы меня кто тут увидел! Куда едем, командир?
— Давай, Митя, сейчас на Невский. Не на самый Невский, а на улицу Ракова, между «Пассажем» и Музкомедией. Там где-то один мой друг живет…
По дороге я коротко рассказал Мите про моего Водилу, признался в том, что не знаю ни его имени, ни фамилии, ни точного адреса, но очень-очень его люблю! И, что мне обязательно нужно сообщить ему, что он целиком и полностью оправдан в том кокаиновом деле. А если наши продолжают еще здесь катить на него бочку, — то я позвоню в Мюнхен одному Человеку, с которым мы только что разговаривали, моему старшему другу, — он свяжется с самим Полицейским министром Баварии, а тот, в свою очередь, с нашими органами, и еще посмотрим, кто от этого всего выиграет… Как бы кое-кому из наших русских по шапке не надавали!
— Ох, Кыся! — весело рассмеялся Митя. — Знаешь, кто ты? Ты — Кот-идеалист. Я тебе так скажу: наши сейчас никого в мире не боятся. На нас управа одна — доллар! И так — снизу доверху… Ладно. Задержишься здесь на месячишко — все сам поймешь. Как мы твоего дружка-то искать будем? Ты об этом подумал?
Я смутился. Точного плана поисков Водилы у меня еще не было. Честно говоря, я надеялся на случайность. Дескать, Митя посидит в машине, подождет меня, а я часок покручусь там по дворам, поговорю с Котами и Кошками. И так дня за три-четыре, может, и найду своего Водилу.
Когда я, запинаясь от сознания идиотизма такого плана, предложил этот вариант поиска Водилы, Митя посмотрел на меня с нескрываемым презрением:
— Чокнутый, что ли? — сказал он. — Ты от того, что своего Шуру в Америку упустил, совсем головкой тронулся! Кто ж так ищет?! Что это за самодеятельность?! Так и за десять лет не управишься. Нет, браток, эту позицию мы с тобой малость переиграем — ты мне счас хорошо опишешь своего Водилу, сам посидишь в машине, а я со своей милицейской ксивой разыщу там ихнего участкового и покалякаю с ним по-свойски. Понял?
— Спасибо тебе, Митя, — сказал я.
— «Спасибом» не отделаешься! — засмеялся Митя. — Будешь в Америке пришлешь мне вызов… Не боись, шучу я так!
Полтора часа спустя, в быстро сгущающейся темноте и поздно зажигающихся фонарях, мы с Митей подходили к дому Водилы.
Я сидел в сумке и без жилетки, чтобы Водила мог меня сразу узнать. Сумку на плече нес Митя, а в руке держал бумажку со всеми Водилиными данными. Впервые услышанные мною фамилия и имя Водилы оказались мне настолько чуждыми и непривычными, что нет смысла их здесь даже называть. Для меня он так навсегда и останется «Водилой» — дай Бог ему здоровья!..
От Мити попахивало водкой, луком и котлетами. Это он дома у участкового уполномоченного милиционера за компанию принял.
Участкового он нашел с большим трудом. Ходил по дворам, спрашивал, пока не наткнулся на какую-то разбитную бабешку, которая сразу же сказала:
— А, Витька наш? Так он уж поди лыка не вяжет. Счас сколько?
— Шесть, — ответил Митя.
