Джером Джером - Досужие размышления досужего человека
Но Вагнер также утверждает, что в опере можно совместить драматургию и пение. Я видел актеров, которых учил сам этот великий человек. Певцы они превосходные, лучше и желать нельзя, но вот актерская игра в опере меня никогда не впечатляла. Вагнеру так и не удалось достичь успеха и избежать оперных условностей, и никому другому это тоже никогда не удастся. Когда оперный влюбленный встречается со своей милой, он заталкивает ее в угол, поворачивается к ней спиной и рассказывает зрителям, как он ее любит. Закончив, он, в свою очередь, удаляется в угол, а она оттуда выходит и рассказывает зрителям, что просто без ума от него.
Узнав, что она в самом деле в него влюблена, он, охваченный восторгом, идет направо и сообщает, что это самый счастливый миг его жизни. А она стоит слева, в двенадцати футах от него, и предчувствует, что все это слишком хорошо, чтобы длиться долго. И они вместе, бок о бок, пятясь, удаляются в кулисы. Если и есть между ними какие-то проявления любви в моем понимании этого слова, то они происходят за сценой. Нет, я не так представляю себе актерскую игру, но не вижу, как это можно заменить на что-нибудь более естественное. Когда ты поешь во весь голос, тебе вовсе ни к чему, чтобы на твоей шее висела тяжелая женщина. Когда ты убиваешь кого-то и одновременно сообщаешь об этом трелями, тебе вовсе не нужно, чтобы он болтался по сцене, да еще и защищался. Ты хочешь, чтобы он проявил разумное терпение и подождал в подходящем месте, пока ты закончишь рассказывать ему – точнее, толпе зрителей, – как сильно ты его ненавидишь и презираешь.
Когда наступает нужный момент и ты, пытаясь взять верхнее «до», находишь своего врага там, где рассчитывал, то просто легко ударяешь его мечом по плечу, и пусть себе умирает под свою собственную тему. Если тебя жестоко ранили в битве или в другой заварушке и, прежде чем окончательно умереть, тебе нужно спеть длинную балладу, ты вряд ли будешь раздумывать о том, как ведет себя и что чувствует человек, зная, что через пять минут умрет. Скорее всего ему вовсе не захочется петь. Женщина, которая по-настоящему его любит, не станет поощрять его к пению, а предпочтет, чтобы он полежал спокойно, пока она хлопочет вокруг – вдруг еще можно что-нибудь для него сделать?
Если вверх по лестнице мчится толпа, жаждущая твоей крови, ты не будешь стоять с распростертыми руками в добрых восемнадцати дюймах от двери и подробно перечислять причины, которые привели к этой неприятности. Если играть естественно, ты изо всех сил навалишься на дверь и будешь во весь голос орать, умоляя притащить тебе комод, кровать и еще что-нибудь в этом роде, чтобы забаррикадироваться. Будь ты королем, дающим прием, тебе бы не хотелось, чтобы твои гости посадили тебя в другом конце комнаты и оставили там одного, так что даже и поговорить не с кем, кроме как с собственной женой, а сами повернулись к тебе спиной и начали танцевать длинный и сложный танец. Ты бы захотел принять в нем участие, а заодно напомнить им, что ты король.
В драме все эти мелочи должны быть учтены. В опере, и это справедливо, жертвуют всем ради музыки. Я видел молодых оперных певиц и певцов энтузиастов, верящих, что они могут петь и представлять одновременно. Опытный актер встает в середине сцены и экономно расходует свои силы. Предполагается ли, что он негодует, потому что кто-то убил его мать, или радуется, собираясь идти сражаться с врагами отечества, которые только и ждут, когда он закончит петь, чтобы напасть на город, опытный актер предоставляет композитору право все это разъяснять.
Кроме того, именно герр Вагнер решил, что сценический задник заставит завсегдатая оперы исполниться равнодушия к картинным галереям. Замок на скале, добраться до которого можно только на воздушном шаре; сразу же после заката солнца во всех окнах замка одновременно вспыхивает свет; полная луна стремительно возносится на небо со скоростью кометы; чудесное море внезапно разверзается и поглощает корабль; покрытые снегом горные вершины, на которые, как грозная туча, падает тень проходящего мимо героя; величественный старый замок, трепещущий на ветру, – разве есть необходимость, спросит вас оперный завсегдатай будущего, в этих ваших Тернерах и Коро, если за какой-то шиллинг с небольшим перед нами каждый вечер разворачивают и сворачивают до дюжины таких картин?
Но вероятно, самой дерзкой мечтой герра Вагнера и его самой большой надеждой было то, что оперные певцы, расположенные группами хористы в конце концов удовлетворят жажду публики любоваться наилучшей скульптурой. Я не очень уверен в том, что публика любит скульптуру. Не знаю, приходила ли такая мысль анархистам, но если бы мне пришлось организовывать тайную встречу с нечестивыми целями, я бы пригласил своих товарищей в местный музей, в отделение скульптуры. Не могу придумать другого такого места, где нам не угрожали бы любопытные глаза и подслушивающие уши. Хотя, конечно, некоторые избранные ценят скульптуру, и я склонен думать, что они не отучатся от этой страсти, созерцая оперных певцов и певиц в причудливых костюмах.
И даже если тенор будет отвечать нашему идеальному представлению об Аполлоне, а сопрано походить на сильфиду, как обещает либретто, даже тогда я буду сомневаться, что настоящий ценитель согласится считать стандартный оперный хор дешевой и приятной заменой барельефам мраморов Элгина. Главное, что требуется от оперных хористов, – это опыт. Дирижеру хора не нужны молодые, легкомысленные хористы. Серьезные, почтенные, старательные леди и джентльмены, разбирающиеся в музыке, – вот его идеал.
Больше всего в хоре меня восхищает единство. Вся деревня одевается одинаково. В грешных и суетных деревнях существует соперничество, ведущее к ревности и зависти. Скажем, одна леди появляется на празднике в соблазнительном голубом наряде и завоевывает все мужские сердца. На следующем празднике соперница затмевает ее зеленой шляпкой. В оперной деревне девушки, должно быть, заранее встречаются, чтобы все это решить. Вероятно, созывается общее собрание.
«Всем вам будет приятно услышать, что венчание дорогого графа назначено на одиннадцать утра четырнадцатого числа, – объявляет председательница. – Все жители деревни собираются в десять тридцать, дожидаются возвращения свадебного кортежа из церкви и приносят свои поздравления. Замужние дамы, разумеется, приходят в сопровождении мужей. Каждая незамужняя дама должна привести с собой мужчину ростом с себя. К счастью, число мужчин в нашей деревне равно числу женщин, так что картина испорчена не будет. Дети сами собираются в отдельную группу и располагаются живописно. Думается, целесообразнее всего, – продолжает председательница, – встретить дорогого графа и его невесту где-нибудь неподалеку от местной пивной. Дамы надевают наряд, состоящий из короткой розовой юбки до колен, украшенной цветочными фестонами, и болеро из розовато-лилового шелка, без рукавов, с декольте. Туфли желтого атласа, чулки телесного цвета. Дамы на переднем плане надевают жемчужные ожерелья, а на голову – простое украшение из изумрудов. Слава Богу, мы все можем себе это позволить, а если погода продержится и не случится ничего неожиданного – его нельзя назвать везунчиком, нашего графа, так что лучше быть готовыми к любым случайностям, – ну, думаю, мы можем рассчитывать на действительно славный день».
Это невозможно осуществить, герр Вагнер, поверьте мне. Нельзя заменить музыкальной драмой все остальные виды искусства. Мудрый композитор должен поставить себе целью заставить нас, слушая музыку, забыть обо всех прочих актерских ухищрениях.
© Перевод И. Зыриной
Бремя белого человека! Должно ли оно быть таким тяжелым?
До чего дивная прогулка – пройтись солнечным летним утром из Гааги до Хейс-тен-Босх, «маленького лесного домика», построенного для принцессы Амелии, вдовы штатгальтера Фредерика-Генриха, при чьем правлении Голландия наконец сумела избавиться от рабской зависимости своим врагам и вступить в обещанное царство свободы. Оставив позади тихие улицы, обрамленные деревьями каналы с их жутковатыми баржами, проходишь сквозь приятный парк, где вокруг тебя толпятся олени с кроткими глазами, оскорбленные и негодующие, если у тебя в карманах ничего для них нет, даже кусочка сахара. Дело не в том, что они алчные, – их ранит недостаток внимания. «Я-то думал, он джентльмен, – словно говорят они один другому, если оглянуться, – внешне похож на джентльмена».
Их кроткие глаза преследуют тебя, и уж в следующий раз ни за что не забудешь. Парк переходит в лес; ты идешь по извилистым тропинкам и доходишь до ухоженного голландского сада, окруженного рвом, а в центре сада стоит чопорная старомодная вилла, которая простому голландцу представляется дворцом. Консьерж, старый солдат, низко кланяется тебе и знакомит со своей женой – величественной седовласой дамой, которая немного говорит на большинстве известных языков, когда речь идет о том, что находится внутри и имеет отношение к крохотному лесному дворцу. Ее умение поддерживать разговор не распространяется на вещи, находящиеся снаружи, за пределами леса: очевидно, такие мелочи ее не интересуют.
