Пелам Вудхаус - Укридж и Ко. Рассказы
Но я сумел удержаться, однако мой голос был холодным и суровым.
— А теперь выводок настоящих констеблей, — сказал я, — впорхнет сюда, и ты получишь два года за то, что выдавал себя за полицейского.
Тут он увял.
— Об этом я как-то не подумал.
— Ну так поразмысли теперь.
— Закон не одобряет, когда ты изображаешь полицейских, а?
— Визжит от негодования.
— Ну, ну, ну, пожалуй, мне лучше дать деру, ты так считаешь?
— Именно.
— Ну, так я дам. Послушай, Укридж, старичок, — сказал Чокнутый, — ты можешь кое-что для меня сделать. Я запер обильное множество типчиков в гостиной, и буду тебе чрезвычайно обязан, если ты, когда я удалюсь, выпустишь их. Вот ключ. И кстати, ты утром вроде бы что-то говорил о том, что хочешь, чтобы я одолжил тебе денег или еще что-то?
— Говорил.
— Десятки хватит?
— Попробую обойтись.
— Вот, пожалуйста. И кстати о деньгах, — продолжал Чокнутый, — типчики выдвинули предложение подкупить меня, чтобы я их выпустил. Просто изнывали. Очень меня развеселили, должен признаться. Ну, доброй ночи, старина. Рад был тебя повидать. Как по-твоему, если меня остановит полицейский, мне это сойдет с рук, если я скажу, что направляюсь на маскарад?
— Попробовать можно.
— И попробую. А десятку я тебе дал? — сказал он.
— Нет.
— Так возьми. Спокойной ночи, старина. Спокойной ночи.
Я вернулся в сарайчик и сказал моей тетке, что настал момент сигать через садовую ограду. А она поблагодарила меня дрожащим голосом, и поцеловала, и сказала, что неверно судила обо мне. Затем она смылась, показав хорошую скорость, а я потопал к гостиной, на ходу с молниеносной быстротой разрабатывая планы и подходы. Упоминание Чокнутого о попытках узников в гостиной подкупить его очень меня вдохновило.
И, счастлив сказать, он меня не обманул. Я обнаружил, что они просто жаждут прийти к соглашению. Недолгие pourparlers,[22] и сделка была заключена. По стольку-то с головы. Деньги мне вручил величественный типус с белоснежными бакенбардами. Судя по его виду, он вполне мог подвизаться президентом Лиги по борьбе с азартными играми или какой-нибудь другой, столь же авторитетной, лиги. И можно не сомневаться, что во время своего бдения он частенько спрашивал себя, какой урожай ему предстоит пожать.
На боковом столике стояло шампанское. Когда они ушли все до единого, я подсел к нему и откупорил бутылку. Я чувствовал, что более чем заслужил глоток.
Укридж умолк и блаженно затянулся сигарой. Его лицо светилось глубоким и высокодуховным удовлетворением.
— Вот так, Корки. Вот почему я теперь способен накормить тебя в этом грабительском логове, не справляясь с цифрами в правой графе. Моя тетка не надышится на меня, и я снова балуемый гость в ее доме. Это обеспечивает мне базу и развязывает руки, пока я ищу, как с наибольшей выгодой использовать мой колоссальный капитал. Ибо он колоссален. Мне тяжко говорить тебе, старый конь, насколько именно. Это было бы нетактично. Ты молодой типчик, борющийся с нуждой и чувствующий себя на седьмом небе, если тебе удается отхватить тридцать шиллингов за статью в «Интересных заметках» о «Знаменитейших Любовниках в Истории» или за другую такую же чушь. И ты свалился бы в агонии, если бы узнал, в каких суммах я купаюсь. Ты кусал бы губы, впал бы в депрессию, набрался бы всевозможных подрывающих историю крамольных идей о несправедливом распределении богатства. И вскоре уже начал бы швыряться бомбами.
Я его успокоил:
— Не тревожься, я не завистлив. С меня достаточно сознания, что после вкушения всяких здешних яств счет оплатишь ты.
Возникла пауза. Я заметил, что за стеклами пенсне, надежно удерживаемого проволочками от шипучки, его глаза стали невинно-виноватыми.
— Я рад, что ты коснулся этой темы, Корки, — сказал он, — а то последние минуты я примеривался, как поставить тебя в известность. Мне крайне жаль, старый конь, но я только что обнаружил, что нечаянно оставил мои деньги дома. Боюсь, заплатить по счету придется тебе. Я верну тебе этот должок при следующей нашей встрече.
Десятина на благотворительность
Слухи, носившиеся из уст в уста по всему Лондону, что Стэнли Фиверстоунхо Укридж, сей вечно сидящий на мели муж гнева, расхаживает по столице с карманами, набитыми наличностью, были восприняты мною, когда я вернулся туда после отдыха, с глубоким скепсисом. Я насмешливо фыркнул, услышав эту дичайшую выдумку, хотя человек, которого я встретил, утверждал, что встретил кого-то еще, кто своими глазами видел при нем наличность. И только когда я столкнулся на Пиккадилли с нашим общим другом Джорджем Таппером, у меня возникло ощущение, что какая-то доля истины тут имеется.
— Укридж? — сказал Джордж Таппер. — Да, кажется, он наконец каким-то образом умудрился обзавестись кое-какими деньгами. И я тебе объясню, почему мне так кажется. Сегодня утром он зашел ко мне, когда я принимал ванну, а когда я вышел в гостиную, он уже ушел. Другими словами, он ушел, не попытавшись извлечь из меня даже полкроны, чего на памяти людской не случалось еще ни разу. Но я тороплюсь, — добавил Джордж, вид у которого, я заметил, был растерянный и встревоженный. — В полицейский участок. Меня ограбили.
— Не может быть!
— Да-да. Мне сейчас позвонили в клуб. Видимо, пропали костюм, шляпа, две рубашки, несколько носков, лиловый галстук и пара ботинок.
— Загадочно.
— Более чем. Ну, пока.
— Пока, — ответил я и отправился повидать Укриджа.
Он сидел в своей квартирке с ногами, закинутыми на каминную полку, с перекошенным, как обычно, пенсне и кружкой бодрящего пива в правой руке.
— А, Корки! — сказал он, приветственно взмахивая ногой. — Отдохнул и возвратился, э? Вернул розы на свои щеки, как погляжу. Я тоже чувствую себя очень и очень. Я только что удостоился великого духовного просветления, старый конь, и пребываю в экстазе.
— Хватит о духовных просветлениях и экстазах. Это ты стибрил шляпу, костюм, носки, рубашки и лиловый галстук Джорджа Таппера?
Я не претендовал на особую проницательность, задавая этот вопрос. Чистейшая рутина. Всякий раз, когда хватаются костюмов, рубашек, галстуков и всего прочего, Большая Четверка Скотленд-Ярда, приступая к расследованиям, неизменно раскидывает сети на С. Ф. Укриджа.
Он болезненно поморщился, словно мой выбор глагола его ранил.
— Стибрил, малышок? Мне не нравится это словечко «стибрил». Я позаимствовал перечисленные тобою предметы, не спорю, поскольку знал, что истинный друг, такой, как старина Таппи, не откажет в них мне в мой час нужды. Мне они требуются, чтобы ослепить типчика, с которым я завтра перекусываю, и обеспечить за собой местечко и прилагающееся к нему княжеское жалованье. Он приятель моей тетки, данный типчик (подразумевалась мисс Джулия Укридж, богатая романистка), и моя тетка, узнав, что ему требуется наставник для его сына, тут же выдвинула мою кандидатуру. Теперь, когда Таппи уделил от своего изобилия, дело в шляпе. Одного галстука хватит, чтобы место осталось за мной.
— Ну, я рад, что ты наконец-то найдешь работу, но как, черт побери, ты сумеешь наставлять сыновей? У тебя не хватит знаний.
— У меня с избытком хватит знаний, чтобы сладить с толстощеким мальчишкой двенадцати лет. Вероятнее всего, он будет преклоняться передо мной как перед одним из величайших умов современности. К тому же, как сообщила мне моя тетка, мои обязанности в основном сведутся к тому, чтобы присматривать за отроком, водить его в Британский музей, в театр Олд-Вик и сходные заведения. А Таппи принял утрату очень к сердцу?
— Есть немного, как мне показалось.
— Жаль, жаль. Но позволь, я расскажу тебе про мое великое духовное просветление. Ты веришь в ангелов-хранителей?
Я ответил, что для меня это открытый вопрос.
— Ну, так лучше закрой его, — сурово потребовал Укридж, — потому что они существуют, и в избытке. Мой — самое оно. Нынче днем он поработал более чем, любящей рукой отвел меня от лужи, в которую я почти уже сел. Сбитый с толку дурными советчиками, я полагал, что это животное не способно проиграть.
— Какое животное?
— Полупес в Кемптон-Парке.
— Он проиграл. Я читал в вечерней газете.
— Вот именно. В этом-то и заключается соль моей истории. Разреши, я тебе изложу факты по порядку. Зная, что я должен быть подтянут и элегантен для типчика, нуждающегося в наставнике для своего сына, я поспешил в жилище Таппи и запасся всем необходимым. Затем я отправился в Уимблдон к моей тетке, поскольку она приказала мне быть на ковре ровно в двенадцать, так как она хочет со мной пообщаться. И ты не поверишь, старый конь, но она начала с того, что вручила мне пятнадцать фунтов купить рубашки, галстуки и прочие причиндалы, поскольку, подобно мне, пришла к заключению о важности внешней оболочки. И вот я оказался при колоссальной сумме в пятнадцать фунтов. И я уже уходил, когда ко мне бочком подобрался Бартер.
