Пэлем Вудхауз - Радость поутру
Я описал Нобби этот случай, и она сказала, что да, конечно, она понимает.
– Можно было бы подумать, что он из тех, к кому привязываешься постепенно, со временем, а прежде надо привыкнуть, да? Представь себе, ничего подобного! Было одно мгновение сначала, когда у меня мелькнула мысль, что все это мираж, а потом – ба-бах! – точно громом ударило.
– Прямо вот так, моментально?
– Да.
– И он реагировал таким же образом?
– Таким же.
– Ну, тогда я чего-то недопонимаю. Ты сказала, вы познакомились в мае, а сейчас у нас июль на дворе. Почему же у него так много времени ушло на ухаживание?
– Он вообще-то не то чтобы ухаживал за мной.
– Что значит: вообще не то чтобы ухаживал? Либо ухаживают за девушкой, либо не ухаживают. Третьего пути не дано.
– Были причины, по которым он не мог дать себе волю.
– Ты говоришь загадками, юная Нобби. Однако же ладно, как бы там ни было, но в конце концов он все же уладил это дело. Когда же зазвонят колокола в деревенской часовенке?
– Не знаю, будет ли это когда-нибудь.
– Как ты сказала?
– Дядя Перси, видимо, полагает, что нет.
– Не понимаю…
– Он не одобряет нашу помолвку.
– Что?!
Я был поражен. Мне даже подумалось, не шутит ли она? Однако, приглядевшись попристальнее, я заметил плотно сжатые губы и затуманенное чело. Эта юная Хопвуд в обычном состоянии – синеглазая малявка с оживленной рожицей. Но сейчас рожица, о которой идет речь, была вся перекошена мукой, словно ее хозяйка проглотила тухлую устрицу.
– Ты это всерьез?
– Всерьез.
– Ну и ну! – воскликнул я.
Потому что дело это было непростое. Нобби, как я уже «говорил, находилась под опекой. И обычно, насколько я понимаю, когда девушку А помещают под опеку господина Б, в контракт включают условие, что не может быть никаких разговоров о ее замужестве без согласия ответственного лица до достижения ею двадцатиоднолетного, или сорокаоднолетного, или еще уж не знаю какого возраста. Так что если у дяди Перси действительно имелся антибоковский комплекс, за ним оставалось полное право закрыть всю лавочку бестрепетной рукой.
– Но почему? Я не понимаю. Помешался он, что ли? Боко Фитлуорт среди нас – один из самых завидных женихов. Зарабатывает своим пером кучу денег. Его писания встречаются повсеместно. Эта его пьеса, что шла в прошлом сезоне, имела немалый успех. А на днях в «Трутнях» я слышал, что его приглашают в Голливуд. Это правда?
– Правда.
– Ну, вот видишь.
– Все это так, я знаю. Но ты упускаешь из виду, что дядя Перси принадлежит к тем людям, которые с подозрением относятся к писателям. Он сомневается в их платежеспособности. Он всю жизнь занимается бизнесом и не представляет себе, что у кого-то еще, кроме бизнесмена, могут быть деньги.
– Да, но Боко без пяти минут знаменитость. В «Сплетнике» была опубликована его фотография.
– Верно, но дядя Перси считает, что писательский успех сегодня есть, а завтра улетучился без следа. Может быть, сегодня у Боко дела и в порядке, но дядя считает, что в любой момент его заработки могут прекратиться. И представляет себе, как через год или два ему придется вытаскивать Боко из очереди за бесплатным супом для безработных, да еще потом всю жизнь содержать его и меня и полдюжины маленьких Фитлуортиков. Ну, и потом он вообще с самого начала был предубежден против Боко.
– Из-за брюк?
– Отчасти, может быть, и из-за брюк.
– Глупости. Боко – писатель. Дядя Перси должен бы знать, что писателям позволяется многое из того, что запрещается другим. И кроме того, хотя я и не хотел бы, чтобы это слышал Дживс, но брюки – это еще не все.
– Но настоящая причина в том, что он считает Боко мотыльком.
Я окончательно перестал ее понимать. Она меня совершенно запутала. В жизни своей не встречал человека так мало похожего на мотылька как старина Боко.
– Как это – мотыльком?
– Ну да, которые порхают с цветка на цветок и лакомятся сладким нектаром.
– А дядя Перси не любит мотыльков?
– Тех, что порхают и лакомятся, – нет.
– Откуда ему могло взбрести в голову, что Боко из тех, что порхают и лакомятся?
– Понимаешь, когда он только появился в Стипл-Бам-пли, он был обручен с Флоренс.
– Что-о?
– Это она настояла на том, чтобы он там поселился. Вот что я имела в виду, когда сказала, что он не мог, как ты говоришь, по-настоящему, с полным размахом ухаживать за мной с самого начала. Помолвка с Флоренс немного связывала ему руки.
Я был изумлен. Я чуть было не переехал курицу от волнения.
– Помолвка с Флоренс? Он мне об этом не рассказывал.
– Вы ведь довольно давно не виделись.
– Да, это верно. Ну, знаешь ли! А ты слышала, что я тоже был одно время помолвлен с Флоренс?
– Конечно.
– А теперь она помолвлена с Сыром.
– Да.
– Надо же, какие чудеса. Необъяснимо, вроде великого переселения народов, о котором пишут в учебниках.
– Наверное, это из-за ее профиля. У нее красивый профиль.
– Если смотреть слева.
– И справа тоже.
– Д-да, пожалуй, справа до некоторой степени тоже. Но исчерпывающее ли это объяснение? По-моему, в наш занятой век невозможно постоянно виться вокруг женщины так, чтобы всегда смотреть на нее сбоку. Я все же нахожу загадочным это стремление половины человечества обручаться с Флоренс. Значит, вот почему дядя Перси холоден к Боко?
– Ледовит.
– Ясно. Его точку зрения можно понять. Ему не нравится такое перескакивание. Вчера Флоренс, сегодня ты. Он считает, что ты – просто еще один цветок, на который Боко перепорхнул с целью полакомиться нектаром.
– Наверное.
– И вдобавок он еще сомневается в его финансовых возможностях.
– Да.
Я задумался. Если дядя Перси в самом деле считает Боко мотыльком, способным в любой миг пойти по миру, – это для юных грез любви крупная неприятность. Я хочу сказать, и в богатом-то мотыльке нет ничего хорошего. Но он по крайней мере сам платит за квартиру. С каким же отвращением должен относиться человек старой консервативной закалки к тому, от кого вполне можно ожидать, что он всю жизнь будет являться к нему за подачками.
Но тут со свойственным Бустерам умением видеть светлую сторону я сообразил, что еще не все потеряно.
– С какого возраста ты имеешь право выйти замуж без дядиной резолюции?
– С двадцати одного года.
– А сейчас тебе сколько?
– Двадцать.
– Ну, вот! Я знал, если вглядеться попристальнее, то увидишь, что солнце по-прежнему сияет. Надо подождать всего год – и нет проблем.
– Да. Но Боко через месяц уезжает в Голливуд. Не знаю, какого мнения ты об избраннике моего сердца, но на мой любящий, внимательный взгляд, у него не такой характер, чтобы его можно было выпустить в Голливуд без жены, которая могла бы отвлекать его внимание от местной фауны.
Эти слова неприятно поразили меня, и в ответ я запустил в нее беспощадный крученый мяч:
– Без полного доверия не бывает взаимной любви.
– Кто это тебе сказал?
– Не знаю, наверное, Дживс. Изречение в его духе.
– Так вот, Дживс ошибается. Очень даже бывает взаимная любовь без полного доверия, имей это в виду. Я люблю Боко до безумия, но от одной мысли, что он уедет в Голливуд, а я останусь, меня просто оторопь берет. Сознательно он, конечно, меня не предаст. У него это как бы само получится. В одно прекрасное утро я получу покаянную телеграмму с известием, что накануне вечером он каким-то непонятным образом случайно женился, и как я думаю, что теперь делать? Такая уж у него, у моего хорошего, импульсивная натура. Ответить «нет» он просто не способен. Так он, должно быть, и с Флоренс тогда обручился.
Я задумался, нахмурив брови. Действительно, после ее разъяснений положение уже не казалось мне таким простым.
– Как же быть, по-твоему?
– Не знаю.
Я нахмурился вторично.
– Надо что-то предпринять.
– Но что?
Тут мне пришла в голову ценная мысль. У нас, Вустеров, часто так бывает. Кажется, попал в беспросветный тупик, а потом вдруг – раз! – и осенило.
Я сказал:
– Предоставь все мне.
Я просто-напросто сообразил, что, поселяясь ради дядюшки Перси в «Укромном уголке», я оказываю ему крупную услугу, и если только он не совсем уж неблагодарное чудовище, ему придется отплатить мне добром за добро. Я без труда представил себе, как он жмет мне руку и говорит, что благодаря мне контракт удалось заключить и теперь я могу просить у него чего угодно, он ни в чем мне не откажет.
– Тут, – сказал я, – потребуется тактичное вмешательство безупречно светского человека, сладкоречивого оратора, который, отозвав дядю Перси в сторону, замолвит за вас словечко, смягчит его сердце и уговорит его взглянуть на вещи шире и разумнее. Это я беру на себя.
– Ты?
– Я самый. Все будет сделано в ближайший день-два.
