Михаил Задорнов - Линия длиной 15000 метров
— Смотрите, смотрите! Ветераны дерутся! Наверное, кроссовки не поделили.
А одна молодая женщина другой, не стесняясь меня, говорит:
— Давно пора. Так им и надо! Недавно в кассу железнодорожную прихожу, а билетов нет. Я кассира умоляю. Поймите, к мужу еду. Служит он у меня. Ну, она и сжалилась. «У меня, — говорит, — ничего нет. Но! Вон видите, в том углу дядя Федя стоит. Это наш вокзальный ветеран. Вы ему пятёрочку сверху накиньте, он вам и возьмёт. Ему я имею право билет продать. Да вы не бойтесь. Он свой человек. Я ему сегодня уже двадцать билетов продала».
Обмер я от таких слов. А другая женщина ей отвечает:
— Это что! Я как-то на «Бонни М» пойти хотела, думала, может, бронь выкинут. А кассирша говорит: «Что вы?! Всю бронь на «Бонни М» ветераны выкупили!»
Застучало у меня сердце от таких слов.
— Ну, — говорю, — слыхал, негодяй, что ты позоришь? Слово «ветеран» ты позоришь! Ты и такие, как ты!
В это время милиция подошла. Отвели нас в отделение. Так что вы думаете? Липовый оказался он инвалид. Трамваем его ударило. Лет пятнадцать назад. Пьяного. В милиции его уже как облупленного знали. Старшина говорит: «К сожалению, теперь много таких стало. Откуда только документы берут? Отец мой подводник. Он во время войны руку потерял. Никогда он себя так вести не будет, как этот… И мы его никогда ни о чём не просим. Хотя иногда, честно говоря, так хочется… Впрочем, это неудивительно. Удивительно, что друзей-ветеранов у отца с каждым годом становится всё меньше, а в очередях — их всё больше?! Но вы не волнуйтесь. Мы этим ещё займёмся. Спасибо вам за помощь! Теперь он у нас так просто не отделается».
Полегчало у меня на душе. Ну не может, не может, думаю, тот, кто помнит немецкие танки, кто детей из концлагерей освобождал, кого женщины благодарных стран с хлебом-солью встречали, кто товарищей своих потерял — Серёжку с Малой Бронной и Витьку с Моховой, — на кого глаза Любы смотрят в тот выпускной вечер… Не может тот так… Хотя всякое бывает, я понимаю… Не удалась жизнь после войны у кого-то. Уступил своей совести разок, другой… Глядишь, и совсем её потерял. Тогда тот всё это вспомнить должен.
На нас, ветеранов, многие равняться хотят. Советов — у кого? У нас спрашивают. Трудностей много. Перед теми, кто, Родину защищая, погиб, мы до конца своих дней за эту Родину в ответе. И никогда об этом забывать нам нельзя.
Я смотрю на пожелтевшую от времени фотографию. Мои друзья! Они навсегда остались молодыми, смеющимися… Люба, Серёжка с Малой Бронной и Витька с Моховой…
ДОРОГОЙ ЗВОНОК
От метро я решил позвонить начальнику и предупредить, что проспал и поэтому опоздаю. Правда, у меня не было «двушки». Но рядом был табачный киоск.
— Вас много, а я одна! — ответила больная продавщица в маленьком окошке.
Однако позвонить надо было. Поэтому, зайдя за угол, я снял пиджак, чтобы она не догадалась, что-то снова я, во второй раз подошёл к киоску, протянул ей три копейки и попросил спички. Теперь она просто обязана была дать мне сдачи две копейки. Но на блюдечке в окошке вместо трёх копеек появились три коробка спичек. Спорить с ней из-за двух коробков было неудобно. Поэтому я снова зашёл за угол, причесался на другую сторону, опять подошёл к киоску и, чтобы она меня не узнала по голосу, с мягким прибалтийским акцентом попросил ремешок для часов за два рубля девяносто восемь копеек. На этот раз расчёт мой был точным! Дать два ремешка она мне не могла, потому что я предусмотрительно протянул ей только три рубля. Но на блюдечке в окошке появился ремешок и два коробка спичек…
— Мне не нужны спички! — сказал я, от возмущения потеряв отрепетированный за углом акцент.
— А у меня больше ничего нет! — отрезала она. — Если не хотите спички, могу дать зубочистки!
Я посмотрел на часы. Время поджимало.
«Ладно, если у неё нет двух копеек, позвоню десятью!» — решил я. Быстренько отрепетировав за углом походку знакомого радикулитчика, я снова подошёл к киоску и с восточным — для внушительности — акцентом потребовал деревянного щелкунчика для орехов в виде Мефистофеля за семь рублей девяносто копеек!
Полученные десять копеек оказались гнутыми. И застряли в прорези автомата. Покупать второго щелкунчика не имело смысла. Впрочем, как и первого. Поэтому, сгорбившись и хромая, я подковылял к киоску и, заикаясь, чтобы она не узнала меня по голосу, попросил большую настольную папиросницу за двадцать три рубля девяносто копеек, которая при нажатии на кнопку «Пуск» сама выкидывала сигарету в рот курящему. На этот раз сдачу я получил двумя пятаками.
Следующей моей покупкой была кошёлка. Не из-за сдачи, а из-за того, что мне надо было куда-то сложить купленные мной веши.
Потом я ещё несколько раз подходил к киоску. Однако сдачу мне давали то пятаками, то юбилейными монетами, то, наконец, леденцами, которые терпеть не мог с детства.
Оставался последний шанс. Женское янтарное колье за шестьдесят рублей восемьдесят копеек! Как ни крути, а две или десять копеек я должен был получить!
Только фантазия на акценты и походку у меня уже исчерпалась. Правда, я ещё ни разу не подходил к киоску женщиной. Большие пуховые платки продавались в магазине напротив. Когда за углом я примерял оренбургский платок и пытался сдвинуть на лоб чёлку, ко мне подошёл милиционер.
— Гражданин! — сказал он. — Я уже давно за вами наблюдаю, и ваше поведение меня настораживает. Пройдёмте со мной в отделение!
Таким образом я очутился в вашем отделении. На этом заканчиваю свои объяснения и очень прошу вас разрешить мне позвонить с вашего телефона моему начальнику, сказать ему, что я проспал и поэтому опоздаю. Причём прошу разрешить мне сделать это срочно, потому что начальник вот-вот должен уйти из своего кабинета. Ведь рабочий день уже кончился!
СЕРЬЁЗНОЕ ДЕЛО
Рано утром нас — заведующих отделами — срочно вызвал к себе главный.
— Я только что оттуда! — Он многозначительно указал пальцем вверх. — Дело чрезвычайно серьёзное. Слишком много у нас стало показухи. Немедленно начинаем с ней борьбу.
Он немного помолчал, потом добавил:
— У нас на предприятии есть одна путёвка вокруг Африки за полцены. Начальник отдела, который предложит самую действенную программу борьбы с показухой, будет ею отмечен.
Вернувшись в отдел, я сразу собрал всех сотрудников и строго сказал:
— Немедленно прекращаем работу и начинаем борьбу с показухой. Какие будут предложения?
— Ну прежде всего надо выпустить стенгазету с карикатурами на отъявленнейших показушников и вашей статьёй, — сказал Рыбинский.
— Хорошо, — одобрил я. — Если к завтрашнему дню сделаете, получите отгул к отпуску.
— Конечно, сделаю, — обрадовался Рыбинский. — Вопрос только в том, кто напишет вашу статью.
— Я напишу, — предложил Краснов. — Но за два отгула.
— Почему? — удивился я.
— У вас очень трудный слог.
— Ладно, — с неохотой согласился я.
— В таком случае я на тех же условиях могу в эту газету написать стихи, — сказала Люба.
— Ты же пишешь только стихи о любви, — съязвил кто-то.
— Вот и напишу о любви к борьбе с показухой!
— Товарищи! — перебил вдруг всех наш профорг Суровцев. — Это всё мелко и местечково. Вы столько времени обсуждаете какую-то одну жалкую стенгазету. В то время как борьба с показухой — дело серьёзное! И бороться с ней надо крупномасштабно. Одной стенгазетой здесь никак не обойтись. Предлагаю оформить весь коридор: поставить стенды, повесить транспаранты… Могу возглавить группу оформления. Но мне отгул не нужен.
— А что вам нужно?
— Мне нужно на лето куда-нибудь жену свою отправить.
— И мне нужно жену на лето отправить, — подхватил Семён Михайлович. — А у меня предложение не хуже. В нашем отделе есть молодые — Вика и. Серёжа… Видите: они покраснели? Все мы знаем, что у них скоро свадьба. Предлагаю провести её без всякой показухи.
— Это как? — удивился я.
— Проще простого! Никакого стола. Все приходят на свадьбу в рабочих костюмах. Вместо «горько» выкрикиваем призывы к борьбе с показухой. А главное, приглашаем телевидение. Они такую свадьбу с удовольствием снимут. Им за это всем премию дадут.
— А молодые согласны? — спросил я.
— Согласны! — хором ответили молодые. — Только освободите нас за это от дежурств в дружине во время нашего медового месяца.
— Товарищи! — снова перебил всех профорг. — Свадьба — это, конечно, оригинально. Новая традиция. Мы сразу обгоним все отделы. Но, согласитесь, всего на один раз. А борьба с показухой — дело настолько серьёзное, что требует фундаментального разворота во времени! Предлагаю объявить месячник по борьбе с показухой. Причём завершить его досрочно. Дней за пятнадцать. Таким образом, за месяц мы сможем про вести два месячника! А поскольку мы их уже научимся проводить за этот месяц, то в следующем проведём три, в следующем — четыре…, К концу года ни у одного отдела не наберётся такого количества человеко-месячников!
