Владислав Егоров - Путь к вершине
И вот этот, извините за неологизм, администратище, общающийся с нами лишь при помощи резолюций, из — которых любимой была «Стоит подумать?!», вдруг вызывает меня к себе. «Зачем? Почему? А может, предложит занять вакансию?» Придя к такому выводу, я немного успокоился и, захватив с собой «очки Разинина», отправился, как вы помните, на третий этаж. Екатерина Алексеевна бюстом показала, что я могу войти кабинет.
Приоткрыв дверь, я проскользнул в просторное (50 кв. метров) помещение, почти во всю длину которого стоял Т-образный стол, накрытый зеленым сукном. Вдоль одной стены выстроились в ряд книжные шкафы, о краев наполненные полными собраниями сочинений, у другой примостился небольшой диванчик, зачехленный белым полотном. По левую руку руководителя размещался пульт с устройством селекторной связи и добрым десятком разноцветных телефонов, по правую — трехногий столик, на котором установлен был подарок чукотских косторезов — миниатюрная скульптура «Юный оленевод», читающий брошюру «Некоторые методологические замечания к вопросу о минимально допустимом количестве граней в гармонически развитой личности».
Евсей Виссарионович восседал с достоинством и, можно даже сказать, с некоторой долей допустимого изящества. Я осторожно прошел вперед и остановился в трех шагах от руководящего кресла, естественно, по эту сторону стола. Лукоед мечтательно смотрел куда-то в сторону дивана, и взор его был затуманен. «Его осеняет какая-то основополагающая мысль», — догадался я и поспешно водрузил на нос «очки Разинина». Оголенный проводок царапнул ухо, и в то же мгновение в мою голову резко и отчетливо вошла мысль. Сказать, что от неожиданности я вздрогнул, — мало. Я обалдел. И не оттого, что стал первым человеком в мире, прочитавшим чужую мысль, а оттого, что мысль звучала так:
— Сейчас бы самое время пощупать Катеньку!
После секундного отупления я пришел в себя и, стараясь рассуждать трезво, стал было склоняться к выводу, что глагол «пощупать» в руководящей мысли употреблен в смысле «проверить гражданскую позицию», как новая мысль будто обухом ударила по голове.
— Надо немедленно спровадить этого старого зануду!
Не знаю, что бы ты сделал на моем месте, читатель, а я грохнулся в обморок. (За 54 года моей жизни никто! никогда! ни разу! не назвал меня старым занудой!!!)
Сейчас я понимаю, что поступил тогда по крайней мере опрометчиво, если не сказать — глупо. После этого обморока сочли, что я слаб здоровьем, и отдали предпочтение ливонцу Трубадурскому. Ну, а потом: разве руководителю возбраняется иметь некоторые человеческие слабости? Более того, может, это и не слабость, может, мысль, которую я прочитал, была просто высказана несколько демократично, а по сути отражала светлое и благородное чувство.
Будучи старым холостяком, я не берусь судить о таком скользком предмете, как взаимоотношение полов, тем более коль речь идет о начальнике и его секретарше. Знаю только, что подобная коллизия породила немало романтических поэм и, пожалуй, с только же пикантных анекдотов. Но лично мне ясно одно: все зависит от точки зрения третьего — того, кто рассказывает про оное взаимоотношение. Попробую доказать это на конкретном примере. Вот одна история.
Молодая привлекательная особа замужем за пожилым, хорошо обеспеченным гражданином. Прожив с ним несколько лет, она встречает красавца офицера и пылко влюбляется в него. Настолько пылко, что бросает семью и, захватив с собой лишь самое необходимое бельишко, перебирается к военнослужащему.
Многие читательницы, очевидно, догадались, что я пересказываю «Анну Каренину» Льва Николаевича Толстого. Да, незатейливая житейская история, попав в руки гения, стала высочайшей драмой, от которой и по сей день содрогаются сердца. Но вот с той же ситуацией сталкивается завсегдатай пивных заведений, каким, по его собственному признанию, являлся Ярослав Гашек, и из-под его пера выходит веселенький эпизод, где действуют поручик Лукаш и жена торговца хмелем, да еще приплетается небезызвестный Швейк с «аппетитными ляжками». Ну, о каком светлом чувстве тут может идти речь? А все дело в авторе, ведь ситуация и там и там одна и та же. Словом, как говаривал Михаиле Васильевич Ломоносов, если о достойном предмете напишешь высоким штилем, получится ода, а низким — черт знает что.
Надеюсь, после этих разъяснений образ моего руководителя не потускнел в ваших глазах. Автору даже хочется, чтобы читатель проникся симпатией к Евсею Виссарионовичу, тем более что его, увы, уже нет среди нас…
Что ж, пора закончить этот мемуар, который, с сожалением должен констатировать, получился растянутым и композиционно рыхлым. (Уверен, каждый автор лучше любого критика видит недостатки своего произведения, только не у всех хватает духу тут же признать их.)
Остается сообщить, что при падении в обморок с меня слетели «очки Разинина» и упали на юного оленевода. В результате чего одно стекло треснуло — и аппарат, читающий руководящие мысли, вышел из строя.
Евсей же Виссарионович еще добрых три года работал в нашем главке, но в последние месяцы он вместо любимой резолюции «Стоит подумать?!» стал писать на служебных бумагах «Пощупать!», чем привел в недоумение многих, исключая, конечно, меня (я же, как вы понимаете, свои соображения на сей счет оставил при себе). Так как новая резолюция Лукоеда не соответствовала принятым нормам, пришлось с ним расстаться. Лов Семенович сначала покипятился, хотел было даже уволить своего любимого заместителя с формулировкой «за аморальное недомыслие», но, поразмыслив, решил не выносить сор из ведомства, оттаял и предложил Евсею Виссарионовичу несколько руководящих постов в других системах. Лукоед изъявил желание возглавить Чернышевские бани, в первый же день устроил там инспекционный смотр женского отделения, в ходе которого был забросан шайками.
…В чем, в чем, а в целеустремленности нашим администраторам никак но откажешь.
Ялта, июль, 1975
ПРИМЕЧАНИЯФабула — почти то же самое, что сюжет.
А. В. Чайковский, Г. М. Вагнер, Д. С. Генделев — члены Союза композиторов СССР.
Сенатор — член верхней палаты парламента в ряде зарубежных государств. Любому сенатору, посещавшему Москву, не возбранялось зайти на Даниловский рынок, но в турпоездки они отправляются, как правило, не зимой, а летом, что, конечно, снижает мемуарную ценность рассказа генерала Топтыгина.
Доминанта — главенствующая идея, основной признак.
Дрозофила — небезызвестная муха.
Флогистон — подробное объяснение см. в тексте.
Линней Карл (1707–1778) — шведский естествоиспытатель, первый попытался разложить по полочкам всех животных, птиц, рыб, насекомых, наделав при этом массу ошибок.
Эпигон — верный последователь.
Ономастика — совокупность в языке имен собственных.
Карат — единица массы драгоценных камней, равен 200 мг.
Гашек Ярослав (1883–1923) — большой знаток и любитель пива, классик мировой литературы.
МЕЖДУ СТРОК
Мемуар № 17
Когда все истомились окончательно и уже начали раздаваться голоса, что, мол, демократия демократией, а совесть тоже надо иметь, на шум вышел амнистированный Яша и без всякой злобы, скорее даже с отеческой укоризной сказал: «Ну и снобы же вы, мужики. Для вас хребет ломишь, а спасиба не дождешься. Погодите еще пару минут, и будет в самый раз».
И точно, когда через десять минут Яша, распахнув дверь, зычно крикнул: «Давай вали да пошевеливайся!» — и мужики, согнувшись в три погибели, стали карабкаться по лестнице, а потом быстро поползли по-пластунски, стараясь занять местечко, где можно устроиться поудобнее: кто предпочитает свернуться калачиком, так что колени упираются в подбородок, а кто, наоборот, норовит растянуться во всю длину к вящему неудовольствию соседей; но наконец разместились и те и другие, и вот тогда наступившую тишину нарушает чей-то восторженный всхлип: «Спасибо, Яша! Парок что надо!» Тут же раздается несколько голосов, солидаризирующихся с этой высокой оценкой, но большинство лежит молча, лишь изредка постанывая и покряхтывая от избытка чувств.
Великое мление — эрудированные любители сухого пара называют это состояние нирваной или кайфом (марьинорощинский вариант произношения — «кейф») — продолжается, увы, недолго, ибо обязательно находится один нетерпеливый, который уже через три минуты садится на корточки и принимается осторожно поглаживать себя веником. «Рано!» — шикают на него. «Да я ничего, я, пожалуйста, как все», — бормочет нетерпеливый в оправдание, но сам потихонечку распрямляется, и, видя это, поднимаются со своих мест остальные. Звучит команда «Поехали!», и пошли хлестать веники. Березовые. Дубовые. Можжевеловые. Эвкалиптовые. Березовые со смородиновой веткой… А какой-то старец средних лет охаживает себя крапивным, чем приводит в немалое изумление юных парильщиков, впервые столкнувшихся с таким способом лечения радикулита…
