Антон Нечаев - Сибирский редактор
5
Вполне логично, хоть и немного странно, что при отрицании конкуренции, я занят организацией конкурса и раздачей наград Фонда поддержки молодых литераторов. Наверное, Господь Бог прародителей наших Адама и Евы специально утвердил меня на этом месте, чтоб я мог донести истину до заблудших литературных овечек наших: никто не лучше другого. Побеждать аморально. Выигрыши утверждают гордыню. Душу свою береги и о ней одной беспокойся. Или же утрать ее, наконец. Но не позволяй ей считать тебя лучшим. Худшим не надо, а лучшим запрещено.
– Это ваша стайность, кгепастное право. Запад не одобгяет подобного отношения, – нет, фгаза исходит не из евгейских уст. Мы с Меркуловичем и еще с одним литератором из нашей шайки по прозвищу Метафизик на днях венгерской культуры в столице метрополии. Возражает мне маленький шустрый венгр, обозреватель газеты «Мадьярская правда». Человек большой толерантности – женат на румынке (у румынов с венграми по жизни война).
– Вы и сейчас еще дикаги, – продолжает картавить европейский пришелец, – вы не понимаете ценности личности. Для вас главное, чтоб личность не выделялась. Чтоб как все. Как это по-вашему?… (русский у него очень качественный. Сейчас ведь вспомнит…)
Ага, холопы, вот.
Меня еще на открытии венгерских дней резануло вкрадчивое, корректное хамство наших хозяев. Шустрая венгерка, похожая на воробья, чирикала о значении венгерской культуры (национальное самомнение в те дни выросло из-за присуждения одному пишущему по-венгерски еврею престижного Ордена Почетного Динамита):
– Мы, мадьяры, культурная элита восточной европы, первыми подхватывали новые веяния, распространяя их дальше на восток, юг и север. Да, наша культура под сильным влиянием культуры западно-европейской, французской, прежде всего. Но в чем наше несомненное достижение: мы не только первые по восприимчивости ученики запада, но и лучшие ученики. Весь остальной класс народов учился уже у нас.
Аплодисменты – ее мало кто слушал. Далее был фуршет, и остаться без жратвы не хотелось. Но как полезет в меня еда такого культурного народа? Я, помня наставления старика Лотмана, изрядно подготовился ко встрече с бывшими братьями по соцлагерю: почитал их классику, а современников пришлось попереводить – с этим условием нас и звали. Есть и у венгров великие: Чеслав Милош, Веслава Шимборска, Милан Кундера, Гавел, наконец. Но мы, что мы у них брали? Толстой у венгров учился? Шевченко? Упит?
Разгневанное лицо моей эмоциональной жены. Ей сейчас станет плохо. От негодования, от наглости и несправедливости. – Сосали они первыми у французов, вот что! – орет она, – они первыми стали защеканцами. Ни голоса своего, ни ума. Самоуважения даже нет. А еще европейцами себя мнят.
Моя жена права абсолютно. И неважно, что она румынка.
Когда Русь лезет в европу, это хоть как-то объяснимо. Мы ущербная нация, захапавшая себе столько земли, что до сих пор не выработали к ней уважения. Рабы и господа при царе, рабы и господа при советах, лишенные достоинства, вечно голодные и униженные. Нам даже оружия не доверяют (а оружие не доверяют рабам. У рабов нет ответственности). Мы ощущаем свою подлость, нечестность своей игры, и поэтому страстно ищем признания. Оно нужно нам как знак прощение нашей безалаберной оккупации, нашего имперского нрава. Нужна как справка о нормальности для шизоидного. Опасного, агрессивного шизоидного. «Признайте нас, ну пожалуйста!» – говорим мы, шикуя в отелях. «Мы такие как вы» – умоляем, катаясь на яхтах. «Взгляните, как мы похожи» – просим, вгрызаясь в соевую курятину. Но французы не признают, англичане морщатся, немцы затачивают штыки. Им страшно, рядом с ними мурло империи, стирающей человеческое.
Но чехам-то что беспокоиться? Зачем им навязчивое утверждение себя европейцами? Они и так там, в самой середке, в теплой толпе переполненного европейского автобуса в час пик. Не давите соседям ноги, но и не позволяйте, чтоб давили вам. И вас полюбят, оценят. не за то, что вы первыми отсосали, а за то, что вы самодостаточны, оригинальны, ни на кого не похожи с этим неповторимым перегаром эгеровских вин, балатонной жидкой мочой, блевотным дюлой йиешем и петером эстерхази.
6
Когда между конкурсантами случается настоящая грызня, уводящая в ненависть и оскорбления, я обязательно завожу свою, знакомую многим шарманку. В очередной раз более-менее честно разъясняю процедуру присуждения наград Фонда. «Ребята, если кто-то из вас выиграет – это не значит ровным счетом ничего, кроме того, что в день, когда я прочел текст лауреата, он мне понравился, если это не мой друг или родственник, эти вне конкурса. Проснись я в другом настроении в день присуждения, я, возможно, двинул бы на награды другого автора. Победителем мог быть кто угодно, абсолютно кто угодно, если еще припомнить, что литературные взгляды и кругозор у меня довольно широкие, особенно для нашей дыры. То бишь, и кондовый почвенник, и двух слов не вяжущий верлибрист, и красивая девочка, написавшая полтора душевных стихотворения, или дремучий мальчонка из еще более дремучей тайги – у всех есть свои шансы». И народ успокаивался. В моей Ичкерии конкуренция победима.
В отношении раздачи наград Фонда мои настырные молодые коллеги совершенно правы: влияние у меня действительно есть, я практически в одну харю формирую «короткие списки» претендентов на премии. Потом бегу к своему новому шефу, но «короткие списки» ему не озвучиваю: зачем ему забивать свою светлую голову всяким хламом? Кому выдать я ему предлагаю прямо, без обиняков и пофамильно. Моих «предложенцев» он отсматривает и уже по каким-то своим характеристикам или отметает, или утверждает. Политическая составляющая здесь существенна (мой нынешний шеф – профессиональный политик), но и литературный фактор также присутствует: любимейший писатель начальника Паскаль Киньяр, а это о чем-то говорит.
У одного из все же прошедших на премию лауреатов была заминка в связи с тем, что на главной странице журнала, который он возглавляет, портрет Владимира Ильича Ленина (фортель истории: прежде у него бы возникли проблемы, если б Ленина не было. Теперь – потому что Ленин есть. Но с иной стороны, все довольно определенно: Ленин – источник проблем).
Другой претендент, награду так и не получивший, на поверку оказался вообще действующим и довольно активным членом политически-писательской партии, запрещенной в России.
А Киньяры в нашей сибирской глубинке не попадались пока. Их и в метрополии нету. Еле-еле нашли одного, почти под Парижем, в Вологде. В угоду шефу вызвали его к нам в Сибирь, напечатали, наградили. Плеснули коньячку отечественного разлива (г. Челябинск).
– Как ты можешь так? – спрашивает меня, захмелев, Киньяр вологодский.
– А что случилось?
– Ну он же, он…
– Кто он, что?
– Ну этот твой… Политик хренов. Он же из этих… Из «Правящей партии».
– Он тебе денег дал? Что тебе еще надо?
– Денег да, денег мне не хватает. Поэтому и взял. И ты, Антоха, парень хороший. Но от этих, от «ПП» брать неохота. Они ж продали Россию.
– А от Бориса Германикова взял бы?
– Ты что, окстись! – новоиспеченный русско-французский классик аж поперхнулся. – Он же сука, проиграл в политического дурака, и теперь гадит по-мелкому.
– Ну а от Эдика Харьковского взял бы?
– Ты че, сука, меня за пидора держишь? Наливай лучше!
7
Какие-то эксперты номинально мне помогают, но на самом деле кому это надо: что-то читать, о чем-то высказываться? Еще врагов себе наживешь. Или по башне схлопочешь. К тому же я получаю зарплату за свою фондовскую деятельность, и зарплату немаленькую, почему эксперты должны бесплатно корячиться? Я прекрасно их понимаю и никогда не упрашиваю и не настаиваю на их поддержке. Хотите помочь в определении лауреатов? Нет? Ну, тогда извините. Мне помощь их не сильно-то и нужна. Я сам в одиночку и с удовольствием разбираюсь с молодыми и способными. Дело это не для слабонервных, поскольку пишущий народ, как правило, закомплексован, обидчив, мстителен. Молодежь брутальна. Можете вполне себе представить портрет молодого писателя, просто сложив эти качества: закомплексованность, обидчивость, грубость. А если еще он и бездарен к тому же, то становится просто грустно и грузно от такого житья.
Настырность некоторых претендентов пугает. Звонки домой среди ночи, хамство и брань… Порою напротив – слезы, упрашивания, унижения. Жену мою принимают за секретаря и через раз выговаривают ей: «Девушка, за что вы получаете зарплату? Где главный эксперт? Почему он не на службе в рабочее время? И соедините меня немедленно с Президентом Фонда». Жена отправляет их на хуй, за годы жизни в Сибири искусством посылать на три буквы она овладела.
