Олег Рыков - Разговорчики в строю №2
То ли ему послышалось что-то не то, то ли нервы не выдержали, но стрелок взял… и покинул самолет! Выпрыгнул, то есть.
Хлопнул, раскрываясь, купол, тряхнуло. После тесной, шумной кабины самолета тишина, солнце и чистейший воздух опьяняли.
Внизу он увидел большое озеро, а на его берегу — деревню. Можно сказать, повезло парню. Все-таки Урал — не Московская область, населенные пункты попадаются не так уж и часто. На радостях солдат довольно поздно заметил, что его несет прямиком в озеро. Купаться вместе с парашютом в ледяной воде ему никак не хотелось, поэтому он начал изо всех сил тянуть за стропы и сел-таки на берегу, но — противоположном от деревни. «Не беда, обойду!» — оптимистично подумал стрелок и упругим спортивным шагом пошел вдоль берега. Вскоре, однако, обнаружилось, что озеро плавно переходит в болото, которого с воздуха было не видно. Форсировать болото воин не рискнул, поэтому пришлось обходить и его. Одним словом, к деревне он вышел на третий день.
В деревне его ждали. Увидев купол парашюта, местные жители решили не бегать по лесу, а подождать гостя на месте. Войдя в деревню, солдат поразился ее удивительной пустоте — на единственной улице не было ни души, хотя дома имели явно жилой вид. Дальнейшие этнографические изыскания были пресечены в зародыше вульгарным ударом черенка лопаты по голове.
Очнувшись в погребе, из которого хозяева предусмотрительно вынесли все съестное, солдат удивился. Такого отношения мирного населения к родным ВВС он не ожидал. Потирая затылок, он подобрался к крышке погреба и постучал:
— Мужики, вы чего, охренели совсем?
— Молчи, сучонок, — гулко ответили сверху, — участковый приедет — разберется, кто тут охренел!
— Ну, хоть пожрать дайте!
— Это можно… но смотри, не балуй!
На третий день до деревни все-таки добрался участковый, и узника выпустили.
Оказалось, самолет благополучно добрался до родного аэродрома. То, что загорелось, тихо сгорело, а дым вытянуло. После посадки экипаж ожидал небольшой сюрприз в виде пустой кабины стрелка-радиста. Погрустили-погрустили и заявили в милицию.
— Ты же сам говорил — бдительность, бдительность — оправдывались перед участковым мужики. — А мы-то подумали — шпиён, на парашюте вон летит, вроде этого — Пауэрса, что ли… По-русски, правда, матушку поминает складно, но мы опять же подумали, вдруг — белогвардеец?!
ЕВРЕЙСКИЙ ПОГРОМ
На вертолетный полк обрушилось стихийное бедствие в виде учебного сбора студентов одного из московских ВУЗов. Специфика бедствия состояла в том, что студенты обучались по специальности «Прикладная математика и кибернетика» и по национальности были… ну, в общем, понятно. Правда, было их немного, всего 12 человек…
Начальником сбора назначили майора Тарасенко, по национальности украинца. Впрочем, товарищи, нет. Хохла! Чистейшего, классического, самого наихохлейшего из хохлов. Понимаю, что звучит неполиткорректно, но — из песни слов не выбросить!
И вот, «Они сошлись. Волна и камень, стихи и проза, лед и пламень».
Первое построение. Студенты еще в гражданке. Тарасенко берет строевой расчет:
— Альтман!
— Я!
— Бронштейн!
— Я!
— Векслер!
— Я!
— Певзнер!
— Я!
— Цветков! — Тут Тарасенко с надеждой поднимает взгляд.
— Я! — отвечает двухметровый Цветков и вежливо приподнимает над головой кипу…
— Блин! Разойдись на хрен!
Ну, и что мне с ними делать? — возмущенно спросил Тарасенко у майора с военной кафедры.
— Да как обычно! Для начала — строевая, уставы, огневая: начальное упражнение из АКМ, первое из ПМ…
— Да на что им АКМ?! — взвился Тарасенко, — все равно потом на «Узи» переучиваться придется! Зря мы здесь горбатимся! Все равно ведь уедут все!
— Постой, постой, — вмешался я, — ты что это, антисемитизм здесь разводишь, а?! Ты коммунист или нет? Может, ты еще еврейский погром здесь устроишь?
— И устрою! — окрысился Тарасенко и вышел, грохнув дверью канцелярии.
Через пару дней он заявился в казарму перед отбоем. Студенты построились. Запинаясь от неловкости, московский майор объяснил цель прибытия начальника сбора.
— Всякая власть — от бога, — задумчиво сказал кажется Певзнер, — пусть смотрит, товарищ майор.
Тарасенко с ухватками профессионального вертухая полез по тумбочкам.
В первой, кроме разрешенных туалетных принадлежностей и конвертов, он обнаружил книги. Названия книг разбирались с явным трудом, некоторые были написаны на языке вероятного противника. Тарасенко надолго задумался над увесистым кирпичом «Искусства программирования», затем перешел к соседней тумбочке. Там было примерно то же самое, только вместо «Искусства» красовался справочник по непонятному «Prolog'y». Пролог чего описывается в книге, начальник сбора выяснять явно побоялся. В четвертой тумбочке лежала православная Библия…
— Ну чего ты к ним привязался, — спросил я у Тарасенко, — нормальные парни, грамотные, спокойные. Может, тебе чего сделать надо или починить? Они могут…
— И тренажер могут? — задумался Тарасенко, — мне командир за него задницу разодрал уже по самые плечи. Там вроде компьютер какой-то… Не понимаю я в них ни пса… А второй месяц уж не работает.
На следующий день студенты отправились знакомиться с тренажером.
Когда в ангаре вспыхнул свет, кто-то из студентов, кажется, неугомонный Певзнер, не сдержал удивления:
— Ни хрена себе, убоище, товарищ майор! Античная техника! Ладно, парни, взялись!
Несколько дней я был занят своими делами и на тренажер не заходил. Наконец, любопытство взяло верх.
В ярко освещенном ангаре мощно гудели вентиляторы, завывали сервоприводы, приборные щитки в кабинах Ми-24 весело светились. На полу были расстелены трактовые схемы. Два студента, направив в зенит задние мосты, затянутые в х/б образца 1943 года, ползли вдоль схемы. Периодически они теряли нужный провод и переругивались, используя родные для всей общности советских людей слова.
— Здорово, умы! Как дела?
— Нормально, — не разгибаясь ответил кажется Альтман, — уже взлетает… правда, пока хвостом вперед. Но это — ерунда. Поправим. Мы его тут поапгрейдили немного, — усмехнулся он, — летать будет, как «Команч».
— А где Тарасенко? — спросил я, — где этот местечковый антисемит?
— Жарко, — невпопад ответил кажется Векслер и опять нагнулся над схемой.
— Так где он? — не понял я.
— Ну, я же сказал — жарко! — пояснил Векслер, — за пивом нам поехал. Два ящика он нам уже должен — за то, что включилось и взлетело, а третий он обещал, если все остальное заработает. Ну, я ему сказал, пусть сразу три берет, чего два раза ездить?
ВОЕННО-ПРИКЛАДНАЯ ДЕМОГРАФИЯ
(Правдивая история)
Начальник штаба второй эскадрильи майор Гаркуша сидел в канцелярии и рисовал чертей.
— Уже третья, — тоскливо думал он, старательно выводя на бумаге завитушку чертячьего хвоста, — что же это такое, а? В первой эскадре — нет такого, в третьей — тоже. А у нас, как полгода пройдет — «здрасьте-пожалуйста». Пузо на нос — и в декрет. Что ж делать-то? Кому сказать — засмеют. Вот, извольте видеть: «Прошу предоставить мне декретный отпуск». НШ треснул кулаком по столу и обнаружил, что рисовал чертей как раз на окаянном рапорте. Обругав нечистого, Гаркуша принялся стирать ластиком неположенные картинки.
Начальника штаба можно было понять. Уход эскадрильской секретарши для начальника штаба — это катастрофа, мор, глад и семь казней египетских. Несколько лет штаб находился под опекой Киры Петровны. Пожилая Кира Петровна была женой летчика, всю жизнь промоталась с ним по гарнизонам, эскадрильское хозяйство знала, пожалуй, не хуже комэска, во всяком случае, ничего объяснять ей было не нужно, и Гаркуша с облегчением свалил на нее всю бумажную карусель, оставив за собой общее руководство работой штаба. Обнаглевшие технари в конце месяца иногда даже просили Киру Петровну помочь с заполнением карточек учета неисправностей. И с этой работой она справлялась без видимого напряжения. Штабные подоконники были заставлены ухоженными цветами, на оклеенных обоями стенах красовался набор портретов Вероники Кастро, Муслима Магомаева и Софии Ротару, а на солдатской тумбочке всегда пыхтел электрический самовар.
Но счастье не бывает вечным. Как-то в одночасье Кира Петровна стала бабушкой, и с работой пришлось расстаться. Расстроенный прощанием Гаркуша упустил из-под контроля кадровый вопрос, за что немедленно был наказан новой секретаршей в виде странного существа лет 20 от роду, с обесцвеченными волосами, тягучей речью и полным отсутствием зачатков интеллекта. Существо не отвечало на телефонные звонки, потому что уши у него были заняты плеером, постоянно теряло бумаги, печатало на эскадрильской «Ятрани» с чудовищными ошибками и имело скверную привычку забывать сладкие булки в ящике стола. Пронюхавшие об этом мыши сбежались со всего гарнизона, по ночам устраивали в канцелярии отвязные оргии, гадили в принтер и под конец перегрызли кабель тревожной сигнализации.
