Ярослав Гашек - Похождения бравого солдата Швейка
Швейк с Водичкой стояли у дверей квартиры господина Каконя. Раньше чем нажать кнопку звонка, Швейк заметил:
— Ты когда-нибудь слышал пословицу, Водичка, что осторожность — мать мудрости?
— Это меня не касается, — ответил Водичка. — Не давай ему рот разинуть…
— Да и мне тоже не с кем особенно разговаривать-то, Водичка.
Швейк позвонил, и Водичка громко сказал:
— Айн, цвай — и полетит с лестницы.
Открылась дверь, и появившаяся в дверях прислуга спросила по-венгерски:
— Что вам угодно?
— Hem tudom 118, — презрительно ответил Водичка. — Научись, девка, говорить по-чешски.
— Verstehen Sie deutsch? 119 — спросил Швейк.
— A pischen 120.
— Also, sagen Sie dep Frau, ich will die Frau sprchen, sagen Sie, dass ein Brief ist von einern Herr, draussen in Kong 121.
— Я тебе удивляюсь, — сказал Водичка, входя вслед за Швейком в переднюю. — Как это ты можешь со всяким дерьмом разговаривать?
Закрыв за собой дверь, они остановились в передней. Швейк заметил:
— Хорошая обстановка. У вешалки даже два зонтика, а вон тот образ Иисуса Христа тоже неплох.
Из комнаты, откуда доносился звон ложек и тарелок, опять вышла прислуга и сказала Швейку:
— Frau ist gesagt, dass Sie hat ka Zeit, wenn was ist, dass mir geben und sagen 122.
— Also, — торжественно сказал Швейк, — der Frau ein Brief, aber halten Kuschen 123. — Он вынул письмо поручика Лукаша. — Ich, — сказал он, указывая на себя пальцем, — Antwort warten hier in die Vorzimmer 124.
— Что же ты не сядешь? — сказал Водичка, уже сидевший на стуле у стены. — Вон стул. Стоит, точно нищий. Не унижайся перед этим мадьяром. Будет ещё с ним канитель, вот увидишь, но я, брат, его ка-ак хрясну…
— Послушай-ка, — спросил он после небольшой паузы, — где это ты по-немецки научился?
— Самоучка, — ответил Швейк. Опять наступила тишина. Внезапно из комнаты, куда прислуга отнесла письмо, послышался ужасный крик и шум. Что-то тяжёлое с силой полетело на пол, потом можно было ясно различить звон разбиваемых тарелок и стаканов, сквозь который слышался рёв: «Baszom az anyat, baszom az istenet, baszom a Kristus Mariat, baszom az atyadot, baszom a vilagot!» 125
Двери распахнулись, и в переднюю влетел господин во цвете лет с подвязанной салфеткой, размахивая письмом.
Старый сапёр сидел ближе, и взбешённый господин накинулся сперва на него:
— Was soll das heissen, wo ist der verfluchter Keri, welcher dieses Brief gebracht hat? 126
— Полегче, — остановил его Водичка, подымаясь со стула. — Особенно-то не разоряйся, а то вылетишь. Если хочешь знать, кто принёс письмо, так спроси у товарища. Да говори с ним неаккуратнее, а то очутишься за дверью в два счёта.
Теперь пришла очередь Швейка убедиться в красноречии взбешённого господина с салфеткой на шее, который, путая от ярости слова, начал кричать, что они только что сели обедать.
— Мы слышали, что вы обедаете, — на ломаном немецком языке согласился с ним Швейк и прибавил по-чешски: — Мы тоже было подумали, что напрасно отрываем вас от обеда.
— Не унижайся, — сказал Водичка.
Разъярённый господин, который так оживлённо жестикулировал, что его салфетка держалась уже только одним концом, продолжал: он сначала подумал, что в письме речь идёт о предоставлении воинским частям помещения в этом доме, принадлежащем его супруге.
— Здесь бы поместилось порядочно войск, — сказал Швейк. — Но в письме об этом не говорилось, как вы, вероятно, уже успели убедиться.
Господин схватился за голову и разразился потоком упрёков. Он сказал, что тоже был лейтенантом запаса и что он охотно служил бы и теперь, но у него больные почки. В его время офицерство не было до такой степени распущенно, чтобы нарушать покой чужой семьи. Он пошлёт это письмо в штаб полка, в военное министерство, он опубликует его в газетах…
— Сударь, — с достоинством сказал Швейк, — это письмо написал я. Ich geschrieben, kein Oberleutnant 127. Подпись подделана. Unterschrift, Name, falsch 128. Мне ваша супруга очень нравится. Ich liebe lhre Frau 129. Я влюблён в вашу жену по уши, как говорил Врхлицкий{124} — Kapitales Frau 130.
Разъярённый господин хотел броситься на стоявшего со спокойным и довольным видом Швейка, но старый сапёр Водичка, следивший за каждым движением Каконя, подставил ему ножку, вырвал у него из рук письмо, которым тот всё время размахивал, сунул в свой карман, и не успел господин Каконь опомниться, как Водичка его сгрёб, отнёс к двери, открыл её одной рукой, и в следующий момент уже было слышно, как… что-то загремело вниз по лестнице.
Случилось всё это быстро, как в сказке, когда чёрт приходит за человеком.
От разъярённого господина осталась лишь салфетка. Швейк её поднял и вежливо постучался в дверь комнаты, откуда пять минут тому назад вышел господин Каконь и откуда теперь доносился женский плач.
— Принёс вам салфеточку, — деликатно сказал Швейк даме, рыдавшей на софе. — Как бы на неё не наступили… Моё почтение!
Щёлкнув каблуками и взяв под козырёк, он вышел. На лестнице не было видно сколько-нибудь заметных следов борьбы. По-видимому, всё сошло, как и предполагал Водичка, совершенно гладко. Только дальше, у ворот, Швейк нашёл разорванный крахмальный воротничок. Очевидно, когда господин Каконь в отчаянии уцепился за ворота, чтобы его не вытащили на улицу, здесь разыгрался последний акт этой трагедии.
Зато на улице было оживлённо. Господина Каконя оттащили в ворота напротив и отливали водой. А посреди улицы бился, как лев, старый сапёр Водичка с несколькими гонведами и гонведскими гусарами, заступившимися за своего земляка. Он мастерски отмахивался штыком на ремне, как цепом. Водичка был не один. Плечом к плечу с ним дрались несколько солдат-чехов из различных полков, — солдаты как раз проходили мимо.
Швейк, как он позже утверждал, сам не знал, как очутился в самой гуще и как в руках у него появилась трость какого-то оторопевшего зеваки (тесака у Швейка не было).
Продолжалось это довольно долго, но всему прекрасному приходит конец. Прибыл патруль полицейских и забрал всех.
Рядом с Водичкой шагал Швейк, неся палку, которую начальник патруля признал corpus delicti 131.
Швейк шёл с довольным видом, держа палку, как ружьё, на плече.
Старый сапёр Водичка всю дорогу упрямо молчал. Только входя на гауптвахту, он задумчиво сказал Швейку:
— Говорил я, что ты мадьяров плохо знаешь!
Глава IV
НОВЫЕ МУКИ
Полковник Шрёдер не без удовольствия разглядывал бледное лицо и большие круги под глазами поручика Лукаша, который в смущении не глядел на полковника и украдкой, как бы изучая что-то, рассматривал план расположения воинских частей в лагере. План этот был единственным украшением в кабинете полковника. На столе перед полковником лежало несколько газет с отчёркнутыми синим карандашом статьями, которые он ещё раз пробежал глазами. Пристально глядя на поручика Лукаша, полковник произнёс:
— Итак, вам уже известно, что ваш денщик Швейк арестован и дело его, вероятно, будет передано дивизионному суду?
— Так точно, господин полковник.
— Но и этим, разумеется, — многозначительно сказал полковник, с удовольствием разглядывая побледневшее лицо поручика Лукаша, — вопрос не исчерпан. Здешняя общественность взбудоражена инцидентом с вашим денщиком Швейком, и вся эта история связывается с вашим именем, господин поручик. Из штаба дивизии к нам поступил материал по этому делу. Вот газеты, которые пишут об этом инциденте. Прочтите мне вслух.
Полковник передал Лукашу газеты с отчёркнутыми статьями, и поручик принялся монотонно читать, как будто читал фразу из детской книги для чтения: «Мёд значительно более питателен и легче переваривается, чем сахар».
— «В чём гарантия нашей будущности?»
— Это «Пестер-Ллойд»?{125} — спросил полковник.
— Так точно, господин полковник, — ответил поручик Лукаш и продолжал читать: — «Ведение войны требует совместных усилий всех слоёв населения Австро-Венгерской монархии. Если мы хотим обеспечить безопасность нашего государства, то все нации должны поддерживать друг друга. Гарантия нашей будущности лежит в добровольном уважении одним народом другого народа. Громадные жертвы наших доблестных воинов на фронтах, где они неустанно продвигаются вперёд, не были бы возможны, если бы тыл — эта хозяйственная и политическая артерия наших прославленных армий — не был сплочённым, если бы в тылу наших армий подняли голову элементы, разбивающие единство государства, своей злонамеренной агитацией подрывающие авторитет государственного целого и вносящие смуту в солидарность народов нашей монархии. В эти исторические минуты мы не можем молча смотреть на горстку людей, из соображений местного национализма пытающихся помешать дружной работе и борьбе всех народов нашей империи за справедливое возмездие тем негодяям, которые без всякого повода напали на нашу родину, чтобы отнять у неё все культурные ценности и достижения цивилизации. Мы не можем молча пройти мимо гнусных деяний лиц с нездоровой психологией, единственная цель которых разбить единодушие наших народов. Мы уже неоднократно обращали внимание наших читателей на то обстоятельство, что военные власти вынуждены принимать самые строгие меры против отдельных личностей в чешских полках, которые, пренебрегая славными полковыми традициями, сеют своими нелепыми бесчинствами в наших мадьярских городах озлобление против всего чешского народа, который, как целое, ни в чём не повинен и который всегда твёрдо стоял на страже интересов нашей империи, свидетельством чего является целый ряд выдающихся полководцев, вышедших из среды чехов. Достаточно вспомнить славного фельдмаршала Радецкого{126} и других защитников Австро-Венгерской державы! Этим светлым личностям противостоит кучка негодяев, вышедших из подонков чешского народа, которые воспользовались мировой войной для того, чтобы вступить добровольцами в армию, — с целью вызвать раздор среди народов монархии, удовлетворяя при этом свои низкие инстинкты. Мы уже обращали внимание читателей на дебоширство N-ского полка в Дебрецене, бесчинства которого были обсуждены и осуждены будапештским парламентом, полка, знамя которого позднее было на фронте… (Выпущено цензурой.) На чьей совести лежит этот позор?.. (Выпущено цензурой.) Кто втянул чешских солдат?.. (Выпущено цензурой.) До чего доходит дерзость пришлого элемента на нашей родной венгерской земле, лучше всего свидетельствует инцидент, имевший место в городе Кираль-Хиде на венгерском „островке“ на Литаве. К какой национальности принадлежали солдаты из близлежащего военного лагеря в Мосте-на-Литаве, которые напали на тамошнего торговца, господина Дюлу Каконя, и избили его? Долг властей расследовать это преступление и выяснить в командовании дивизии, которое, несомненно, уже занимается этим делом, какую роль в этой неслыханной травле подданных венгерского королевства играет поручик Лукаш, имя которого в городе связывается с событиями последних дней, как сообщил нам наш местный корреспондент, уже собравший богатый материал по этому делу, в нынешний ответственный момент являющемуся просто вопиющим. Читатели „Пестер-Ллойд“, несомненно, будут с интересом следить за ходом следствия, и мы не преминем познакомить их ближе с этими событиями исключительной важности. Вместе с тем мы ждём официальных сообщений о киральхидском преступлении, совершённом против венгерского населения. Мы не сомневаемся, что будапештский парламент сам займётся этим делом, чтобы наконец всем стало ясно, что чешские солдаты, следующие на фронт через венгерское королевство, не смеют рассматривать землю короны святого Стефана{127} как землю, взятую ими в аренду. Если же некоторые лица этой национальности, так ярко продемонстрировавшие в Кираль-Хиде „солидарность“ всех народов Австро-Венгерской монархии, ещё и теперь не учитывают ситуации, мы рекомендовали бы им угомониться, ибо в условиях военного времени пуля, петля, суд и штык заставят их повиноваться высшим интересам нашей общей родины».
