Джером Джером - Досужие размышления досужего человека
Русский рабочий не читает газет, не ходит в клуб, и все же кажется, что ему все известно. На берегах Невы, в Санкт-Петербурге, есть тюрьма. Говорят, теперь с этим уже покончено, но до совсем недавнего времени в ней имелась небольшая камера ниже уровня льда, и пленников, помещенных в нее, через день-другой уже никто не видел и никто о них ничего не знал, за исключением, вероятно, рыб в Балтийском море. Между собой русские говорят об этом: кучера, сидящие вокруг костра, работники в поле, выходящие из дома, едва забрезжит серый рассвет, фабричные рабочие, чей шепот заглушает грохот ткацких станков.
Несколько лет назад, зимой, я подыскивал себе в Брюсселе дом, и меня направили на маленькую улочку, отходившую от авеню Луиз. В доме со скудной меблировкой было множество картин, больших и маленьких. Они покрывали стены каждой комнаты.
— Эти картины здесь не останутся, я заберу их с собой в Лондон, — объяснила мне хозяйка, старая женщина изможденного вида. — Это все работы моего мужа, он устраивает выставку.
Приятель, направивший меня сюда, говорил, что женщина эта — вдова, последние десять лет живет в Брюсселе и сдает меблированные комнаты, с трудом сводя концы с концами.
— Вы снова вышли замуж? — полюбопытствовал я.
Она улыбнулась:
— Не снова. Я вышла замуж восемнадцать лет назад в России. Через несколько дней после свадьбы моего мужа выслали в Сибирь, и с тех пор я его не видела… Мне бы следовало поехать за ним, — добавила она, — но мы каждый год думали, что его освободят.
— И сейчас его освободили? — спросил я.
— Да, — ответила она. — На прошлой неделе. Он приедет ко мне в Лондон, и мы сможем закончить наш медовый месяц.
Она улыбнулась и на миг словно снова стала той юной девушкой, которой была когда-то.
В английских газетах я прочитал про выставку в Лондоне. Писали, что художник подает большие надежды. Так что, возможно, перед ним наконец открылся путь к карьере.
Природа сделала жизнь сложной для всех русских, как для богатых, так и для бедных. На берегах Невы, с ее малярийными, вызывающими инфлюэнцу туманами, кажется, что сам дьявол направлял Петра Великого.
— Покажи мне среди моих владений самое безнадежное и непривлекательное место, где можно построить город, — наверное, так молился Петр. И дьявол, обнаружив такое место там, где теперь стоит Санкт-Петербург, должно быть, вернулся к своему хозяину в прекрасном настроении.
— Думаю, дорогой мой Петр, я подыскал для тебя кое-что по-настоящему уникальное. Это ядовитое болото, где великая река вызывает сильные ветра и пронизывающие до костей туманы, а коротким летом ветер приносит много песка. Там ты сможешь объединить все недостатки Северного полюса и пустыни Сахары.
Зимой русские топят свои большие печи, тщательно утепляют окна и двери, и в такой парниковой атмосфере многие их женщины проводят шесть месяцев в году, не решаясь выйти из дома. Даже мужчины выходят только лишь изредка. Каждая контора, каждая лавка — это одна большая печь. У сорокалетних мужчин седые волосы и высохшая, как пергамент, кожа на лицах; женщины в тридцать уже старухи. Крестьяне в течение нескольких летних месяцев работают, почти не ложась спать, — сон они откладывают на зиму, когда запрутся в домах, как мыши в амбарах. Свои запасы еды и водки они хранят под полом. Они спят целыми днями, потом просыпаются, спускаются вниз за едой и снова спят.
Русские приемы длятся всю ночь. В соседней комнате есть кровати и диваны, на которых всегда спят с полдюжины гостей. Им довольно часа, после чего они вновь присоединяются к обществу, а их место занимают другие гости. Русский ест, когда ему захочется. Столы всегда накрыты, гости приходят и уходят. Раз в год в Москве бывает большой пир. Русский купец и его друзья садятся за стол рано утром. Им подают своего рода оладьи, толстые, сладкие, горячие. Пир тянется много часов, и честолюбивый русский купец старается съесть больше, чем его сосед. За время пира человек может съесть пятьдесят — шестьдесят таких оладий, а результатом бывает до дюжины похорон.
Мы в свойственной нам высокомерной манере называем их нецивилизованными людьми, но они еще молоды. Российская история насчитывает всего-то каких-нибудь три сотни лет. Я склонен думать, что они нас переживут. Их энергия, их интеллект (когда они вдруг проявляются) просто чудовищны. Я знавал русского, выучившего китайский язык за полгода. Английский! Они учат его, пока ты с ними разговариваешь. Дети играют в шахматы и играют на скрипке просто ради собственного удовольствия.
Мир будет рад России — когда она приведет свой дом в порядок.
© Перевод И. Зыриной
Как быть счастливым, несмотря на размеры?
Людям, страдающим от джингоизма, ура-патриотизма, шовинизма и всяких прочих «измов», независимо от страны проживания, можно посоветовать совершить путешествие в Голландию. Сейчас бытует мнение, что счастье зависит от размера. Самый счастливый француз не может быть так же счастлив, как самый жалкий британец, по той простой причине, что Британия на много тысяч квадратных миль больше, чем Франция. Швейцарский крестьянин в отличие от русского крепостного должен при взгляде на карту Европы и Азии ощущать себя самым несчастным созданием в мире. Причина, по которой каждый житель Америки доволен и счастлив, объясняется тем, что площадь Америки равна площади всей Луны. Американский гражданин, поставивший не на ту лошадь, опоздавший на поезд и потерявший багаж, вспоминает об этом, чтобы снова воспрянуть духом.
Согласно этому доводу, самыми счастливыми из смертных должны быть рыбы: водная поверхность насчитывает (так утверждает мой атлас, сам я не мерил) сто сорок четыре миллиона квадратных миль. Но может быть, моря и океаны тоже разделены, просто мы об этом не знаем? И сардинка, живущая рядом с побережьем Британии, печальна и недовольна, потому что норвежская сардинка является гордой жительницей более крупного моря. Вероятно, поэтому она покинула побережье Британии. Стыдясь своего британского подданства, она эмигрировала в Норвегию, там натурализовалась и снова прекрасно себя чувствует.
Счастливый лондонец в туманный день может согреваться мыслями о том, что солнце над Британской империей не заходит никогда. Он не часто видит солнце, но это уже детали. Лондонец считает себя владельцем солнца; солнце начинает свой день в Британской империи и заканчивает свой день в Британской империи: по всем признакам солнце является частью Британской империи. Глупые люди в других странах сидят и греются под ним, но это всего лишь их невежество. Они не знают, что оно — собственность Британии; если б знали, сразу бы замерзли.
Согласен, у меня весьма еретические взгляды на этот предмет. В моей непатриотической голове не укладывается мысль о том, что размер — это единственное, о чем стоит беспокоиться.
В Англии, когда я рискую высказать вслух свои устаревшие взгляды, меня называют ничтожным англичанином. Сначала это меня тревожило: мне казалось, что я превращаюсь в тень. Но теперь я уже привык. Думаю, куда бы я ни поехал, везде будет одно и то же. В Нью-Йорке я бы стал ничтожным американцем, в Константинополе — ничтожным турком. Но я хотел поговорить о Голландии. Отпуск в Голландии помогает умерить непомерные имперские замашки.
В Голландии нет бедных. Может, они и несчастливый народ, раз уж знают, в какой крошечной стране живут, но если и так, они это успешно скрывают. По всей видимости, голландский крестьянин, покуривающий свою громадную трубку, такой же человек, как уличный торговец в Уайтчепеле или попрошайка на парижском бульваре. Однажды в Голландии я видел нищего — в городишке под названием Энкхузен. Толпы людей спешили со всех сторон, чтобы поглазеть на него; сначала казалось, что он просто заключил с кем-то пари. Оказалось, что это португалец. Ему предложили работу в доках (до тех пор, пока не подвернется что-нибудь получше) с жалованьем, равным десяти английским шиллингам в день. На обратном пути я справился о нем, и мне сказали, что он одолжил пару флоринов у десятника и уехал вечерним поездом. Эта страна не для бездельников.
В Голландии легко найти работу, и это лишает процесс поисков всякого очарования. Голландский фермер живет в кирпичном доме на шесть комнат, обычно принадлежащем ему, владеет примерно акром земли и ест мясо всего раз в день. Остальное время он питается яйцами, цыплятами, сыром и пивом. Но его редко можно увидеть недовольным. Жена и дочь по воскресеньям надевают золотые и серебряные украшения стоимостью от пятидесяти до ста фунтов, а в доме у него обычно столько делфтского фаянса и оловянной посуды, что можно открыть где-нибудь за пределами Голландии небольшой музей. По праздникам, коих в Голландии очень много, обычная голландская vrouw[34] выглядит так чудесно, что хочется сбежать с ней на край света. Голландская крестьянская девушка не нуждается в еженедельных иллюстрированных журналах, сообщающих ей, что значит модно одеваться; она видит это на портретах своей матери, или бабушки, или прабабушки, висящих над сверкающей каминной полкой.
