Дина Рубина - Теплые штаны для вашей мами (сборник)
– Вы «намотали» так много километров и маршрутов по разным странам. Что Вас может сегодня удивить?
– Что угодно. Я открыта любым чудесам, как положительного, так и разного иного толка. Все пожираю, перемалываю… мука будет. Это моя профессия – удивляться. Когда писатель перестает удивляться, он кончается.
– В какой из описанных Вами стран Вам было комфортней?
– В любой, куда я не взяла компьютер, где не слушаю новостей и не имею доступа к электронной почте. Там, где я могу совершенно выпасть из своих будней – во всех смыслах. Например, путешествуя, мы с мужем (люди в общем непьющие) начинаем пить уже в аэропорту и далее всю поездку регулярно прикладываемся к бутылочке, дающей дополнительное чувство свободы и легкого ошаления и счастья.
– К какому типу туристов Вы относитесь – к «рюкзачному», которые готовы переночевать в палатке, соломенном бунгало, молодежном хостеле по двадцать коек в комнате… или к «чемоданному», когда ждешь, чтобы служащий дорогого отеля принял твой чемодан и поднял его в лифте на 11-й этаж?..
– Коварный вопрос. Я прошла все стадии и «рюкзачных» и «чемоданных» путешествий, в зависимости от состояния финансов. Лицемерить и кокетничать не стану: с возрастом все больше ценишь центровое расположение гостиницы, наличие лифта и приличной сантехники в номере. Нет, пожалуй, палатки остались в далекой юности.
Впрочем, ведь в моей юности все было иначе, чем в вашей. Надо бы написать эссе под названием «История советских гостиниц». Знаете, с чего бы я его начала?
Картинка по теме:
Дело происходило в шестидесятых годах. Некий молодой человек женился, и прямо после свадьбы молодые сели в поезд «Москва – Рига», чтобы там, откуда когда-то в Москву переехала семья жениха, провести романтический медовый месяц.
Стояла осень, сезон не туристический, жених не стал заказывать номер в гостинице заранее.
Но, как на грех, в те дни в Риге проходили какие-то всесоюзные соревнования, и гостиницы оказались все, буквально все переполнены спортсменами.
Наконец в одной из гостиниц администратор посоветовал прийти вечером – вроде какие-то спортсмены должны уехать. Весь день молодожены бродили по городу под дождем и вечером явились в гостиницу. Тут выяснилось, что спортсмены встретили подруг и уезжать раздумали.
Новобрачная расплакалась, опустилась в кресло в холле и сказала:
– Все. У меня ноги не идут. Я здесь останусь!
Тогда парень взял оба их паспорта, отнес на стойку и сказал администратору:
– Нам идти просто некуда. Вы обещали. Вот наши паспорта, устраивайте нас, как хотите!
Администратор, старый многоопытный еврей, взял паспорт, раскрыл его…
– Молодой человек, – спросил он вкрадчиво, – а вашего дедушку случайно звали не Моисей?
– Моисей.
Тот усмехнулся и сказал:
– Так это его гостиница.
– Когда Вы оказываетесь в чужой стране, то чем в первую очередь руководствуетесь, прокладывая маршрут?
– Это зависит от того, еду ли я с мужем, одна или с подругой. Если мой попутчик – муж, то я тащу свой вечный крест – блуждание по музеям, в поисках очередного автопортрета Рембрандта, которого мы еще, черт побери, не видели. Были в Риме, где – в который раз! – потащились в Ватикан, глянуть, как там поживает Сикстинская капелла. Ну, жара, очередь, опоясывающая чуть не весь Рим… туристки в маечках, срочно покупающие в ближайшем ларьке какой-нибудь платок, дабы прикрыть плечи.
Все-таки смешно и несправедливо: весь потолок Сикстинской капеллы в музее Ватикана буквально клубится полуголыми фигурами. А посетители должны при этом целомудренно прикрывать плечи и колени, и за этим очень строго следят служители музея. Кстати, ведь вначале Микеланджело написал всех персонажей мистерии полностью обнаженными. Но среди святых отцов и гостей Ватикана поднялся ропот, и некий специально приглашенный художник прикрыл там и сям сокровенную небесную наготу, за что всю оставшуюся жизнь проносил кличку Подштанники. И поделом! Не суйся в палитру гения.
Если я путешествую одна, то могу просидеть в кабачке полдня, наблюдая за посетителями, официантами, прохожими за окнами, – пребывая в состоянии настоящей эйфории: заполняя блокнот густой сетью записей, изнемогая от любви к человечеству.
Но в выборе страны для путешествия я всегда сообразуюсь с внутренним позывом: хочется? Не хочется? И не стремлюсь коллекционировать страны. Могу зарулить дважды и трижды туда, где мне было хорошо… Знаете… во всех этих путешествиях по незнакомым странам, среди звуков чужих языков есть одна опасность: заблудиться, закружить, запетлять… себя забыть…
Картинка по теме:
Я вспоминаю один вечер в забегаловке на Московском вокзале в Питере, в родном городе Саши Окуня, нашего друга, известного израильского художника. Из Питера Саша уехал тридцать лет назад. И так совпало, что мы встретились, пересеклись в Питере на один вечер. Мы уезжали, а он оставался еще на день. И провожал нас на вокзале, восхищаясь этим обстоятельством – вот, мол, стоило уехать так давно, чтобы спустя тридцать лет провожать иерусалимских друзей в Москву. Я вдруг вспомнила, как два года назад мы с Сашкой встретились в Венеции, а в прошлом и в этом году – наши застолья в Москве, вспомнила, как обычно и привычно сидим мы в Иерусалиме… Ощутила странную карусельность нашего бытия, когда ты – словно ось, вокруг которой плывут города.
Я обронила что-то на эту тему, и Сашка принялся рассказывать, как однажды, путешествуя на машине по югу Франции, они с Верой заблудились, пропетляли весь день и к вечеру с трудом выехали на нужную дорогу.
К ночи оказались в каком-то городке под Арлем. Сашка был так расстроен тем, что потерял целый день, так голоден, пропылен и измучен… С трудом отыскали они еще открытый ресторанчик. Вошли и сели за стол. Вокруг стоял полумрак, мерцали приглушенные лампы на каждом столике. Подошел официант, протянул меню. И, прежде чем сделать заказ, Саша, превозмогая смертельную усталость, спросил его:
– Какое сегодня число?
– 15-е, месье, – учтиво ответил гарсон.
– 15-е… чего?
– 15-е августа, месье, – чуть подняв бровь, ответил гарсон.
– А где мы? – спросил Сашка и в этот момент как бы увидел себя и Веру со стороны, как их видит этот молодой человек. Он вдруг ясно увидел себя, одновременно испытывая странную слабость и отстраненную ясность.
Гарсон глухо пробормотал название городка…
И тогда Саша понял, что обречен задать следующий вопрос, даже если официант сочтет его сумасшедшим. Тихо он спросил, глядя в глаза молодому человеку:
– А кто мы? – понимая, что в данную минуту тот ответит на этот вопрос точнее, чем он сам.
– Как Вы относитесь к манере «типизировать» нации (вроде русской лени или немецкого педантизма). Насколько, по-Вашему, подобные стереотипы имеют отношение к реальности?
– Я все-таки литератор. Любой писатель для своей прозы выдернет из толпы как раз таки нетипичный случай… Живя в Израиле уже много лет и наблюдая всю невообразимую этническую пестроту одного-единственного народа, я давно зареклась «типизировать» народы другие. Хотя, допускаю, что понятие «национальный тип» тоже не из воздуха взялось. Если меня с завязанными глазами переместить во сне в какую-нибудь страну, вывести на площадь и снять повязку с глаз, я минуты через две уже определю, что это за страна. И не только по языку, а по тому, как двигается толпа, как припарковывают автомобили, как улыбаются… понимаете, толпа – самое важное в пространстве страны, она и создает это пространство – миллионами выдохов, эманаций. Из этого бывает соткан воздух в разных местах. И это вполне ощутимая вещь. Это и архитектуры касается. Всякий народ веками создавал себе пространство для жизни, сообразуясь со своими предпочтениями. Так и выковывался национальный тип… который сплошь и рядом выбивается из общих правил.
Поразительные бывают «осечки».
Однажды наша приятельница поехала в Лондон со своей маленькой внучкой. У Букингемского дворца они увидели в будке пожилого роскошного двухметрового гвардейца: седые, подкрученные кверху усы, окладистая белоснежная борода – холеное холодное лицо истинного британца. Маленькая израильтянка подбежала к будке и по-английски воскликнула с присущей израильским детям нетерпеливой прямотой:
