Пол Винсент - Я и мои гормоны
– В конце концов, – добавил Феромон, – именно поэтому мужчины стараются не распускать сопли. Чем наша ситуация отличается от любой другой?
– Хорошо, – согласился Гистамин, – признаемся: «Я был ужасно пьян и совершенно не помню, что произошло».
– Скажем правду?
Большинство гормонов отнеслось к этой затее скептически.
Пока они обсуждали стратегию, поведения Билла, его подруга тоже проснулась, откинула покрывало, посмотрела на Билла, наклонилась и поцеловала его. Гормоны замерли от ужаса, осознав, что провели ночь вовсе не со Сьюзи.
– Это Кейли! – взвизгнул Адреналин. – Это наш психоаналитик!
Гормоны были шокированы, а Билл лежал, потрясенный и оцепеневший.
Первым смог заговорить Феромон:
– Только в такие моменты я бываю по-настоящему счастлив.
Глава 6
Гистамин не мог оставить произошедшее без внимания. Весь день он снова и снова мусолил известные им факты, чрезвычайно раздраженный неразберихой, созданной другими гормонами, и старался сделать все возможное для того, чтобы его товарищи почувствовали себя так же отвратительно, как и он. К вечеру Гистамин успел несколько раз перебрать всевозможные варианты обвинений и теперь радовал окружающих юмористическими сравнениями:
– Вот, к примеру, у вас закончились деньги, – с напором вещал он, – вы идете в банк и берете их у банкира. На другой день вы оправляетесь к семейному психоаналитику, потому что у вас с женой что-то не ладится в постели, – так давайте затащим в постель психоаналитика!
– Но мы ведь не знаем наверняка, был ли у них секс, – урезонивал его Феромон.
– А что еще он мог там делать? Проверял, теплые ли у докторши одеяла? Конечно, Билл сделал это исключительно во имя спасения своего брака! И в самом деле, зачем ходить на сеансы к специалисту, если ты не уверен, что тот может устанавливать с людьми по-настоящему теплые отношения, ночью спит в уютной кровати и к тому же знает толк в сексе. Ты это имеешь в виду?
– Разумеется, нет.
– А ведь это мы его до этого довели!
– Что? – смутился Тестостерон. – Мы заставили Билла проверить, теплое ли одеяло у Кейли? Не помню такого!
Гормоны подавили смешок.
– И я ничего не помню, – признался Феромон.
– А почему? Все ради какой-то второсортной хохмы, которую к тому же никто из вас не может вспомнить. В конце концов, что мы поимели с этой тетеньки? Я хочу спросить: что мы получили, если не брать во внимание сам секс, возбуждение и самодовольство?
– А почему ты не хочешь принимать во внимание все эти вещи? – поинтересовался Феромон.
Гистамину потребовалось время на то, чтобы найти подходящий ответ, так что другие гормоны могли наслаждаться столь долгожданным перемирием.
Но оно продолжалось недолго. Дело в том, что весь день Билл избегал Эвелин. Даже не попытавшись объяснить жене свое ночное отсутствие, он сразу уехал на работу. Сегодня она задерживалась на дежурстве, поэтому Билл уже лежал в постели, когда во входной двери повернулся ключ и в коридоре послышались шаги. Затем на какое-то время повисла тишина – Эвелин проверяла, везде ли порядок. Ей нравилось, когда все было чистеньким, аккуратным, вся посуда была вымыта, мусор выброшен, подушки поправлены и так далее.
Гормоны и Билл лежали в постели и прислушивались. Они ждали, что она зайдет с минуты на минуту, и это было невыносимым.
– Откуда у нее этот гигиенический сдвиг? – спросил Феромон. – Если хотите знать мое мнение, то это ненормально.
– Эвелин одно время встречалась с рентгенологом, у которого были грязные ногти, – объяснил Гистамин.
– А-а.
– Наверное, она хочет заставить мужа помучиться, дожидаясь ее.
– Или просто собирается с мыслями.
Билл напрягся, чтобы услышать хоть что-нибудь, что могло бы прояснить его дальнейшую судьбу. Он старался убедить себя, что не стоит так беспокоиться. Вероятно, их брак уже дошел до той стадии, когда Эвелин безразлично, где он провел ночь; может быть, она даже была рада отдохнуть от его общества. Биллу вдруг стало жалко себя. Он вспомнил о своем далеко не атлетическом телосложении. Может быть, Эвелин хотела, чтобы Билл занялся каким-нибудь спортом? Но тут же он подумал с сожалением, что даже если бы так оно и было, то жена не упустила бы шанса поиздеваться над ним.
Гормоны старались в спешке разработать тактику и стратегию поведения Билла. Все были слишком возбуждены, чтобы действовать в одном направлении. Гистамин весь день провел, обдумывая ситуацию, но теперь даже он понятия не имел, что предпринять. Все вздохнули с облегчением, когда, вместо того чтобы войти в спальню, Эвелин свернула в ванную комнату, – казнь откладывалась, но только на пару минут.
Феромон внес предложение:
– Когда Эвелин с ним заговорит, сделаем так, чтобы глаз Билла стал подергиваться, а сам он вздрагивал от малейшего шума.
– Зачем? – спросил Гистамин.
– Понятия не имею, – ответил Адреналин, – но я согласен, что так будет лучше.
– То-то будет весело, – сказал Феромон.
– Меня от вас тошнит, – начал Гистамин. – Значит, предать Билла – это, по-вашему, забавно? Неужели я единственный гормон, которого заботит благополучие хозяина? Единственный?
Гормонам стало совестно, но они молчали.
– Понятно, – сказал Гистамин.
– Понимаешь, дружок, ведь мы – гормоны, – объяснил Адреналин. – А это довольно мерзкая работенка: подростку – прыщи, взрослому – приливы…
– Эй, тс-с-с! Она вошла в спальню.
– Привет, женушка, – наигранно радостно сказал Билл.
Эвелин отвернулась.
– Я тут прочитал в газете…
– О боже! – застонал Гистамин. – Он опять начинает светскую беседу. И это после всех наших споров. Она обязательно что-нибудь заподозрит.
Феромон с ним не согласился, так как чувствовал, что Билл просто начинает издалека, но не мог понять, куда тот клонит. Когда Билл сменил тему, Феромон уверился в своей правоте.
– Да, Эвелин, я совсем забыл рассказать тебе о вчерашнем вечере. Мне кажется, что ради сохранения нашего брака мне необходимо стать более общительным. Понимаешь? Предлагаю обсуждать проблемы по мере их поступления.
Адреналин был поражен:
– Блестяще! Билл поменял тему разговора, а затем плавно ушел от нее, и ему ничего не пришлось объяснять. Профессионально.
Эвелин посмотрела на Билла, как будто искала на его лице что-то одной ей известное.
– Так что ты делал прошлой ночью? – наконец тихо спросила она.
– Учился общаться! – воскликнул Гистамин.
– Ну, ты знаешь…
– Нет, не знаю.
– Он – покойник, – сказал Гистамин. – Осталась чистая формальность: нацепить на палец бирку и захлопнуть дверь холодильника в морге.
Между гормонами вновь началась перепалка: первым вступил Адреналин, которому на помощь поспешил его менее известный собрат – Норадреналин. Потом подключились Кортизол и прочие миротворцы, благодаря чему бедного Билла в течение нескольких минут бросало то в жар, то в холод. Его настроение прыгало от паники до олимпийского спокойствия. Так продолжалось до тех пор, пока гормоны не поняли, что Феромон пытается их перекричать – ему срочно надо было что-то сказать.
– Слушайте, слушайте! – взывал он. – Мне кажется, что-то происходит! По-моему, что-то случилось!
– Да ладно тебе…
– Я серьезно, посмотрите на Эвелин.
Грустная Эвелин, опустив голову, что-то очень тихо говорила.
– Видите? Что-то не так!
– А что она говорит? – спросил Адреналин.
– Если бы ты, Адреналин, перестал стучать по ушам, то, вероятно, мы смогли бы хоть что-то расслышать.
– Все дело в том, – медленно продолжала Эвелин, – ох… послушай, что я хочу сказать… Видишь ли, Билл…
Она прошептала что-то неразборчивое, чего не расслышали ни Билл, ни гормоны, а затем сказала отчетливо:
– Я беременна.
– Ты… что? – нервно спросил Билл.
– Она… что? – повторили гормоны.
– Я беременна.
– Не может быть!
– Почему? Я такая же женщина, как и остальные!
Билл схватился за голову, а гормоны не могли проронить ни слова.
Супруги сидели молча, не двигаясь. Они чувствовали себя опустошенными. Билл хотел бы расспросить Эвелин о многих вещах. Например, собирается ли она делать аборт? Планировала ли она эту беременность тайком от него? Но ему казалось, что сейчас было не самое подходящее время для подобных расспросов. Любой ответ изменил бы его жизнь навсегда, сама же проблема неожиданно оказалось чисто женской, и решение должна была принимать Эвелин. Билл чувствовал, что любое неосторожное слово, вырвавшееся сейчас, может поставить крест на их браке. Он хотел спросить, как она себя чувствует. Ему казалось, что, вообще-то, он должен был порадоваться за нее. Но он чувствовал себя виноватым за то, что не испытывал этой радости.
Настроение гормонов испортилось и они принялись ругать матриархат.
– Вот чертовы женщины, – сокрушался Гистамин. – Это так на них похоже, в особенности на Эстрогену и Прогестерону. Они долго ждут, пока брак не окажется под угрозой, а затем устраивают развлечение в таком духе.
