Вячеслав Верховский - Я и Софи Лорен
А она – по роли – заламывала руки и страдала, ну, «Хованщина», народная трагедия. И вот тут. Этот Петя придушенно ей снизу зашептал:
– Улыбочку!
Солистка вздрогнула. Но продолжала петь.
– Улыбочку! – повторно выдал Домнич, так настойчиво…
Я где-то слышал, что певцам умным быть совсем не обязательно, но Архипова, народная певица, не выходя из образа, на весь зал ему пропела:
– Пошел во-о-он!
– Браво, бис! – аплодисменты, хохот. Наши люди!..
К «Хованщине» она не возвратилась.
Ну и Донецк уже не навещала…
ЗапискаОднажды, когда я ходил в младшую группу детского сада «Василек» № 7, воспитательница Мила Ивановна передала через меня домой срочную записку: «Срочная записка. Уважаемые товарищи родители вашего сына Славы Верховского! Сегодня во время мертвого часа уписалась девочка Людочка Атарова. Прошу принять незамедлительные меры!»
Родители долго ломали голову. Если, извините, казус случился с Людочкой Атаровой, то это, естественно, не к ним. Но как же «естественно», если Мила Ивановна срочную записку адресовала именно им, родителям Славы Верховского?
Они долго ломали голову, родители. И в результате обратились к воспитательнице Миле Ивановне напрямую. И что же оказалось? Оказалось: Мила Ивановна, увы, не ошиблась. Оказалось – во время мертвого часа Люде Атаровой, отдыхавшей на соседней раскладушке, рассказал я смешную историю.
Отзывчивая Люда не сдержалась.
Виртуозы ДонецкаСквозняк – и с пюпитров посыпались ноты. Нужно срочно поднять! Но как их поднять?! Когда нужно же играть: идет аллегро! Но как играть, когда все ноты на полу?!
Они нашлись, артисты из оркестра! Кое-как расправили ногой, склонились в три погибели, сыграли.
И после этого – они не виртуозы?!
ИнтервьюЯ, сотрудничая с местной «Комсомолкой», брал интервью у одного эстрадного певца… Даже вот не знаю: он певец ли? Но поет. Вот такой уверенный в себе! А когда-то танцевал, но то когда-то. Зато поговорили хорошо. Я ухожу. А певец он, не певец, но окликает так обиженно:
– Все автограф просят. Вы особенный?
Мне ничего не оставалось, как:
– Прошу!
«Жилаю вам…»
Я говорю:
– А почему «жилаю»?
– А надо как?
– А надо, чтобы «же…».
– Предупреждать вас не учили?! – он вспылил…
Для интервью – чудесная концовка! Могла быть.
Да жаль, что оказался я приличным.
Вера БольшаковаВ донецкой филармонии выступал знаменитый Наум Штаркман.
В антракте я подошел к ветерану сцены – угловатой Большаковой, поделиться: она же вся в искусстве, не от мира сего. Кто-кто, а она уж разбирается…
Я ждал, что Большакова скажет: гений он! И я тут же соглашусь: конечно, гений! И так мы по душам поговорим…
– Ну и как вам Штаркман, Вера Львовна?
– Старичок, приятный на мордашку!
Так я впервые в ней увидел женщину.
НебрежноДонецкий балет известен далеко за пределами цивилизованного мира. В кассе театра, куда повадились нувориши, один из них небрежно:
– Мне на «Спящую…»!
– Сколько?
– Два.
– Вам какие?
– Женский и мужской…
ВасилинаБыльЧитали у миллионерши Василины (это имя). Во-первых, я. Затем поэт и декламатор Горобец. Кто-то там еще, из вундеркиндов. Рассказы, басни, кто что написал. Одна девочка для Василины танцевала. Подпрыгивала, падала на коврик, оригинальным жанром выгибалась…
Василина покровительствует творческим. В ее доме – два камина и собаки, а по стенам рембрандты и рубенсы. И кто бы ни читал и ни подпрыгивал, миллионерша: «Супер!» или «Вау!» – незамедлительно, по факту, тут же вскрикивает. Современная такая, в смысле, Эллочка. Хотя по документам Василина…
А в доме роскошь, бьющая наотмашь. Мне даже стало как-то неуютно. Эти подвесные потолки. Эта ванна, где можно трижды утопиться. Плазменные телевизоры, штук десять. Умопомрачительные рыбки из аквариумов…
И вдруг я встрепенулся: неужели?! Неужели я элементарно позавидовал? Досадно. Вот так себя не знаешь – узнаёшь…
Но тут в себе я, слава богу, разобрался! Нет, не обзавидовался я! Просто везде у этой дамы зеркала, и в нескольких я постоянно отражался. Что, конечно, отвлекало, раздражало… В общем, жуткий дискомфорт и все такое.
И я брякнул этой Василине:
– Василина, как мне хочется побыть у вас вампиром!
Она, так живо:
– Вау, почему?!
– А чтоб не отражаться в зеркалах!
Она недоуменно:
– А чего же раньше ты молчал, ну ты даешь!
Надавила на какой-то пульт и… Мое изображение исчезло!
Я вскрикнул:
– Вау! – сам не зная почему.
Она так неприятно поразилась и… И даже урезонила меня:
– Нет, не вау, а всего лишь супер! И на кого вас только учат, тех писателей?!
Сергей РахманиновДо начала филармонического концерта остается несколько минут. Вдруг старичок, сидящий через кресло, ни к кому не обращаясь, восклицает:
– Господи, такой концерт испортить!
Я:
– Что такое? Что случилось?!
– Забыл бинокль! – в сердцах. – Такой концерт!..
Чуть не плача, он поднялся и… Ушел.
Ростропович в ДонецкеЧеловек не бедный, на концерт Мстислава Ростроповича я купил входной билет, то есть без места.
Мне сказали:
– Слава, ты ж не бедный!
– Разумеется!
– А чего ж ты?!
– Перед Ростроповичем сидеть?!
ШтраусВ донецкой филармонии состоялся вечер полек и вальсов Штрауса. Закрывая концерт, ведущая – с чувством – подытожила:
– Оказывается, хорошо знакомые мелодии можно сделать неузнаваемыми, если подойти к делу с творческим огоньком…
Зверькова и ПапановВ конце восьмидесятых у меня была стажерка-репортерка Таня Зверькова. Сейчас она пошла на повышение: говорят, что обретается в Москве…
Таня путала абсолютно всё. Ее рассеянность была феноменальной. К тому же дура, это не отнять. Однажды, еще в городе Донецке, ее «бросили» на Михаила Козакова. Кажется, в драмтеатре Козаков читал Самойлова и Бродского. Зверькова решила интервью с Козаковым не откладывать и попыталась к нему прорваться прямо в антракте:
– Расступитесь, интервью!
Таню испугались – и впустили. В жуткой шапке, в перекошенной тужурке, с каким-то допотопным диктофоном она набросилась на Михаила Козакова:
– Представьтесь, пожалуйста!
Козаков тут же смекнул, кто перед ним, и представился:
– Анатолий Папанов!
– Так, Анатолий, – начала Зверькова. – В общем, так…
Михаил Михайлович нахмурился:
– Что за фамильярность?! Я Анатолий Дмитриевич!
Зачастила:
– Анатолий Дмитрич, Анатолий!.. Извините, а скажите…
Так она проговорила с Козаковым, как с Папановым, до самого до третьего звонка. О чем они там говорили, я не знаю. К слову, интервью так и не вышло: на радостях Зверькова где-то потеряла диктофон…
Дура дурой, а уже в Москве, ответсек гламурного журнала. Так, извините, кто из нас умней?
УспехВыступаю перед старичками со своими текстами. Старички такие правильные, всё у них по рубрикам разбито. Я иду у них под рубрикой «Веселая шутка для зрителя».
Сидели с каменными лицами. Я даже:
– Извините, все из нас живые? – уточнил.
Вроде да. Я им уже и так, и этак – лица каменные! Где-то через час один вдруг засмеялся. Наконец-то! Я к нему развернулся всем корпусом: мой зритель, мой! Оказалось, он просто закашлялся. В конце мне очень вежливо похлопали. А потом ведущий произнес:
– Ну а теперь настало время нам и посмеяться. И встряхнуть нас сможет только Иосиф Жеребкер!
Жеребкер запел. Я встряхнулся.
Как приходит славаНовое прочтение класики: Ромео – в очках минус пятнадцать. Так в либретто. Как он может танцевать близорукость? Только невпопад. Вот он и свалился в оркестровую. В зале, разумеется, волнение. На авансцену выбегает режиссер-новатор:
– Не волнуйтесь, это так в либретто, вот смотрите!
Бьет ладонью по либретто. Все, кто видит, тут же проникаются.
Из ямы – крик, переходящий в вой: у Ромео сломана нога. Он на носилках. С ним бегут на сцену. Ему протягивают смету спектакля. Превозмогая боль, он подслеповато щурится. В смете отдельной строкой… Нет, не может быть! Сломанная нога!..
Гениальное предвидение режиссера выводит его в культовые фигуры украинской сцены.
Так
приходит
мировая слава…
АккомпаниаторВ клуб – не скажу какой интеллигенции… ну хорошо, еврейской – я пригласил одного почтенного аккомпаниатора, на творческую встречу. Но аккомпаниатор – бабушка, блиставшая на сцене еще в тридцатые, – не явилась. Я знал: старушка педантична – и занервничал. Наконец, к ней дозвонился. Хоть живая!
– Вы не пришли…
– А потому что не смогла!
Я еще подумал, что ослышался.
– Но вы же обещали!
– У меня причина. Уважительная.