Симон Кармиггелт - Несколько бесполезных соображений
Анни служила в двух местах уборщицей, имела хороший характер и ленивого мужа. Говоря о нем, она всегда называла его «хозяином»: хозяин хочет то, хозяин хочет это. Только вот работать «хозяин» не хотел. Поэтому на жизнь зарабатывала она.
Анни была очень мудрая женщина. Она интуитивно понимала буквально каждого человека, а ведь этому ни в каком университете не научишься, это талант, с которым надо родиться. На жизнь она смотрела спокойно, бесстрашно и чувствовала себя в ней как рыба в воде.
Если я случайно входил, когда они пили кофе, Анни тотчас же меняла и тон, и тему разговора. И лишь потому, что я мужчина, относилась она ко мне как к существу душевно неполноценному, с которым надо обращаться дружелюбно, ведь он не виноват в своей неполноценности и никуда от него не денешься. Так же она относилась и к своему мужу. Он тоже был ни в чем не виноват.
Однажды утром Анни, как всегда, пошла на работу, но, оказывается, явилась она напрасно: хозяйка квартиры уехала куда-то по семейным обстоятельствам. Неожиданно вернувшись домой, она застала «хозяина» в постели со своей лучшей подругой — пухлой особой по имени Софи, которая покуда не чуждалась плотских радостей.
«Она больше всех испугалась», — рассказывала потом Анни. Сама Анни не испугалась. По моему глубокому убеждению, Анни догадалась о приближении этого события гораздо раньше, чем сами его участники. Поскольку «хозяин» намекнул, что на склоне лет встретил подлинную любовь, но не знает, как без помощи и поддержки удержать свое счастье, Анни решительно взяла дело в свои руки. Она заявила, что уйдет от него, только не сразу, а через месяц. «Софи хоть и знает хозяина, но не так хорошо, как я», — сказала она. И поэтому стала совершать с подругой долгие прогулки, наставляя ее по части обращения с «хозяином». Она рассказала обо всех особенностях его характера. Что он говорит и делает, когда бывает не в духе. Как он смотрит и шутит, если у него игривое настроение. Что ему нравится в постели. На какие выдумки он пускается, чтобы удрать из дому. В основном он плетет всякие небылицы, выставляя себя героем, и все это надо терпеливо выслушивать и восторгаться.
Через месяц Софи изучила «хозяина» вдоль и поперек. Ни одна мелочь не была упущена. И тут Анни упаковала «хозяйское» барахлишко и помогла ему перебраться к Софи. Напоследок они втроем попили чаю с пирожным. Очень мило посидели. Анни, вполне довольная, отправилась домой, а путь ее лежал мимо стройки. Там, прислонясь к свае, отдыхал молодой бетонщик. Анни вмиг его раскусила: «Устал, милок?»
Через неделю парень поселился у нее. Он очень нуждался в материнской заботе, и Анни на работу не скупилась, в том числе и в постели. Парень сиял. Для полного счастья ему не хватало только мотоцикла. Анни подарила ему и это счастье, истратив свои сбережения, заработанные мытьем полов еще задолго до его появления. По воскресеньям она теперь восседала на заднем сиденье, этакий пятидесятивосьмилетний моторизованный ангел. Бетонщик водил мотоцикл плохо, и они часто падали, однако, не успев еще подняться с земли, Анни уже кричала: «Ничего серьезного!» Она вечно ходила в синяках, но говорила: «Даром молодого парня не заполучишь».
А у Софи дела тем временем шли не так успешно. Слишком основательно она была подготовлена. Поэтому все, что делал «хозяин», казалось ей deja vu.[60] Даже в постели рядом была Анни со своими советами. От такой жизни на стенку полезешь. И в один прекрасный день Софи, бросив все, удрала к своей сестре. «Хозяин» приплелся к Анни и стал проситься обратно. Но Анни ответила: «Нет, милок, мне очень жаль, но у меня теперь другой».
«Хозяин» так ни с чем и потащился восвояси.
Рассказывая об этом, она улыбалась с легким злорадством. Ибо в своих долгих беседах с Софи предвидела и это.
Мечты
Поезд набирал скорость. Уставясь отсутствующим взором на проплывавшие мимо пастбища, мужчина затушил сигарету и машинально зажег новую.
— Ну-ну, продолжай в таком же духе, — сказала жена, сидевшая напротив.
— Что? — переспросил он.
— Ты опять куришь как сумасшедший. Доктор же сказал: «Максимум четыре сигареты в день».
Мужчина раздраженно фыркнул.
— Я говорю это для твоего же блага, Хенк, — заметила она.
— Слушай, не зуди! — крикнул он.
Ее лицо исказилось, будто от пощечины. Чтобы не видеть этого, он спрятался за газетой.
«Зря я нагрубил, — думал он. — Ведь она желает мне добра».
Не сводя глаз с газетной страницы, он расфантазировался.
Что, если он вдруг умрет?
Она будет плакать…
С теплым чувством он подумал о тех, кого испугает известие о его смерти. Бедный Хенк! А может, первой умрет она? Бедная Анна!
Он мысленно увидел себя на кладбище, бледного и сдержанного, услышал свою краткую речь, простые, искренние слова благодарности, которые всех взволновали, Видел, как после похорон, сгорбившись, идет к ожидающей его машине. Повсюду сочувственные взгляды, люди тронуты его скорбью. Бедняга.
Его глаза наполнились слезами. Буквы газетного текста расплылись в сером тумане.
Второй раз он не женится. Нет!
Правда, женщины будут из-за него ссориться. Ведь он зрелый мужчина в расцвете сил. И постарше его женятся на молодых красивых девушках. Так часто бывает. Чаще, чем прежде. Теперь никто не считает это глупостью. Да и что тут глупого…
Он хотел было развить в мечтах эту тему. Почему бы и нет? Ведь словно открыл ящик комода, который считал пустым, а там полным-полно всякой всячины. Итак, если он еще раз…
Но нет, он отбросил это искушение. Ему известно кое-что получше.
Мрачно улыбаясь, он слышал собственный голос:
«Нет, детка, это невозможно».
«Но почему же?»
«Ты должна выбрать сверстника».
«Но мне нужен ты!»
«Ах, это пройдет…»
«Никогда!»
«Позже ты будешь меня благодарить».
Он видел, как уходит, оставив ее неутешной.
Прекрасный поступок. Он удержит молодую девушку, по сути еще ребенка, от ошибки и не изменит Анне. Превратится в одинокого седого чудака, погруженного в себя, обделенного судьбой. Полюбит книги. Наверняка начнет читать великих философов. Перед портретом Анны всегда будет ставить свежие цветы. И раз в неделю, по воскресеньям, посещать кладбище. Он увидел себя там у могилы, со шляпой в руках. Кладбищенский садовник почтительно здоровается с ним, когда он идет обратно к выходу, одинокий и добродетельный.
Жалость к самому себе нахлынула с такой силой, что у него по щеке покатилась слеза. Под прикрытием газеты он поспешно смахнул ее. Бедняга. Всегда один. Но он будет примером и опорой для…
— Ну вот, опять ты закуриваешь. Он опустил газету на колени.
— Уже третья, — сказала она и, удивленно посмотрев на него, добавила: — Что с тобой? У тебя глаза заплаканные.
— Это от дыма, — ответил он. Мечты его разлетелись в прах.
— Вот видишь! Нельзя так много курить.
Он взглянул на нее сквозь слезы и со злостью рявкнул:
— Слушай, не зуди!
Оттенок
Когда я был маленьким, мы жили в Гааге в просторном старом доме. Позже, вспоминая этот дом, мать говорила, что он «отнимал уйму времени». Но она убирала его отнюдь не в одиночку. Кроме постоянной прислуги, жившей в доме, у нее была еще одна, приходящая, для черной работы. Эту необычайно толстую женщину звали Грета. Муж ее, Кеес, имел по нынешним временам редкую специальность: он был подручным у слесаря-водопроводчика. Меня ужасно удивляло, что такая толстая женщина, как Грета, может быть замужем. Жизнь еще не открыла мне, что многие мужчины находят в этом свою прелесть. Сам я восхищался тогда школьными учительницами, а они были худы как щепки.
В субботу после обеда Кеес всегда заходил за своей Гретой. Если она к тому времени не успевала домыть коридор, он терпеливо ждал на кухне и в своем темно-синем шерстяном костюме с жилетом и в солидной шляпе ничуть не был похож на подручного водопроводчика.
В те годы даже людям, ограниченным в средствах, приходилось вне работы наряжаться и пускать окружающим пыль в глаза: мол, у нас в семье полный достаток, — иначе собственные же собратья запишут их в бродяги. Лишь эксцентричные богачи могли разгуливать чуть ли не в лохмотьях, потому что деньги ставили их выше всех принятых норм.
Когда я в субботу после обеда заходил в кухню, Кеес всегда очень дружелюбно приветствовал меня.
У него было пышущее здоровьем лицо, светлые усы и веселые голубые глаза. Я совершенно не понимал, почему такой славный молодой парень женился на Грете. Из-за полноты она казалась мне ужасно старой.
— Ты, поди, опять в футбол играл? — говорил мне Кеес. — Сразу видно, заядлый футболист. Небось центральный нападающий.
В воодушевлении, с которым он рассуждал о моих предполагаемых успехах на футбольном поле, присутствовал какой-то своеобразный оттенок. Оно было и чрезмерным, и в то же время нет. Но поскольку мне хотелось быть таким, каким он меня представлял, я отвечал:
