Пелам Вудхаус - Фамильная честь Вустеров. Держим удар, Дживс! Тысяча благодарностей, Дживс!
— Рюмкой не обойдешься, — сказал я. — Катите бочонок, Дживс.
Не знаю, как Эмералд Стокер управлялась с палитрой и кистью, не видел ничего из ее творений, но кулинаркой она была отменной, и любой хозяин был бы счастлив нанять ее на службу на веки вечные. Обед, приготовленный ею, был великолепен, язык проглотишь.
Однако из-за дурацкого поручения Стиффи, которое мне предстояло выполнить, я почти совсем лишился аппетита. Чело нахмурено, и взор рассеянный, и горек вкус изысканного яства.
— Дживс, — начал я, когда после обеда он провожал меня к автомобилю, — тон у меня был меланхолический, потому что я утратил свою обычную жизнерадостность, — не кажется ли вам странным, что при столь высокой детской смертности такая девочка, как Стиффи, выжила и достигла двадцатилетнего возраста? По-моему, здесь определенно проявлен недосмотр. Как называется дерево, под которым если немножко посидишь, то сразу копыта отбросишь? Я, помнится, где-то читал про него.
— Анчар, сэр.
— Значит, Стиффи — анчариха, вот она кто. К ней опасно приближаться. Она сеет несчастье. И вот еще что. Хорошо ей говорить ничтоже сумняшеся… Как вы считаете, это верное выражение?
— Да, сэр. Или бестрепетно. Это синонимы.
— Хорошо ей говорить ничтоже сумняшеся, или бестрепетно: «Доставь эту дурацкую кикимору Планку», — а как я его найду? Не могу же я ломиться в каждую дверь в Хокли и спрашивать: «Простите, вы не Планк?» Все равно что искать иголку в стоге сена.
— Очень выразительный образ, сэр. Я вполне понимаю ваши затруднения. Осмелюсь заметить, сэр, вероятно, имело бы смысл обратиться в местное почтовое отделение и навести справки. Почтовые служащие всегда имеют в своем распоряжении информацию о людях, проживающих в окрестности.
Дживс не ошибся. Притормозив на Хай-стрит в Хокли, я отыскал почтовое отделение, которое оказалось, как это часто бывает в деревне, скорее лавкой, где вы можете купить сигареты, трубочный табак, пряжу, сласти, веревку, носки, ботинки, рабочую одежду, почтовые открытки, бутылки с желтоватой безалкогольной жидкостью, вероятно шипучкой. На мой вопрос почтенная старушка за прилавком сказала, что Планк живет в большом доме с красными ставнями, только надо проехать с полмили назад. Кажется, старушенция огорчилась, что я всего лишь навел справки, а не выразил желания купить пару носков или моток веревки, но стойко выдержала разочарование, и я вернулся к машине.
Дом, о котором говорила старушка, я, помнится, проезжал. Внушительный особняк, окруженный большим участком. Вероятно, Планк, подумал я, служит в этом поместье. Он представлялся мне этаким крепко сбитым, угловатым стариком. Наверное, у него есть сын-моряк, который и привез из дальних стран эту черную уродину. Ни отец, ни сын и не догадывались, каким сокровищем владеют. «Поставлю-ка ее на камин, па, — сказал сын. — Шикарно смотрится». А старик, должно быть, ответил: «Во-во, положь ее туда, сынок. Ей там самое место», — или что-нибудь вроде этого, — просторечье не моя стихия. Итак, они сунули ее на каминную полку, а потом явился сэр Уоткин Бассет со своим вкрадчивым городским обхождением и обвел их обоих вокруг пальца. Ничего удивительного, такие вещи случаются сплошь и рядом.
Я подъехал к дому, вышел из машины и уже собрался постучать в дверь, когда ко мне торопливо подошел пожилой джентльмен с квадратным лицом и такой загорелый, будто он целую вечность торчал на солнце без зонтика.
— А вот и вы, — сказал он. — Надеюсь, я не заставил вас ждать. Играли в футбол, и я потерял счет времени. Входите, мой друг, прошу.
Стоит ли говорить, что такой радушный прием, оказанный человеку, пусть даже наделенному многими достоинствами, но совершенно незнакомому с хозяином, здорово согрел мое сердце. Мысленно отдавая дань глостерширскому гостеприимству, я последовал за хозяином через холл, щедро увешанный головами львов, леопардов, антилоп гну и других представителей фауны, в комнату с французскими окнами, выходящими в сад перед домом. Тут хозяин меня оставил, а сам отправился за напитками, предварительно поинтересовавшись, не желаю ли я промочить горло, на что я с большим энтузиазмом ответил утвердительно. Когда он вернулся, я изучал фотографии на стене. Мой взгляд остановился на одной из них, где была запечатлена школьная футбольная команда, и я без труда узнал хозяина в юном сорвиголове, сидящем в центре с мячом в руках.
— Вы? — спросил я.
— Я. В выпускном классе. В том году я стал капитаном нашей команды. А вот этот, рядом со мной, — это Коротышка Уиллоуби, отличный правый полузащитник, но так и не научился подавать обратный пас.
— Что вы говорите! — потрясенно сказал я. У меня не было ни малейшего представления, о чем он толкует, но услышанного оказалось достаточно, чтобы понять: этот Уиллоуби — сомнительная личность, и я не слишком удивился, когда хозяин дома сказал, что бедолага скончался от цирроза печени где-то в Федеральных штатах Малайи. Видимо, парни, которые не умеют подавать обратный пас, всегда плохо кончают.
— А справа от меня Миляга Тодд, пропфорвард.
— Неужели пропфорвард?
— И еще какой! Играл за Кембридж. Вам нравится раггер?
— По-моему, я с ним не знаком.
— Я говорю, футбол-регби.
— А-а-а, э-э, вообще-то я никогда им не увлекался.
— Неужели?!
— Никогда.
— Господи помилуй!
Я понял, что безвозвратно упал в его глазах, но он, как радушный хозяин дома, постарался побороть в себе отвращение, вызванное моим признанием.
— Я-то всегда был помешан на регби. Правда, после школы много играть не пришлось — меня послали в Западную Африку. Хотел было обучить игре в регби туземцев, но пришлось бросить эту затею. Слишком много покойников, а там вовсю процветает кровная месть. Теперь вот в отставке, обосновался здесь. Стараюсь сколотить в Хокли классную команду, лучшую в графстве. Надо отдать ребятам должное, они землю носом роют. Единственное, чего нам не хватает, так это хорошего пропфорварда, но пока никого не могу найти. Впрочем, вам, должно быть, неинтересно слушать об этом. Наверное, хотите порасспросить о бразильской экспедиции?
— О, так вы были в Бразилии?
Кажется, я, как это часто со мной случается, ляпнул что-то не то. Он удивленно уставился на меня:
— Разве вы не знали, что я был в Бразилии?
— К сожалению, нет. Мне никто ничего не рассказывал.
— Я-то думал, вас ввели в курс дела. Глупо посылать репортера, ничего ему заранее не объяснив.
Я со своей тонкой проницательностью сразу понял, что тут какая-то путаница.
— Вы ждали репортера?
— Разумеется, я ждал репортера. Разве вы не из «Дейли экспресс»?
— Нет, к сожалению.
— Я думал, вы пришли взять у меня интервью о моей экспедиции в Бразилию.
— О, значит, вы ученый?
Кажется, я снова что-то ляпнул. Он был явно задет:
— А кто же я, по-вашему? Разве имя Планк вам ничего не говорит?
— Так вы Планк?
— Разумеется.
— Подумать только, какое странное совпадение, — сказал я, крайне заинтригованный. — Понимаете, я разыскиваю одного типа, которого тоже зовут Планк. Не вас, конечно, а кого-то другого. Тот, кто мне нужен, скорее всего простой парень, от сохи, сын у него моряк. Раз уж вы с ним однофамильцы, наверное, вам будет интересно послушать одну занятную историю. Взгляните-ка на эту безделушку, — сказал я, протягивая ему кикимору.
Он в изумлении воззрился на нее:
— Откуда она у вас? Это редкий образчик древнего туземного искусства, я приобрел ее в Конго, потом продал сэру Уоткину Бассету.
Я был поражен:
— Значит, это вы ему ее продали?
— Конечно, я.
— С ума сойти!
Меня разбирала бойскаутская гордость. Мне ужасно нравился этот Планк, и я был счастлив, что могу сделать для него доброе дело. Вот сейчас он растроганно воскликнет: «Благослови вас Бог, Бертрам Вустер!» Впервые я порадовался, что Стиффи поручила мне это дело.
— Тогда вот что я вам скажу, — начал я. — Дайте мне пять фунтов и…
Я осекся. Он смотрел на меня пристальным холодным взглядом, наверное, такой же взгляд он устремлял на ныне покойных львов, леопардов, антилоп гну и прочих, чьи останки красовались на стенах холла. Мне рассказывали у нас в «Трутнях», что точно так же смотрит Проссер Денежный Мешок, наш клубный миллионер, если кто-нибудь попробует попросить у него в долг пару-тройку монет, чтобы продержаться до будущей среды.
— Ах вот оно что! — сказал Планк с таким омерзением, что впору самому папаше Бассету. — Теперь я понял, что вы за птица. Где только таких не встретишь! Никаких пяти фунтов, любезнейший. Ни с места! Сейчас вызову полицию.
— В этом нет необходимости, сэр, — произнес почтительный голос, и через французское окно в комнату вошел Дживс.
Глава 11
