Дмитрий Ненадович - Повесть о потерянном времени
Тем временем жизнь продолжалась. Обеспечивая продолжение жизни, продолжалась и штабная капитанова служба. В сравнении с батальонными буднями будни штабные выглядели неизмеримо предпочтительнее: отвечаешь только за свои действия, да и нарядов раза в два поменьше. Вместе с тем наряды были гораздо «веселее» батальонных. И вся их «весёлость» плавно вытекала из «центральности» расположения части. Самой увлекательной «нарядной» службой была служба дежурного по автомобильному парку, напичканному различной техникой, включая «членовозы» главного командования. Смениться в этом наряде без какого-нибудь взыскания слыло делом практически не реальным. Дежурного в этом парке мог наказать за несвоевременную подачу автомобиля, как говорится, «каждый дурак» — от главкома до начальника автослужбы. Как-то, заступая в один из таких нарядов, Сергей удостоился быть проинструктированным самим начальником соединения генералом Белухой. И дело было вовсе даже не в том, что Белуха вдруг сильно за что-то зауважал капитана или же наоборот, прослышав чей-то грязный навет о беспримерной капитановой тупости, решил лично вмешаться в ход его подготовки к столь ответственному мероприятию. Нет, всё дело было в том, что незадолго перед этим на территории гарнизона перевернулся самосвал. Образовалось сразу два трупа — водителя и старшего машины. По этому случаю была создана и долго заседала особая комиссия. По результатам работы комиссии был сделан вывод о том, что причиной аварии самосвала, повлёкшей за собой гибель людей, является отсутствие подписи на путевом листе начальника контрольно-технического пункта (КТП).
Вот так. Вот таким вот образом. Это если учесть, что за всю свою многолетнюю службу Сергей ни разу не видел ни одного начальника КТП, способного оценить что-то большее, чем исправность сигнальных и осветительных приборов автомобиля. А если учесть ещё и то, что самосвал перевернулся белым днём да ещё на совершенно пустой дороге, то можно сказать, что выводы высокой комиссии выглядят вполне логично. Тем более, что члены высочайшей комиссии наверняка прослужили гораздо больше капитана, и где-то они наверное видели этого технически грамотного начальника. Этот грамотей, видимо, был запечатлён в сознании членов как некий кудесник, священнодействующий за пультом, оснащенным различными современными и поэтому очень совершенными измерительными приборами. Во время священнодействия кудесник озабоченно морщил лоб, принимая решение о возможности отправки водителя в рейс. Да, наверное, где-то такое всё же было и кто-то всё это видел. Но в парке, из которого выехал в свой последний рейс злополучный самосвал, КТП представлял из себя обычный бокс, только что был он ещё с осмотровой ямой. Эта яма никогда для осмотра не использовалась. Использовалась она исключительно для ремонта и только в тех случаях, когда признаки разрушения автомобиля принимали очевидный характер. Ну, например, когда отвалившийся карданный вал начинал высекать искры из асфальта. Всё остальное время бокс стоял пустым и тщательно прибранным. Особое внимание при его проверках всегда уделялось отсутствию на полу масляных пятен. И всегда, абсолютно справедливо, считалось, что ежели масляных пятен на полу КТП нет, то это свидетельствует о том, что его начальник работает очень даже хорошо. И это правильно. Надо быть аккуратным.
Но суть не в этом. Причём здесь, собственно, оборудование КТП, а так же квалификация и аккуратность его начальника? Надо внимательно читать заключение комиссии. Там ведь ясно сказано: «отсутствие подписи». Видимо, эта подпись имела некое магическое значение. Наверное, это был какой-то оберег. Оберега в самосвале почему-то не оказалось — и вот вам, пожалуйста, целых два военных трупа. И посыпались откуда-то сверху грозные указания: «искоренить», «указать на недопустимость», «ужесточить контроль» и т. д. А дежурного по автопарку, выпустившего в рейс горе-самосвал без оберега понизили в звании и отправили служить в какую-то унылую местность под городом Чита. Вот этим-то и объяснялись те знаки внимания, которые были продемонстрированы простому советскому капитану самим начальником соединения. Генерал долго призывал Сергея чего-то «искоренить» и указывал ему на «недопустимость», а в завершении инструктажа приказал «ужесточить контроль». Капитан всё это намотал на недавно отросший у него ус и заступил в наряд изрядно просветлённым. Промаявшись всю ночь, развозя смены поваров по многочисленным столовым гарнизона, Сергей, на остатках бдительности, сначала отследил, а потом остановил строй военных водителей перед входом в парк. Водители следовали из столовой в автопарк дабы приступить к развозу высокопоставленных тел своих «хозяев» по местам службы. Капитан в краткой форме проинструктировал нагловатых бойцов («Вы знаете, кого я вожу?») и «указал им на недопустимость» выезда из автопарка с путевым листом без «оберега» начальника КТП. Кроме того, многоопытный капитан ещё раз уточнил месторасположение КТП и его начальника, а так же предупредил этот строй начинающих хамов о том, что начальник, согласно утверждённому свыше распорядку дня, в 8.45 убывает в столовую для поглощения полагающегося ему завтрака, а посему: «Кто не спрятался — я не виноват». Затем капитан вежливо осведомился о том, правильно ли его поняли. «Так точно!» — утвердительно закивали головами постепенно теряющие свою приобретённую борзость бойцы. Дав команду о допуске строя в парк, Сергей принялся заполнять многочисленную «автопарковую» документацию: скоро должен был подойти начальник автослужбы майор Памперс. Майор был большим любителем чтения этой занимательной литературы, и Сергею не хотелось разочаровывать его с самого утра. Памперс был и так обижен на всё и вся. Обида — это было его постоянное состояние, в которое он впал, вероятно, ещё в далеком детстве и, предположительно, в тот самый момент, когда впервые узнал всю горькую правду о содержательной части своей фамилии. В те времена советские люди памперсами ещё не пользовались и слово это было не в ходу. Можно даже сказать больше: многие советские люди даже не знали, что это такое. Но Памперсу всегда казалось, что если люди при знакомстве с ним улыбаются, то всё это не этикета ради, а исключительно от того, что они очень даже хорошо понимают смысл этого слова и вместо майора сразу же представляют себе пропитанный мочой тампон. В большинстве случаев это было не так, но Памперсу всегда мнился скрытый подвох и он, при виде чему-то улыбающихся людей, тут же впадал в своё привычно-обиженное состояние. Усиливать в нём это негативное чувство было крайне нежелательно. Дополнительно обидевшись на какого-нибудь дежурного по парку, майор тут же принимался испускать негативные сигналы во все инстанции. Начинал он обычно с непосредственного начальника неосторожно улыбнувшегося или напортачившего что-нибудь в документации дежурного. Памперс сразу же звонил этому непосредственному начальнику и сигнализировал о всех мерзостях окружающей его жизни, приписывая их происхождение исключительно своему невольному обидчику. И если непосредственный начальник не давал Памперсу твердых гарантий того, что нынешний дежурный будет немедленно расстрелян после сдачи наряда («Сразу же расстреляю эту собаку! Вот пусть только зайдёт после окончания службы в подразделение!»), тот принимался сигнализировать в более высшие инстанции с требованием о жестоком наказании не только самого падшего дежурного, а ещё и его непосредственного начальника. В результате дело могло дойти до какого-нибудь заместителя главкома, и дежурного могли с позором изгнать из парка, предварительно наложив различного вида взыскания на его командиров и, само собой, на него самого. Поэтому капитан, руководствуясь старым военно-бюрократическим принципом: «Сделал — отпиши, не сделал — три раза отпиши!», насколько мог аккуратно заполнил документацию и, не разжимая губ, дабы не быть неправильно понятым, представил её для проверки и утверждения прокравшемуся неизвестно какими путями в автопарк майору Памперсу. В это время к воротам автопарка начали поочерёдно подъезжать машины высокопоставленных военных лиц, демонстрируя своё желание покинуть территорию парка для развозки тел, принадлежащих видным советским военноначальникам, по местам их боевой славы. Невзирая на наличие у себя в подчинении двух прапорщиков-помощников, Сергей самолично проверял правильность заполнения путевых листов. Этого требовали твёрдые слова командира, звучащие во время инструктажа: «Самолично! Персонально! Лично, бля, каждую!» Прапорщикам он поставил другие задачи. Один из них, к примеру, следил за начальником КТП, чтобы тот не улизнул из парка раньше означенного распорядком дня времени. И всё вроде бы шло нормально, пока к стоящему у ворот автопарка капитану не подъехал «членовоз» целого начальника Главного штаба (ГШ) всех без исключения РВСН. Из окна водительской двери высунулась наглейшая харя водителя этого чемоданоподобного «членовоза». Хамские, с искорками вызова глаза хари оглядели капитана с тульи его фуражки до носков сапог и на мгновение задержались на погонах. Губы хари во время случившейся задержки презрительно дрогнули. Холёная рука хари протянула капитану изжёванную бумажку, видимо, символизирующую путевой лист. Сергей быстро глянул на протянутый комок, предварительно его встряхнув, и на мгновение оторопел: на так называемом путевом листе отсутствовали штамп и подпись начальника КТП.
