Владислав Картавцев - Миссия невыполнима (сборник)
Итак, начнем.
Любовь, как бородатый мох,
Напалм, тротил, кусок бетона,
Любовь – как колокол,
Но только вот
Не любит звона.
Любовь слепа, быть может,
Скажете мне вы.
Но к счастью нашему
Так не всегда бывает!
Зато в местах, где есть любовь,
Огонь и жар души,
И пламя страсти
Постоянно полыхает.
Припев:
Без денег много есть того,
Что нравится мне в людях
О-о-о!
Любовь!!!!!!!!!!!!!!!
Украл, купил, продал, спилил!
В наследство получил квартиру.
И что? Есть деньги у тебя!
Любви лишь только нет,
Мой милый!
Оформил дачу на себя
Участок, часть поместья, виллу.
И что? Есть деньги у тебя!
Любви лишь только нет,
Мой милый!
Припев:
Без денег много есть того,
Что нравится мне в людях
О-о-о!
Любовь!!!!!!!!!!!!!!!
А я люблю Ивана
С его любовью без обмана!
А я люблю Петра!
С его любовью,
Брызжущей, как из дырявого ведра!
Хоть денег у них мало!
Припев:
Без денег много есть того,
Что нравится мне в людях
О-о-о!
Любовь!!!!!!!!!!!!!!!
Ну, вот и хорошо! Готова песнь для группы «Лизуны». Халтурка, утренний гешефт, приятный пустячок, отвлекся. Попил чайку и можно снова приступать к стихам серьезным.
Итак, на чем остановился я – явлению боярину посланца на телегах самоходных. Боярин думу думает, гадает – что за птица пред ним такая вдруг предстала во весь рост. Портрет боярина мне нужно кратко дать, чтобы читатель вник в канву! Сейчас – но чур, похоже, кто-то вдруг решил отвлечь меня опять!
– Ах, Самуил, ах, Самуил!
– Ну что ты, дорогая?
– Потоп у нас, давай быстрее помогай мне!
– Проклятый унитаз опять потек, где вантуз, все, бегу локализовывать потоп!
Лучший из лучших
Капитан военно-воздушных сил США Билл Билки вошел в гараж. По-соседству с недавно приобретенным шикарным линкольном стоял сияющий хромовой отделкой Harley – мотоцикл для настоящих мужчин, брутальное олицетворение Америки, которую он так любил. Америка была для него всем
– палящее солнце и бесконечные просторы, зеркальная полоса шоссе и пейзажи, от которых сводило с ума.
«Да, не зря, ой не зря, наши предки вырезали всех индейцев!», – подумал он уже в который раз. – «За такую красоту можно было бы и еще парочку народностей умертвить! Но с другой стороны – разве индейцы не варвары? И разве мы не лучше их во всем? И разве они не отказались добровольно
передать свою землю нам? Так что все заслуженно – мы теперь хозяева, а их просто уже почти совсем не осталось. Исторически все так, как и должно быть!»
В отряде пилотов его называли философом. Иногда – долбанным философом. А иногда – философом, больным на всю голову. Но философом – в любом случае. Потому что он часто любил порассуждать о таких вещах, которые были недоступны остальным. Они были первоклассными парнями – пилотировали, как боги, пили пиво, задирали девчонок, гоняли на мотоциклах, но думать не привыкли.
«И, наверное, это к лучшему – военный вообще не должен иметь фантазию. В противном случае, ему будет страшно отправляться на задание. А уж пилот реактивного бомбардировщика должен быть абсолютно тупым!», – Бил Билки был в этом уверен и понимал, что сам он представляет собой некоторое исключение из этого правила.
Сегодня он проснулся на час раньше обычного. Посмотрел на будильник с голографическим изображением Рембо, разрывающим пасть коммунисту, и опять закрыл глаза. «Иваны – эти грязные немытые дикари – обязаны знать свое место на нашей американской планете Земля! Иваны – это даже хуже индейцев! Подумать только – мы столько раз спасали их от истребления, а они всё недовольны! Для начала мы помогли им во время нашей войны за независимость в восемнадцатом веке – тогда американские колонисты истребляли красных английских макак, чтобы они не шли убивать Иванов. Потом в девятнадцатом – когда воевали между Севером и Югом и тем самым отвлекли внимание европейцев от Иванов, и они опять не пошли их убивать. Так что к началу двадцатого века Иваны уже были нам два раза должны за свое спасение! А про двадцатый век лучше вообще не говорить! В первую мировую войну наши американские парни спасли не только Иванов, но и всю Европу, а во вторую – даже и не Иванов с Европой, а уже весь мир! Причем – воюя честно, бескорыстно и за идеалы демократии и неся свет прогресса по планете! Ну, кто мне сможет ответить, за что эти русские животные нас так не любят! За то, что мы их постоянно спасаем от гибели? И даже научили их летать в космос! Неблагодарные твари!»
Мысли блаженно уплывали вдаль. Ему показалось, что прошло только мгновение, как он решил еще чуть-чуть понежиться в кровати, как зазвонил будильник. Мелодия была специально установлена на проигрывание американского гимна. Гимн всегда вызывал у него приступ патриотизма – под него он в любую минуту мог лететь бомбить варварские народы – Иванов и этих, как их там, в общем, азиатов и кого-нибудь еще прицепом. «Приятная мелодия – мощная, бравурная, рожденная великими американскими отцами-основателями из пороха и крови! Это тебе не занудные бабские гимны других стран, которые и слушать-то нельзя без отвращения! А вот наш – и сердце радует, и греет кровь!»
Он выпрыгнул из кровати и как был – в чем мать родила – отдал честь будильнику, безукоризненно бросив правую ладонь к голове, и наблюдая, как на привычное движение тут же отреагировал еще один орган – из тех, кто так сильно важен для настоящего американского мужчины и солдата. За долгие годы службы он привык всегда отдавать честь гимну своей страны двумя частями тела – так было гораздо патриотичнее. А «вшивых демократов», ратовавших за человеческие ценности, он сильно недолюбливал.
Он прослушал любимую мелодию до конца, потом хлопнул ладонью по оскаленной морде Рембо и побежал в душ и одеваться. Потом был завтрак на скорую руку и сборы на базу. Полностью готовый к отъезду, он вышел во двор и глубоко вздохнул чистейший воздух нарождающегося утра. Солнце только-только осветило горизонт. Туман вдали таял вместе с предрассветными сумерками, птицы начинали свое неспешное пересвистывание.
Вдали виднелась полоска гор, ярко освещенных восходящим солнцем. Пейзаж настолько очаровывал, что окружающую красоту хотелось осторожно вылить в маленький стаканчик для виски и, наслаждаясь каждой каплей, медленно выпить ее через соломинку.
Дом, в котором он жил, находился на окраине маленького городка в пятидесяти километрах от военной базы, что было достаточно далеко. А самое главное – взлеты и посадки многотонных боевых самолетов проходили с использованием противоположной от городка взлетно-посадочной полосы, так что в этот ранний рассветный час ни один реактивный двигатель не нарушал чарующую тишину сказочного утра.
Пять-тридцать. Через час он должен быть на базе. Сегодня их ждет что-то особенное. Уже целых два месяца у них велась подготовка к какому-то очень важному и очень секретному заданию, о котором никто ничего толком не знал. Они все время учились пилотировать самолеты в арктических широтах. В основном, конечно, на тренажерах, но иногда летали вдоль северного побережья Канады. В самолеты было установлено дополнительное специальное оборудование, им выдали арктические летные комбинезоны, а спасательные плотики были заменены на утепленные – из шерсти мозамбикских длинношерстных овец молочной породы.
Все обратили внимание, что командир базы постоянно ходил с угрюмым и чрезвычайно раздасованным видом. Пилоты втихаря между собой говорили, что пару недель назад на базу наведалось большое начальство из Пентагона, и весь высший командный состав базы промурыжили на совещании целых десять часов. Судя по всему, действительно, затевалось что-то по-настоящему необычное и интересное.
Он думал, что лично его это не сильно коснется. Наверняка, для специального и важного задания выберут лучших из лучших. Несмотря на свой патриотизм и высокую профессиональную подготовку, он понимал, что на базе были летчики гораздо опытнее его. Взять, например, майора Джона Джонко, у которого был налет больше десяти тысяч часов, из которых три тысячи – боевых. Или капитана Джека Дженко – четырнадцать раз награжденного высокими боевыми наградами, а заодно и железного парня с титановыми зубными протезами, который в случае чего никогда не посрамит флаг военно-воздушного флота США.
