Андрей Яхонтов - Учебник жизни для дураков
Не отчаивайтесь и не паникуйте. Если врут друзья и газеты — так надо. Если врут сослуживцы — это естественно. Если обманывает жена — это в порядке вещей. Если дочь прячет глаза — радуйтесь^ она пошла по верной дорожке!
Если вы не врете — с вами не все благополучно. Вы что-то неверно понимаете. Или — нездоровы. Вам надо провериться. И подлечиться. А если и это не поможет — надо убираться вон из этой жизни. Вы для нее не приспособлены.
А ЕЩЕ ВАС СПОСОБЕН ВЫРУЧИТЬ МОЙ УЧЕБНИК! ОН ПОМОЖЕТ ВАМ ПРОЗРЕТЬ, ОТКРОЕТ ГЛАЗА НА ЧУДЕСНЫЙ МИР ЛЖИ.
ВНИМАНИЮ ЧИТАТЕЛЕЙ!Принимаются поправки и дополнения, а также конкретные жизненные истории, могущие послужить совершенствованию Учебника Жизни для Дураков. Данное учебное пособие — не догма и не раз и навсегда застывшая схема, а вечно живое и совершенствующее себя философское произведение, способное включить в свою плоть новые главы, разделы и конкретные советы. Всех желающих принять участие в исправлении и дополнении настоящего издания, просим отправлять предложения по адресу:
ВПИШИТЕ СВОЙ ДОМАШНИЙ ИЛИ СЛУЖЕБНЫЙ АДРЕС
А САМИ ВЫ — КТО?Да и с чего вы возомнили, что имеете права судить? Рядить? И высказывать мнение? Сами-то вы — кто? Сильно умный? Люди без ваших подсказок и советов жили и проживут. Судить людей, раздавать им характеристики и оценки, иногда даже выносить приговор, казнить и миловать имеют право только такие колоссы и подлинные человечищи, как Маркофьев. Только они и подобные им светочи имеют право высказывать мнение и поучать остальных.
ПОЛЕЗНЫЙ СОВЕТЕсли вас считают дураком — не спорьте, не сопротивляйтесь, смиритесь и согласитесь, тем более, что считающий так почти наверняка прав. Учитесь нести свой крест — свое недомыслие — с достоинством. И покор- | ностью. Это пойдет вам на пользу и многое откроет в людях. С дураками общаются совсем не так, как с умными. Дураков не стесняются. Нечего церемониться с тем, кого держишь за дурака.
— Знаешь, во что обошлось мне строительство дачи? — спрашивал меня Маркофьев. И отвечал: — Смешно сказать, в месячную зарплату.
Я кивал. Я соглашался. Я верил.
— А яхта и вилла в Сан-Франциско достались и того дешевле, — рассказывал он.
Я восхищался его везением.
ДУРАКОМ БЫТЬ НАДОДа, это важный довод в пользу того, почему надо быть дураком.
С дураком не церемонятся. Его нечего стесняться и бояться. Его незачем опасаться. Это умный способен воспользоваться вашим промахом и обратить его себе на пользу. Дурак до этого просто не додумается. Дураку выбалтывают такие вещи и подробности, которые от умного постараются утаить, будучи дураком, вы узнаете много нового! Не упускайте шанса расширить свои познания!
ТЕСТ НА ГЛУПОСТЬ1. Можно ли купить виллу в Сан-Франциско на месячную зарплату?
2. Можно ли садиться за руль машины в нетрезвом состоянии — без предварительных тренировочных поездок в пьяном виде?
3. Можно ли идти на дело (грабеж:, вымогательство, убийство) в компании малознакомых людей, которые способны лишить тебя твоей доли?
4. Надо ли делить успех поровну между всеми, кто имеет хоть малейшее отношение к выгоревшему делу? Или в пропорциональной зависимости от того, кто какой вклад внес?
Ответы на вопросы вы найдете ниже по тексту.
ДРУЗЬЯ И ВРАГИМаркофьев так привык ездить на машине моих родителей (еще с той поры, как пользовался ею, отправляясь на охоту и по другим надобностям), что частенько брал ее у меня. Ни я, ни мои родители ему не отказывали. Мой папа и мама в нем души не чаяли.
— Надо творить добро, как только такая возможность предоставляется, — говорила мама.
— Друзья даются один раз и на всю жизнь, — вторил ей отец…
Примечание для глупых, верящих в постоянство дружбы и вражды. ДРУЗЬЯ И ВРАГИ НЕ ЕСТЬ НЕЧТО ПОСТОЯННОЕ, РАЗ И НАВСЕГДА ЗАСТЫВШЕЕ В СВОЕМ К ВАМ ОТНОШЕНИИ: ДРУЗЬЯ МОГУТ СТАНОВИТЬСЯ ВРАГАМИ, А ВРАГИ — ДРУЗЬЯМИ.
Кроме того, друзья, оставаясь внешне вашими друзьями, могут одновременно быть вашими врагами.
ВЫВОД: Улыбаясь, надо держать людей на расстоянии.
НАЕЗДНочью Маркофьев примчался на дачу. И буквально вытащил меня из постели.
— Есть разговор, — сказал он. И за рукав пижамы выволок меня на террасу, где было холодно. Я начал просыпаться. — Я на твоем драндулете сбил человека.
У меня подогнулись колени. Маркофьев закурил.
— Ты был пьяный? — спросил я.
— Ну, естественно, — раздраженно откликнулся он. — Но вина все равно не моя. Это он переходил улицу в неположенном месте. Слышу удар… Бум! Но темно. Плохо видно. Ну, я даже не стал вылезать. Газанул…
— Ты не отвез его в больницу? — спросил я. Маркофьев покрутил пальцем у виска.
— Совсем сбрендил? Да я рванул оттуда со страшной скоростью. Счастье — была ночь, шел снег. Правда, за мной бросились вдогонку на двух машинах. Обогнали… И фарами — в лицо. Я притормозил. А потом как дал по газам. Ушел. Но номер-то они наверняка запомнили. Теперь опасно на твоей колымаге ездить…
Рассказывая, он пыхтел и раздувал ноздри.
Я представил, как все произошло. Человеческая фигура среди снежных нитей, отчаянный испуг несчастного, визг тормозов, удар.
— И он остался там лежать?
— Ему уже не требовалась помощь. Столкновение было чудовищной силы… Я даже не успел отвернуть в сторону… Он выбежал на меня, как кабан на загонщика…
Пораженный еще и этим его сравнением, я обессилено опустился на стоявшую возле стены банкетку.
— Что теперь будет? — спросил я.
Маркофьев обнажил в улыбке искрошенные зубы.
— Это у тебя должна болеть голова, а не у меня. Машина твоя, а не моя. И никто не знает, что я у тебя ее брал.
Я схватил его за лацкан и притянул к себе.
— Ты еще мог его спасти!
Он оторвал мои руки от своей одежды. И сказал:
— От машины необходимо избавиться. Там такая вмятина на крыле… Тебя сразу вычислят. Пока что я пригнал ее сюда. Значит, последовательность действий такова: избавляемся от машины и заявляем о пропаже. Даже если ее потом найдут, с вмятиной и следами наезда, это не ты виноват, а угонщики.
Я снова хотел заорать, он меня осадил:
— В конце концов я ради тебя хлопочу, а не ради себя…
НОЧЬЮТой же ночью мы прикатили машину к реке и утопили. Удача сопутствовала нам: под утро ударил мороз, поверхность воды затянуло льдом. А мы уже бежали в милицию с заявлением о пропаже.
— Это счастье, что все так закончилось, — говорил Маркофьев. — А если бы застигли на месте преступления? Когда мы ее топили? Тогда бы тебе — конец.
РАНИМАЯ ДУШАМаркофьев был так потрясен случившимся, что не вьщержал и ушел в загул. Недели две никто не мог его разыскать.
А потом, когда утопленную машину обнаружили, и следователь, не поверивший версии угона, стал таскать на допросы меня и моих родителей, мой друг появился.
— Зря не хочешь взять вину на себя, — говорил он. — Будешь потом мучаться…
— Почему? — спрашивал я.
— Характер, как и внешность, не изменишь. Ты ведь мягкий, добрый человек. Не привык отказывать. Не привык подставлять других. Ты потом изведешь себя. Что предал друга. Не заслонил его собой. Послушай меня! Не надо! Не иди против своей природы. Как не иду я.
И еще он говорил:
— Все люди смертны. Все это знают, но никто об этом не задумывается. Вот едет полный вагон пассажиров. И ведь все умрут. Ни один этой участи не избежит. Просто никто не знает, какая именно смерть ему уготована. Легкая или мучительная. И не так уж важно — чуть раньше или чуть позже. На больничной койке или под колесами автомобиля. Может, я даже облегчил его участь. Застиг в тот момент, когда он меньше всего ожидал развязки. О, это счастье — умереть налету, без долгих подготовительных мучений…
НИКАКОГО РИСКАА еще он подбивал меня обчистить квартиру моих родителей.
— Ты им чем-то обязан? Ничем, — говорил мне Маркофьев. — Если б они тебя понимали… А то ведь не понимают. Если б сочувствовали… И потом их имущество рано или поздно все равно достанется тебе. Это даже не может считаться ограблением.
* ЕСЛИ ВАШИ РОДИТЕЛИ ВЫЖИЛИ ПОСЛЕ ТОГО, КАК ВЫ ИХ ПОХОРОНИЛИ, ОБКРАДИТЕ ИХ — ЭТО МОЖЕТ ДАТЬ НЕОЖИДАННЫЙ ЭФФЕКТ.
* ВООБЩЕ, ЕСЛИ КОГО И ОБКРАДЫВАТЬ, ТО РОДИТЕЛЕЙ, ВРЯД ЛИ НА ВАС ПОДУМАЮТ, А ЕСЛИ И ПОДУМАЮТ, ТО В СУД НЕ ПОДАДУТ.
План Маркофьева был: взять столовое серебро, две китайские вазочки и мамины серьги, заложить все скопом, с деньгами поехать на ипподром, удвоить сумму, выкупить и вернуть вещи назад.
— На эти деньги приобретешь им новую машину. Лишь бы они молчали, не возникали, не горевали о прежней. Риска нет никакого, — твердил он. — Ты и сам это видишь.
