Пелам Вудхаус - Фамильная честь Вустеров. Держим удар, Дживс! Тысяча благодарностей, Дживс!
Вероятно, настоятельная потребность подкрепиться возникла у меня еще во время чтения Гарднера, но я тогда не обратил на нее внимания — боялся запутаться в орудиях убийства: там одно настоящее, второе подложное, да еще то, которое Перри Мейсон забросил в кусты. Теперь же приступы голода разыгрались с такой силой, что заслонили все вокруг, и перед моим мысленным взором встало чудесное видение — холодный пирог с телятиной и почками, который притаился на кухне и тихонько мне шепчет: «Сюда, Берти, сюда».
Удивительно, как часто оправдывается поговорка «Не было бы счастья, да несчастье помогло». Вот вам пример. Я считал, что мой предыдущий приезд в Тотли-Тауэрс не принес мне ничего, кроме вреда. Как же я ошибался! Конечно, жизнь в Тотли-Тауэрсе — суровое испытание для нервной системы, но кое-что можно записать и в доходную часть гроссбуха. Я, как вы поняли, намекаю на то, что хорошо ознакомился с маршрутом, ведущим на кухню. Дорога пролегала вниз по лестнице, затем следовали холл и столовая. За дверью в дальнем конце столовой, насколько я помнил, начинался коридор или проход, преодолев который вы оказывались в непосредственной близости к холодному пирогу с телятиной и почками. Пустяковый путь, не выдерживающий сравнения с теми вояжами, которые я в свое время предпринимал по ночам.
Решить — значит совершить, таков девиз Вустеров, и не прошло и двух минут, как я пустился в дорогу.
На лестнице было темно, а в холле еще темнее. Но я успешно продвигался вперед и проделал, вероятно, полпути к цели, когда случилась непредвиденная заминка. Я столкнулся с неопознанным объектом, напоминающим человеческое тело, — встреча, которой я меньше всего ожидал на данном отрезке маршрута, и на миг… нет, не скажу, что у меня потемнело в глазах, потому что вокруг и так было хоть глаз выколи, но чувства мои пришли в смятение. Сердце проделало головокружительный скачок вроде тех, которыми славился русский танцовщик Нижинский, и я ощутил пламенное желание немедленно очутиться где-нибудь в другом месте.
Однако поскольку я был не в другом месте, а именно в этом, мне ничего не оставалось, как сцепиться с полуночным вором, что я и проделал, с радостью обнаружив, что этот тип ростом не вышел — видно, начал курить еще в детском возрасте. Я совсем повеселел, когда понял, что он к тому же еще и тщедушный. Я прикинул, что мне ничего не стоит слегка его придушить, чтобы не путался под ногами. И со всем моим удовольствием приступил к выполнению этого плана, но вдруг коснулся рукой предмета, который не мог быть не чем иным, как только очками, и в ту же минуту, услышав сдавленный шепот: «Послушай, осторожнее с моими очками!», понял, что мой первоначальный диагноз был ошибочным. Ночной воришка оказался моим закадычным другом, с которым я в детстве не раз делился последней шоколадкой.
— А-а, Гасси, привет, — сказал я. — Это ты? А я думал, ты грабитель.
— Я не грабитель, — сердито возразил он.
— Теперь-то я вижу, что нет. Извини, ошибся, но, признайся, меня можно понять.
— Ты меня чуть до инфаркта не довел.
— Я сам до смерти перепугался. Пожалуй, перепугаешься, когда ты выскочил как из-под земли. Я был уверен, что дорожка свободна.
— Какая дорожка?
— Ты еще спрашиваешь?! К холодному пирогу с телятиной и почками. Если от него, конечно, что-нибудь осталось.
— Да, кусочек остался.
— Ну, и как пирог, вкусный?
— Объедение.
— Ну, тогда в путь. Спокойной ночи, Гасси. Не сердись на меня.
Продвигаясь к цели, я понял, что, видимо, немного сбился с курса. Переволновался, должно быть. Такие потрясения даром не проходят. Короче говоря, пробираясь на ощупь вдоль стены, я снова столкнулся с неким предметом. Оказалось — напольные часы, существование которых я как-то упустил из виду. Часы рухнули с таким звуком, будто две тонны угля просыпались на крышу оранжереи. Стекло разлетелось вдребезги, посыпались винтики, колесики и прочая мелочь, а пока я стоял, стараясь водворить на место сердце, которое, казалось, колотится уже о передние зубы, внезапно вспыхнул свет, и я увидел перед собой сэра Уоткина Бассета.
Такого замешательства никогда в жизни я еще не испытывал. Всегда неприятно, если хозяин застукает вас, когда вы поздно ночью крадетесь по дому, пусть даже упомянутый хозяин ваш лучший друг и души в вас не чает, а я уже дал понять, что папаша Бассет не принадлежит к числу горячих поклонников Бертрама. Он и днем-то едва меня выносит, а уж в час ночи я, наверное, показался ему еще более отвратительным.
Я обомлел — будто мне тортом по физиономии залепили, а тут еще старикашкин халат — он совсем меня доконал. Кажется, я уже упоминал, что папаша Бассет ростом не вышел. Видимо, у Творца, создававшего мировых судей, на него сырья не хватило. А по причинам, которые нам понять не дано, чем мировой экс-судья меньше ростом, тем более кричащие халаты он носит. Этот, например, был ядовитого чернильно-фиолетового цвета, затканный шикарным золотым узором. Не покривлю душой, если скажу, что меня будто громом ударило и я лишился дара речи. Но будь даже старикашка облачен в благопристойное, скажем, темно-синее, одеяние, едва ли мне захотелось бы с ним поболтать. Разве можно держаться непринужденно с субъектом, перед которым недавно стоял в суде и лепетал: «Да, ваша честь», «Нет, ваша честь» — и который к тому же заявил, что ты должен быть счастлив, ибо отделался штрафом, а мог бы и сесть на четырнадцать суток. Тем более когда только что расколотил напольные часы, наверняка очень дорогие сердцу вышеупомянутого экс-судьи. Как бы то ни было, но он первым начал разговор.
— Боже милостивый! — произнес он трагически. — Вы!
Никогда не знал и, видно, уже никогда не узнаю, что следует отвечать, когда тебе говорят: «Вы!» И я сказал единственное, что может сказать вежливый человек: «О, добрый вечер!», — хотя, как мне показалось, это было не совсем то, что требовалось. Конечно, это все-таки лучше, чем, например, «А, Бас сет, приветик!», но все же не то.
— Позвольте осведомиться, что вы здесь делаете в этот час, мистер Вустер?
Разумеется, я мог бы непринужденно рассмеяться и шутливым тоном сказать: «Да вот, часы опрокидываю», — но внутренний голос мне подсказал, что меня могут не понять. Внезапно меня осенило.
— Пришел за книгой, знаете ли. Дочитал Эрла Стенли Гарднера, а сна ни в одном глазу. Думаю, посмотрю, не найдется ли чего-нибудь здесь, на полках. И вот в темноте наткнулся на часы.
— В самом деле? — произнес старикашка Б., вложив в эти слова все презрение, на какое был способен. Наверное, мне следовало раньше упомянуть, что этот недомерок, это ничтожество в бытность судьей славился надменностью и язвительностью, за что нарушители законов его терпеть не могли. Да вам, наверное, подобные типчики хорошо известны. Их реплики обычно цитируются вечерними газетами с пометкой в скобках «смех в зале», а сами вышеупомянутые типчики считают, что напрасно прожили день, если не поиздевались вволю над каким-нибудь несчастным карманным воришкой или расхулиганившимся пьянчугой. Когда мы с этим старым хрычом Бассетом лицом к лицу стояли в полицейском суде на Бошер-стрит, он с ходу принялся отпускать пошлые шуточки на мой счет, чем вызвал бурный восторг публики. Я же был готов сквозь землю провалиться.
Итак, он сказал:
— В самом деле? Позволено ли мне будет поинтересоваться, почему вы предпринимали ваши литературные изыскания в темноте? Такая операция, как включение света, вне всяких сомнений, не выходит за рамки даже ваших ограниченных возможностей.
Здорово он меня уел. Я не мог придумать ничего лучшего, как сказать, что, мол, это мне не пришло в голову. Старый хрыч брезгливо фыркнул, недвусмысленно намекая, что так может ответить только безнадежный кретин и тупица. Затем он вернулся к теме часов, которую я предпочел бы не обсуждать. Старикашка заявил, что эти часы были ему чрезвычайно дороги и что он их берег как зеницу ока.
— Мой отец купил их много лет назад и повсюду возил с собой.
Тут у меня снова появилась возможность придать разговору легкий светский тон, спросив, например, не проще ли было бы отцу сэра Уоткина обзавестись наручными часами, но я снова вовремя догадался, что меня не поймут.
— Отец состоял на дипломатической службе, постоянно переезжал с места на место и никогда не расставался с этими часами. Они в целости и сохранности кочевали с ним из Рима в Вену, из Вены в Париж, из Парижа в Вашингтон, из Вашингтона в Лиссабон. И ничего им не делалось. Но им предстояло пройти главное испытание — встречу с мистером Вустером. Этого испытания они не выдержали. Мистеру Вустеру, видите ли, в голову не пришло — и то сказать, разве такое может прийти в голову? — что надо щелкнуть выключателем и зажечь свет, вместо этого он…
Тут Бассет вдруг смолк — не потому, что сказал все, что хотел, а потому, что в эту самую минуту я взлетел на верхушку массивного комода, который находился примерно в шести-семи футах от того места, где мы с ним толковали. Эту дистанцию я преодолел одним махом, разве что один-единственный раз коснувшись пола, и то против воли. Ну, просто кошка на раскаленной крыше.
