О. Генри - Постскриптумы
— Я должен представиться, — сказал он. — Мое имя Смит, и я живу рядом с квартирой, куда вы только что переехали. Видел вас в церкви в это воскресенье. Наш священник также обратил на вас внимание и после службы сказал мне: «Брат Смит, вы должны обязательно узнать, кто этот незнакомец с таким интеллигентным лицом, что так внимательно слушал меня сегодня». Как вам понравилась проповедь?
— Очень хороша, — сказал торговец, извлекая из банки какие-то смешные (точно с крылышками) ягодки.
— Да, это богобоязненный и красноречивый человек. Вы недавно занялись коммерцией в Хаустоне, не правда ли?
— Недели три, — сказал торговец, перекладывая нож для сыра из ящика на полку.
— Жители нашего города, — сказал порыжелый господин, — радушны и гостеприимны. К приезжим они относятся даже сердечнее, чем к своим согражданам. А прихожане нашей церкви особенно внимательны к тем, кто заходит разделить с ними служение господу. У вас прекрасный подбор товаров.
— Так, так, — сказал торговец, поворачиваясь спиной и рассматривая жестянки с консервированными калифорнийскими фруктами.
— Всего лишь неделю назад у меня был спор с моим бакалейщиком о том, что он поставляет мне второсортные продукты. У вас, надо полагать, есть хорошие окорока и такие вещи, как кофе и сахар?
— Н-да, — сказал торговец.
— Моя жена заходила нынче утром навестить вашу и с большим удовольствием провела время. В какие часы ваша повозка объезжает улицу?
— Послушайте, — сказал торговец. — Я скупил тут весь остаток одной из бакалейных лавок и дополнил его массой новых товаров. В одной из старых книг я вижу против вашего имени сумму долга в 87 долларов 10 центов. Вам угодно еще что-нибудь взять сегодня?
— Нет, сэр, — сказал порыжелый субъект, выпрямляясь и сверкая глазами через пенсне. — Я просто зашел из чувства долга, присущего каждому христианину, чтобы приветствовать вас, но вижу, что вы не тот, за кого я вас принял. Мне не нужно вашей бакалеи. Черви в вашем сыре видны даже с той стороны улицы, а жена моя говорит, что ваша жена носит нижнюю юбку, сшитую из старой скатерти. Многие из наших прихожан заявляли, что от вас несло грогом в церкви и что вы немилосердно храпели во время службы. Моя жена вернет занятую сегодня утром у вашей жены чашку шпека, как только получу продукты из лавки, которая мне их поставляет. Всего хорошего, сэр.
Торговец тихо напевал про себя: «Никто играть со мной не хочет!» и машинально отколупывал свинец с одной из гирь, к вящему ущербу ее полновесности.
Опасности большого города
Иеремия К. Дилуорти живет в конце Сан-Джакинто-Стрит. Он каждый вечер возвращается домой пешком. Первого января он пообещал жене, что в течение года ни разу не выпьет. Он тут же забыл свое обещание, и второго января мы сошлись веселой компанией, так что когда он направился домой, он чувствовал себя несколько беззаботно.
Мистер Дилуорти — хаустонский старожил и в дождливые ночи всегда ходит по середине улицы, где мостовая лучше всего.
Увы! Если б только мистер Дилуорти помнил обещание, данное им жене!
Он пустился в путь в полном порядке, но когда он шел уже по Сан-Джакинто-Стрит, ноги отнесли его к одной из сторон улицы.
Полисмен, стоявший на углу, услышал громкий крик ужаса и, обернувшись, заметил как какой-то человек судорожно взмахнул руками и затем исчез из виду. Прежде, чем полисмен мог кликнуть кого-либо, кто добрался бы до несчастного вплавь, человек всплыл в третий и последний раз и исчез уже навсегда.
Мистер Иеремия К. Дилуорти утонул в тротуаре.
Вздох облегчения
Джентльмен из Хаустона, стоящий сотни тысяч и живущий на одиннадцать долларов в неделю, спокойно сидел в своей конторе несколько дней тому назад, как вдруг вошел человек самого отчаянного вида и осторожно прикрыл за собой дверь. У посетителя было лицо типичного негодяя, а в руке он чрезвычайно бережно держал продолговатый четырехугольный сверток.
— Что вам угодно? — справился капиталист.
— Мне угодно денег, — прошипел незнакомец. — Я умираю от голода, в то время, как вы катаетесь в миллионах. Видите этот пакетец? Знаете, что в нем содержится?
Богач выскочил из-за стола, бледный от ужаса.
— Нет, нет! — вырвалось у него. — Не может быть, чтобы вы были так жестоки, так бессердечны!
— Этот пакет, — продолжал отчаянный человек, — содержит количество динамита, достаточное — если уронить его на пол — чтобы превратить все здание в бесформенную груду развалин.
— Только и всего? — сказал капиталист, опускаясь в свое кресло и со вздохом облегчения подымая выпущенную им из рук газету. — Вы даже не представляете, как вы меня перепугали. Я думал, что это слиток золота и что вы хотите под него денег!
Низкий трюк
Когда актеру по ходу пьесы требуется написать письмо, он по установившемуся обычаю читает вслух слово за словом по мере занесения их на бумагу. Это необходимо для того, чтобы зрители знали его содержание, иначе фабула пьесы будет для них недостаточно ясна. Письмо, которое пишется на сцене, чаще всего имеет существенное значение для развития драматической интриги, и, конечно, пишущий должен читать вслух то, что он пишет, чтобы довести об этом до сведения аудитории.
Но во время представления пьесы «Монбарс» в Хаустоне, несколько дней тому назад, джентльмен, играющий роль отъявленного негодяя, воспользовался упомянутой выше особенностью писания сценических писем самым недостойным образом.
В последнем акте мистер Мантель, в роли Монбарса, пишет имеющее решающее значение письмо и — по обычаю — читает его по мере написания, строка за строкой. Негодяй прячется за пологом алькова и прислушивается в низкой радости к тому, что мистер Мантель сообщает публике совершенно конфиденциально. Затем он пользуется полученными таким недостойным образом сведениями, чтобы привести в исполнение свои дьявольские планы.
Пусть мистер Мантель незамедлительно обратит на это свое внимание. Человек, принадлежащий к его труппе и получающий, несомненно, очень приличное содержание, должен стоять выше этого и не злоупотреблять выгодами обыкновенного сценического приема.
Пастель
Над всем распростерла свои крылья черная ночь.
Он умоляет ее.
Его рука лежит на ее руке. Они стоят в холодной торжественной тьме и смотрят в ослепительно освещенную комнату. Его лицо бледно от ужаса. На ее лице написаны желание и презрительный упрек, и оно бледно от волнения перед неизбежным.
В десяти милях, на Гаррисбургском шоссе, уже прокричал свое «ку-ка-реку» петух с растрепанным хвостом, но женщина непоколебима.
Он умоляет ее.
Она стряхивает его руку со своей жестом, ясно говорящим об отвращении, и делает шаг по направлению к освещенной комнате.
Он умоляет ее.
Хрустальные блики луны дрожат на ветвях деревьев над ними. Звездная пыль осыпала грань, за которой начинается Непостижимое. Нечто Абсолютное царит над всем.
Грех — внизу. Наверху — мир.
Порыв норда хлестнул их резким ударом хлыста. Мимо проносятся экипажи. Изморозь ползет по камням, ложится хрустя вдоль перил и отбрасывает, как северное сияние, назад к луне ее вызывающие лучи.
Он умоляет ее.
Наконец, она поворачивается, убежденная.
Он настоял на своем отказе угостить ее устрицами.
Комната с предками
Пройдоха-репортер «Техасской Почты» направлялся вчера ночью к себе домой, когда к нему подошел худой, голодного вида человек с дикими глазами и изнуренным лицом.
— Не можете ли сказать мне, сэр, — спросил он, — где мне найти в Хаустоне семью самого что ни на есть низкого происхождения?
— Я вас не совсем понимаю, — сказал репортер.
— Позвольте объяснить вам, как обстоит дело, — сказал истощенный человек. — Я приехал в Хаустон месяц тому назад и стал искать меблированную комнату с пансионом, так как гостиницы мне не по средствам. Мне попался прелестный аристократического вида особнячок, и я зашел туда. Хозяйка комнат вышла в гостиную: очень представительная дама с римским носом. Я справился о цене и она назвала цифру: «Восемьдесят долларов в месяц!»
Я с таким глухим стуком ударился, отшатнувшись, о дверь, что она сказала:
— Вы, по-видимому, удивлены, сэр. Имейте, пожалуйста, в виду, что я вдова бывшего губернатора штата Вирджиния. У моей семьи очень высокие связи. Иметь в моем доме комнату с пансионом чрезвычайно лестно, сэр. Я не считаю никакие деньги достаточным эквивалентом пребыванию в моем обществе. Вы хотите комнату с отдельным ходом?
— Я зайду еще раз, — сказал я, и сам не помню, как выбрался оттуда и направился к другому — красивому трехэтажному особнячку с вывеской: «комнаты с пансионом и без».
У второй дамы были седые кудри и нежные, как у газели, глаза. Она была кузиной генерала Магона из Вирджинии и хотела 15 долларов в неделю за маленькую боковую комнатку с розовой вышивкой и олеографией, изображающей битву при Чанселорсвилле на стене.
