Фаина Раневская - Самые нужные афоризмы Раневской для самого нужного места. 500 цитат великой Мули
//__ * * * __//
Идет обсуждение пьесы. Все сидят.
Фаина Георгиевна, рассказывая что-то, встает, чтобы принести книгу, возвращается, продолжая говорить стоя. Сидящие слушают, и вдруг:
— Проклятый девятнадцатый век, проклятое воспитание: не могу стоять, когда мужчины сидят, — как бы между прочим замечает Раневская.
//__ * * * __//
— Дорогая, сегодня ты спала с незапертой дверью. А если бы кто-то вошел?
— всполошилась приятельница Раневской, дама пенсионного возраста.
— Ну сколько можно обольщаться? — пресекла Фаина Георгиевна собеседницу.
//__ * * * __//
— Почему женщины так много времени и средств уделяют внешнему виду, а не развитию интеллекта?
— Потому что слепых мужчин гораздо меньше, чем глупых.
//__ * * * __//
Во время эвакуации Ахматова и Раневская часто гуляли по Ташкенту вместе. «Мы бродили по рынку, по старому городу, — вспоминала Раневская.
— За мной бежали дети и хором кричали: «Муля, не нервируй меня!» Это очень надоедало, мешало мне слушать Анну Андреевну. К тому же я остро ненавидела роль, которая принесла мне популярность. Я об этом сказала Ахматовой. «Не огорчайтесь, у каждого из нас есть свой Муля!» Я спросила: «Что у вас “Муля”?» «Сжала руки под темной вуалью» — это мои «Мули», — сказала Анна Андреевна».
//__ * * * __//
Раневская рассказывала, что, когда Ахматова бранила ее, она огрызалась. Тогда Ахматова говорила:
— Наша фирма — «Два петуха!»
//__ * * * __//
— В эвакуации в Ташкенте Раневская взялась продать кусок кожи для обуви. Обычно такая операция легко проводится на толкучке. Но она направилась в комиссионный магазин, чтобы купля-продажа была легальной. Там кожу почему-то не приняли, а у выхода из магазина ее остановила какая-то женщина и предложила продать ей эту кожу из рук в руки. В самый момент совершения сделки появился милиционер — молодой узбек, — который немедленно повел незадачливую спекулянтку в отделение милиции. Повел по мостовой при всеобщем внимании прохожих.
— Он идет решительной, быстрой походкой, — рассказывала Раневская, — ая стараюсь поспеть за ним, попасть ему в ногу и делаю вид для собравшейся публики, что это просто мой хороший знакомый ия с ним беседую. Но вот беда: ничего не получается, — он не очень-то меня понимает, да и мне не о чем с ним говорить. И я стала оживленно, весело произносить тексты из прежних моих ролей, жестикулируя и пытаясь сыграть непринужденную приятельскую беседу. А толпа мальчишек да и взрослых любителей кино, сопровождая нас по тротуару, в упоении кричала: «Мулю повели! Смотрите, нашу Мулю ведут в милицию!» Они радовались, они смеялись. Я поняла: они меня ненавидят!
И заканчивала со свойственной ей гиперболизацией и трагическим изломом бровей:
— Это ужасно! Народ меня ненавидит!
//__ * * * __//
Раневская передавала рассказ Ахматовой.
— В Пушкинский дом пришел бедно одетый старик и просил ему помочь, жаловался на нужду, а между тем он имеет отношение к Пушкину. Сотрудники Пушкинского дома в экстазе кинулись к старику с вопросами, каким образом он связан с Александром Сергеевичем. Старик гордо объявил:
— Я являюсь праправнуком Булгарина.
//__ * * * __//
В январе 1940 года Анна Андреевна Ахматова опубликовала теперь уже зацитированные до дыр великие строчки:
Когда б вы знали, из какого сора
Растут стихи, не ведая стыда,
Как желтый одуванчик у забора,
Как лопухи и лебеда.
И тогда же в сороковом году их должны были прочитать по радио. Но секретарь Ленинградского обкома по пропаганде товарищ Бедин написал на экземпляре стихотворения свою резолюцию: «Надо писать о полезных злаках, о ржи, о пшенице, ане о сорняках».
//__ * * * __//
Раневская передавала рассказ Надежды Обуховой. Та получила письмо от ссыльного. Он писал: «Сейчас вбежал урка и крикнул: “Интеллигент, бежи скорей с барака! Надька жизни дает”».
Это по радио передавали романсы в исполнении Обуховой.
//__ * * * __//
В 1954 году советское правительство решило сделать большой подарок немецкому народу, возвратив ему его же собственные сокровища Дрезденской галереи, вывезенные во время войны как дорогой трофей.
Но правительство решило сделать и еще один красивый жест — спустя почти десять лет после Победы показать эти сокровища своему народу.
В Москве люди сутками стояли в очереди в Пушкинский музей, чтобы посмотреть на картины великих мастеров, среди которых была «Сикстинская мадонна» Рафаэля.
Рассказывают, возле «Сикстинской мадонны» стоят две шикарно одетых дамы, и одна обращается к другой:
— Не понимаю, что все так сходят с ума, и чего они в ней находят?.. Случайно оказавшаяся рядом Фаина Георгиевна так на это отреагировала:
— Милочка! Эта дама столько веков восхищала человечество, что теперь она сама имеет право выбирать, на кого производить впечатление.
//__ * * * __//
— А вы куда хотели бы попасть, Фаина Георгиевна, — в рай или ад? — спросили у Раневской.
— Конечно, рай предпочтительнее из-за климата, но веселее мне было бы в аду — из-за компании, — рассудила Фаина Георгиевна.
//__ * * * __//
Некая энергичная поэтесса без комплексов предложила Раневской спекулятивное барахло: духи мытищинского разлива и искусственный половой член — «агрэгат из Парижа».
— Сказала, что покупала специально для меня. Трогательно. Я не приобрела, но родила экспромт:
Уезжая в тундру,
Продала доху,
И купила пундру,
И фальшивый х...
Есть дамы, которые, представьте себе, этим пользуются. Что за мир? Сколько идиотов вокруг, как весело от них!
//__ * * * __//
У Раневской спросили: что для нее самое трудное?
— О, самое трудное я делаю до завтрака, — сообщила она.
— И что же это?
— Встаю с постели.
//__ * * * __//
В Комарове, рядом с санаторием, где отдыхает Раневская, проходит железная дорога.
— Как отдыхаете, Фаина Георгиевна?
— Как Анна Каренина.
В другой раз, отвечая на вопрос, где отдыхает летом, Раневская объясняла:
— В Комарове — там еще железная дорога — в санатории имени Анны
Карениной.
//__ * * * __//
Раневская рассказывала, как они с группой артистов театра поехали в подшефный колхоз и зашли в правление представиться и пообщаться с народом.
Вошедший с ними председатель колхоза вдруг застеснялся шума, грязи и табачного дыма.
— Ё... Вашу мать! — заорал он, перекрывая другие голоса, — Во что вы превратили правление, Ё... Вашу мать. У вас здесь знаете что?.. Бабы, выйдите! (Бабы вышли.) У вас здесь, если хотите, хаос!
//__ * * * __//
Раневская со всеми своими домашними и огромным багажом приезжает на вокзал.
— Жалко, что мы не захватили пианино, — говорит Фаина Георгиевна.
— Неостроумно, — замечает кто-то из сопровождавших.
— Действительно неостроумно, — вздыхает Раневская. — Дело в том, что на пианино я оставила все билеты.
//__ * * * __//
Раневская в замешательстве подходит к кассе, покупает билет в кино.
— Да ведь вы же купили у меня билет на этот сеанс пять минут назад, — удивляется кассир.
— Я знаю, — говорит Фаина Георгиевна. — Но у входа в кинозал какой-то болван взял и разорвал его.
//__ * * * __//
Раневская ходит очень грустная, чем-то расстроена.
— У меня украли жемчужное ожерелье!
— Как оно выглядело?
— Как настоящее...
//__ * * * __//
Фаина Георгиевна вернулась домой бледная как смерть и рассказала, что ехала от театра на такси.
— Я сразу поняла, что он лихач. Как он лавировал между машинами, увиливал от грузовиков, проскакивал прямо перед носом у прохожих! Но по_ настоящему я испугалась уже потом. Когда мы приехали, он достал лупу, чтобы посмотреть на счетчик!
//__ * * * __//
Как-то на гастролях Фаина Георгиевна зашла в местный музей и присела в кресло отдохнуть. К ней подошел смотритель и сделал замечание:
— Здесь сидеть нельзя, это кресло графа Суворова — Рымникского.
— Ну и что? Его ведь сейчас нет. А как придет, я встану.
//__ * * * __//
Во время гастролей во Львове ночью, выйдя однажды на балкон гостиницы, Фаина Георгиевна с ужасом обнаружила светящееся неоновыми буквами огромных размеров неприличное существительное на букву «е». Потрясенная ночными порядками любимого города, добропорядочно соблюдавшего моральный советский кодекс днем, Раневская уже не смогла заснуть и лишь на рассвете разглядела потухшую первую букву «М» на вывеске мебельного магазина, написанной по-украински: «Мебля».
//__ * * * __//
— Фуфа, почему ты всегда подходишь к окну, когда я начинаю петь?
— Яне хочу, чтобы соседи подумали, будто я бью тебя!
//__ * * * __//
Близким друзьям, которые ее посещали, Раневская иногда предлагала посмотреть на картину, которую она нарисовала. И показывала чистый лист.
