Владимир Кунин - Кыся 3: Кыся в Америке
Я понимал, понимал, что в чем-то я тут виноват… Неужели только в том, что ИЗЛИШНЕ СИЛЬНО захотел как можно быстрее трахнуть неведомую мне английскую Кошку? Боже мой, я что-то явно нарушил! А может быть, ОТКРЫЛ?! Может быть, я в себе самом что-то ТАКОЕ ОТКРЫЛ, что поставит меня в один ряд с такими светилами науки, как Ричард Шелдрейс, как Конрад Лоренц!..
А Мастер уже натягивал свой тренировочный костюм, напяливал кроссовки, чтобы немедленно взлететь на мостик и всыпать вахтенному штурману, а потом вниз – в машинное отделение, поглядеть на Старшего Механика, который не СЛЫШИТ приказы Капитана, а ЧУВСТВУЕТ ИХ!.. И это все устроил я.
Разъяренный Мастер распахнул дверь спальни и натолкнулся в моей морде на четкую картину "Осознание своей вины Котом", так прекрасно описаную Конрадом Лоренцом в его замечательной книге "Человек находит друга", – уши прижаты к затылку, хвост непроизвольно прячется между задних лап Кота, сознающего свою вину.
Только глянув на меня, Мастер замер на месте, словно наткнулся на стену. Несколько секунд, которые он смотрел, не мигая, в мои глаза, показались мне вечностью. Сейчас я должен признаться, что это были не самые приятные секунды в моей жизни.
Все-таки КОТ есть КОТ! Теперь-то я свято убежден, что в своей ПРОШЛОЙ жизни Мастер был абсолютным КОТОМ!..
Он намного раньше меня сообразил, ЧТО произошло, прикрыл дверь спальни, чтобы не делать Люсю свидетельницей нашей первой размолвки, и негромко спросил меня:
– Твоих лап дело?
Я отвел глаза в сторону и промолчал.
– Мартын! Я тебя как Кота спрашиваю – твоих лап дело?
– Я только ПОДУМАЛ, что неплохо бы… – замямлил я.
Но Мастер меня оборвал решительно и жестко:
– Так вот, заруби у себя на носу: в море, на этом судне, прежде чем ПОДУМАТЬ, ты должен спросить у меня разрешения. Понял?
– Есть спросить у вас разрешения, – ответил я ему так, как ему отвечали на судне все.
* * *
Ну, что мне сказать об английских портовых Кошках?
Кошки как Кошки. Ничего особенного. Как говорил Шура, не фонтан… Прямо скажем – не наши Кошки.
Это я не в упрек, а ради четкого разграничения национальных особенностей. Не более того.
Наши российские Кошки к половому акту относятся взволнованно и трепетно – как к восхождению на Голгофу. Как к некоему акту самопожертвования.
А в глазах трахающего их Кота они больше всего на свете боятся потерять уважение, которого они, по их мнению, несомненно заслуживают. Вопрос "А ты меня потом уважать будешь?" – я в своей жизни слышал чуть ли не от каждой русской Кошки.
Шура был убежден, что такое преувеличенное отношение к собственной Личности возникло в Кошках под влиянием очень давнего и достаточно сомнительного утверждения, что "Отныне любая кухарка сможет управлять Государством!.."
Естественно, я не имею в виду разных Кошек-потаскух, которых у нас развелось за последнее время немеряно!
Не похожи английские Кошки и на немецких – сытых, равнодушных, туповатых исполнительниц природного Кошачьего долга, относящихся к трахательному процессу как к обременительной обязанности вроде уплаты налогов.
Платить – не хочется, а не платить – опасно. Какое уж тут удовольствие?..
Боюсь судить обо всех французских Кошках по той аристократической поблядушке в бантиках, которую я поимел в кустах на бензозаправочной станции при Германском автобане А-7 Гамбург-Мюнхен. Ибо если все французские Кошки хотя бы слегка похожи на эту избалованную и распущенную тварь, то мне остается только пожалеть Францию – страну мечты моего Шуры Плоткина.
Длинношерстую Персианку – личную Кошку губернатора острова Борнео, которая, честно признаться, трахнула меня сама в петербургском Кошачье-Собачьем отеле господина Пилипенко, – я просто не помню.
Помню только, что от усталости и какой-то докторской успокоительной таблетки я был крайне половонекачественен и дико хотел спать! Так что тут степени сравнения у меня – никакой.
Английские же Кошки.. Я опять-таки должен заметить, что говорю лишь об Абердинских, провинциальных, портовых Кошках, и вовсе не переношу свои оценки на все Кошачье сословие Соединенного Королевства Великобритании.
Так вот, абердинские портовые Кошки были деловиты, решительны и очень точно знали, чего они хотят. А хотели они, как мне показалось, только меня! Еще когда я спускался по трапу!
* * *
Стоп! Я чуточку переувлекся сравнительным анализом национальных Кошачьих особенностей и повел себя явно несправедливо в отношении "Академика Абрама Ф. Иоффе" и его Мастера. Не сказать о них хотя бы несколько слов, в ситуации подхода к берегу Англии, было бы непростительным хамством.
За два часа до прихода в Абердин я был негласно для всех и торжественно для нас двоих – меня и Мастера – прощен за ВОЛЬНОДУМСТВО, так неожиданно нарушившее строжайшие правила морского судоходства, и получил разрешение присутствовать на капитанском мостике во время подхода к берегу Англии.
Вот когда я увидел нашего Мастера во всем профессиональном блеске! Как он подводил судно к причалу, как швартовал своего "Академика Абрама…", на каком прекрасном английском языке разговаривал с берегом и как никто пикнуть не смел на мостике, когда Мастер негромким голосом отдавал приказания своим, а в ответ только и слышалось: "Есть!", "Есть!", "Есть!"… И тут уже никаких хиханеки хаханек, никакой посторонней болтовни!
Я-то чувствовал, каких нервных затрат, какого внутреннего напряжения стоит Мастеру этот негромкий голос, это абсолютное внешнее спокойствие и демонстрация беспредельной уверенности в точности своих решений, приказов и действий!
Но он был НАСТОЯЩИМ КОТОМ! Внутренний напряг Мастера автоматически передался мне и выразился в том, что меня вдруг одолела нервная зевота и, как обычно, стал мелко подрагивать кончик хвоста.
Мастер заметил это и сказал мне МЫСЛЕННО, по-Шелдрейсовски:
– Не дергайся, Мартын. Возьми себя в лапы. Все будет о'кей!
Все и было "о'кей". Через полчаса наш "Академик Абрам Ф. Иоффе" стоял у причала Абердинского порта. Огромные подъемные краны перегружали контейнеры с судна на твердую английскую землю. Две трети команды под водительством Дракона-Боцмана и Второго помощника занимались разгрузкой, а Мастер в теплой меховой куртке с капюшоном стоял на палубе, покуривал свой "Данхилл" и по-английски болтал со знакомым Представителем порта.
Я же в это время уже спускался по трапу, собираясь без промедления окунуться в пучину плотских наслаждений. Еще при швартовке я увидел на причале штук двадцать Котов и Кошек, смотревших на меня снизу вверх. Причем Коты смотрели хмуро, заранее ощущая во мне соперника, а Кошки – с откровенным призывным вожделением.
Когда я уже миновал половину трапа, Мастер поанглийски извинился перед Представителем Абердинского порта и крикнул мне по-русски:
– Не дрейфь, Мартын! В Главном Компьютере излучения не больше, чем в обычном телевизоре… Не посрами чести русского флота!
Затем вытащил из кармана уоки-токи и сказал куда-то внутрь судна:
– Третьего помощника ко мне!
Я еще не успел ступить на твердую английскую землю, как тот молоденький Штурманец, он же Третий помощник, у которого были какие-то заморочки с женой и микровелле, появился рядом с Мастером. Мастер показал ему на меня и назидательно сказал:
– Смотри в оба. Это чтобы ты потом не клеветал на микроволновые печи.
К сожалению, мне пришлось начать с того, что я был вынужден намахать по харе одному особо настырному Коту-англичанину и пугнуть еще парочку рисковых ребят-Котов, которым на секунду показалось, что они могут воспрепятствовать моему неукротимому желанию, как говорил Шура, "слиться в едином экстазе" с двумя-тремя англичаночками. И начать вон с той рыженькой… Последнее время меня очень тянет на рыжих Кошек!
Одним словом – "Моряк сошел на берег…"
Я знаю (об этом мне еще Шура Плоткин не раз говорил), что существует целая армия Читателей, которая с наслаждением грязно матерится, предается разнузданному разврату, пьянству, наркомании, однако как только встречает описание куда более скромных действий в литературе, так они становятся моментально святее Папы Римского (убей Бог, кто это – понятия не имею!) и обрушивают на головы Авторов, Редакции и Издательств тучи гневных писем с требованиями истребить эти книги, Авторов сжечь и развеять их прах по ветру, дабы остальным было неповадно!
Поэтому, как говорил Шура, "не будем дразнить гусей". Хотя я бы всем этим "гусям" глотки перекусил. Ненавижу фальшь в любом ее проявлении!
Итак, во избежание возможных эксцессов, ограничимся сухим и беспристрастным отчетом. Так, как это можно было бы записать в вахтенном журнале того же "Академика Абрама Ф. Иоффе":
