Джером Джером - Досужие размышления досужего человека
— Потерпи еще немного, — утешаете вы партнера, — уже девять, представление закончится через час.
И в соответствии с вашим предсказанием занавес падает ровно в десять, оставляя все беды героя в прошлом.
Именно вы показываете зрителю то, что прячется под маской. Когда напыщенное ничтожество, дурак в горностаевой мантии и парике готовится занять свое место посреди раболепствующей толпы, вы выдергиваете из-под него стул, и он нелепо шлепается на пол. Полы мантии разлетелись в разные стороны, парик валяется у ног — и зритель видит лысого коротышку, вмиг растерявшего апломб.
Интермедии с вашим участием — лучшая часть пьесы. Однако вам подавай сцены любовные и героические. Я не раз тайком наблюдал, как вы машете мечом перед зеркалом. Шутовские лохмотья отброшены в сторону, вместо них вы натянули выцветший алый плащ. Отныне вы герой: вы совершаете славные подвиги и произносите возвышенные монологи.
Иногда я спрашиваю себя: на что была бы похожа пьеса, если бы каждый из нас писал в ней роль для себя самого? Никто не пожелал бы стать шутом или горничной. Все как один предпочли бы авансцену и яркий свет.
О, какие роли написали бы мы для себя в тиши гримерных! Смелых и благородных героев, возможно, слегка порочных, но на особый, возвышенный лад — не мелких пакостников, а инфернальных страдальцев. Какие славные деяния совершали бы мы на глазах замершей от восторга публики! И если бы смерть поразила нас, то не иначе как на поле боя, в час триумфа. Никаких мелких стычек или перестрелок, никаких безвестных могил. А какие возвышенные любовные истории мы сочинили бы для своих героев — все лучше, чем жалкая роль фигуранта в деле о разводе.
И даже театр во время нашего выступления всегда был бы полон. Наши монологи легко находили бы путь к сердцам безмолвно внимающих зрителей, а наши мужественные деяния неизменно вызывали бы бурю аплодисментов. Ведь на деле все обстоит иначе: как правило, нам приходится выступать в полупустых залах, причем в самых патетических местах глупые зрители смеются. А в день триумфа, когда к нам приходит настоящий успех, королевская ложа, как правило, пуста.
Бедные куколки, какими важными мы себя мним, не сознавая, что в набитой опилками груди спрятан часовой механизм, а к рукам и ногам привязаны веревочки. Жалкие марионетки, разговариваем ли мы друг с другом в темноте балагана?
Мы восковые куколки с сердцем внутри, оловянные солдатики, наделенные душой. О, Господин всех игрушек, неужели ты придумал нас Себе на забаву? Неужели в нашей груди стучит хитроумное устройство? Отчего тогда там болит и ноет? Зачем Ты вдохнул в нас жизнь, но позволил исчерпать завод до конца? Вспомнишь ли Ты о нас завтра или оставишь ржаветь в углу? Неужели все, на что мы уповаем, — это бездушный часовой механизм? Мы смеемся и плачем, наши ладошки хлопают, губки посылают прощальный поцелуй. Мы дерзаем и сражаемся, мы жаждем золота и славы. Мы зовем это страстью и честолюбием. Неужели они лишь веревочки, за которые Ты дергаешь? А когда стрелки замрут, намерен ли Ты вновь завести механизм, Господи?
Свет в балагане меркнет. Струны, что поднимали наши веки, лопнули. Веревочки, которые удерживали нас на ногах, перетерлись, и мы бесформенной кучей лежим в углу сцены. Где вы, братья и сестры — комедианты? Почему вокруг темно? Зачем нас суют в этот черный ящик? Чу, слышите? Где-то далеко-далеко, тихо-тихо играет кукольный оркестр. (Вступает «Похоронный марш марионетки» Ш. Гуно.)
© Перевод М. Клеветенко
Досужие размышления в 1905 году
Так ли мы интересны, как думаем?
— Очень приятно. До чего в последнее время жарко… я хотел сказать, холодно. Простите, не совсем уловил ваше имя. Премного благодарен. Да, тут слегка душновато.
И наступило молчание. Ни один из нас не знал, что сказать дальше.
А случилось вот что: хозяин дома встретил меня в дверях и сердечно пожал руку.
— Так рад, что вы смогли прийти, — сказал он. — Тут некоторые мои друзья очень хотят с вами познакомиться. — Он суетливо повел меня по комнате. — Чудесные люди. Они вам понравятся — прочитали все ваши книги.
Он подвел меня к величественной даме и представил. Мы обменялись обычными любезностями, и она, как я понял, стала дожидаться, когда я скажу что-нибудь умное, оригинальное и тактичное. А я не знаю, пресвитерианка она или мормонка; сторонница протекционизма или свободной торговли; обручена или недавно развелась.
Один мой друг пользуется весьма разумным способом — он рассказывает краткую биографию человека, с которым хочет тебя познакомить.
— Хочу представить тебя миссис Джонс, — шепчет он. — Умная женщина. Два года назад написала книгу. Забыл название. Что-то о близнецах. Не ест колбасу. Отец держал мясную лавку в Боро. Муж на Бирже. Не признает кокаина. Лучше всего держаться ее книги. Там полно всего о платонической дружбе. И не смотри на нее слишком пристально — у нее легкое косоглазие, которое она пытается скрыть.
Тут мы как раз подходим к леди, и он представляет меня, как своего друга, просто умирающего от желания с ней познакомиться.
— Хочет поговорить о вашей книге, — поясняет он. — Полностью не согласен с вами на предмет платонической дружбы. Я уверен, что вы сумеете его переубедить.
Это уберегает нас обоих от множества сложностей. Я сразу же завожу речь о платонической дружбе и задаю ей вопросы о близнецах, избегая колбасы и кокаина. Она думает, что я исключительно интересный мужчина, а я не так сильно скучаю, как мог бы.
Иногда я думаю, что всем нам в светском обществе очень бы не помешало носить аккуратные карточки, скажем, пришпиливать их на спину, с необходимыми сведениями: правильно написанное имя (и как оно произносится); наш возраст (по правде говоря, не так уж это необходимо, но ради того, чтобы поддерживать беседу. Однажды я серьезно обидел немецкую леди, потребовав от нее сведений о франко-германской войне. На мой взгляд, она бы не стала возражать, если бы ее приняли за сорокалетнюю, но оказалось, что ей тридцать семь. Не будь я англичанином, пришлось бы драться на дуэли); наши религиозные и политические воззрения; непременно список тем, в которых мы лучше всего разбираемся; и несколько фактов о нашей карьере — достаточно для того, чтобы незнакомец случайно не попал впросак (выражаясь вульгарно). Прежде чем отпустить шутку о демпинге или начать дискутировать о дешевой китайской рабочей силе, можно заглянуть за спину и проверить, нет ли у собеседника пометки «идет напролом» или «за буров». Гости, ищущие покладистых собеседников (покладистый человек, согласно определению покойного лорда Биконсфилда, — это человек, который во всем с вами согласен), могут сделать правильный выбор.
— Прошу прощения, не будете ли вы так любезны повернуться на минутку? А, «оригинал-вагнерианец»! Боюсь, мы с вами не найдем общего языка, я предпочитаю итальянскую школу.
Или:
— Как восхитительно! Я вижу, вы не верите в вакцинацию. Позвольте пригласить вас на ужин?
С другой стороны, те, кто любит поспорить, всегда смогут подобрать подходящего оппонента. Можно назначить распорядителя, он будет стоять в центре комнаты и вызывать партнеров: «Леди с устойчивыми взглядами в пользу женского избирательного права желает познакомиться с джентльменом, придерживающимся убеждений святого Павла. С намерением поспорить».
Некая американская леди год или два назад написала мне по-настоящему хорошее письмо: она с таким пониманием оценивала мою работу, критиковала ее, проявляя сочувственный интерес, и добавила, что, будучи летом в Англии, едва не приняла приглашение на встречу со мной, но в последний момент передумала; она чувствовала уверенность (леди изложила свою точку зрения весьма любезно, но сводилось все к этому), что при личной встрече я не смогу оправдать ее ожиданий. Я искренне пожалел, что леди пошла на попятный; право же, встреча с такой здравомыслящей женщиной дорогого стоит. Автор, которого представляют людям, прочитавшим (или утверждающим, что прочитали) его книги, всегда чувствует себя, как мужчина, впервые встречающийся с родственниками своей будущей супруги. Они очень милы. Они изо всех сил стараются, чтобы он чувствовал себя непринужденно. Но он интуитивно понимает, что разочаровал их. Я вспоминаю, как совсем молодым человеком посетил прием, где основным гостем был знаменитый американский юморист. Я стоял сразу позади леди, беседующей со своим мужем.
— Он выглядит совсем не забавно, — говорила леди.
— Вот те на! — отвечал муж. — А как он, по-твоему, должен выглядеть? Ты что думала — у него будет красный нос и повязка на глазу?
— Ну, право же, он все равно мог выглядеть более забавно, — возразила леди с крайним неудовольствием. — Иначе чего ради мы сюда пришли?
