Александр Покровский - «...Расстрелять»
Мы — дежурные по дивизии — старались не попадать под комиссию: прятались по углам и за шкафы.
Но ночью, когда наше начальство попадает, наконец, к себе в койку, дежурный по дивизии сам становится начальством и сам ходит и спрашивает со всех подряд по всей строгости.
Вышел я в своё первое дежурство ночью на территорию, чтобы проверить несение дежурно-вахтенной службы (всё это сдуру, конечно, потому что в обычной жизни я нормальный человек), и увидел я, что по военному городку в два часа ночи шляется целая стая матросов, непуганых, как тараканы на камбузе. Они меня почти не замечали, но каким-то образом всё время держали дистанцию.
Первым желанием было, конечно, броситься за ними с криком: «Стой! Назад! Ко мне!», — и всех переловить, а потом я подумал: а может, так оно и надо? Может, я сейчас нарушу своим вмешательством природную гармонию, чудесное природное равновесие? Я был так поражен этой мыслью, что совершенно потерял координацию движения, повернулся на одном месте и пошёл спокойно спать.
А утром нам дали третьего дежурного. (Наверное, для того, чтоб безболезненно можно было с вахты снимать). Третий был молодой, цветущий, сильный, только из отпуска, старпом Вася.
— Вася! Заступил! Дежурным! По Советскому! Союзу! — заорал он, заступив, и засмеялся, счастливый. Так ему было хорошо после отпуска.
На следующий день я его не узнал: какой-то хмурый, расползающийся по шву рыдван.
— Что стряслось, — спросил я его, — в королевстве датском?
— А-а-й! — махнул он рукой так, что фуражка съехала на висок. Он хромал на одну ногу, а другую (ногу) приставлял к первой по дуге окружности.
— Ка-ко-й я коз-зёл! — припадая к собственным коленям, говорил он и, закрыв глаза, быстро-быстро бил себя ладонью в лоб.
— А что такое? — интересовался я.
— Ну пройди ты мимо! — продолжал он бить себя в лоб. — Ну пройди! Во! Гавайский дуб! — и он рассказал, как ночью он вышел сдуру проверить территорию и увидел стаю матросов. Рефлексы при этом у него сработали. «Стой на месте! Подойди сюда! — заорал он. — Товарищ матрос!» Ближайший, метров за сто, «товарищ матрос», услышав его, не спеша повернулся, посмотрел, «кто у нас там», а потом, подхватив одной рукой другую, показал ему условный знак «на, подавись!» — до плеча: после этого «товарищ матрос» побежал.
«А-а!» — заорал от оскорбления старпом Вася, дежурный по Советскому Союзу, и бросился вперёд так быстро, что у него вышли с мест коленные чашечки. Он упал и ударился чашечками и локтями, и потом, когда он поднялся, у него ещё и нога подвернулась в ботинке. А военно-морская нога подворачивается в ботинке и в ту, и в другую сторону. Еле дополз. Одно колено он за ночь привёл в чувство, а второе нет.
— Ну какой я козёл! — всё сокрушался и сокрушался старпом Вася, а я тогда подумал: «Не бегите за бегущим!» — и ещё подумал: «Так тебе и надо. Не нарушай гармонию».
Не для дам
Вернемся к вопросу о том, с кем мы, офицеры флота, делим свои лучшие интимные минуты, интимно размножаясь, а проще говоря, плодясь со страшной силой.
Просыпаешься утром, можно сказать даже — на подушке, а рядом с тобой громоздится чей-то тройной подбородок из отряда беспозвоночных. Внимательно его обнюхиваешь, пытаясь восстановить, в какой подворотне ты его наблюдал. Фрагменты, куски какие-то. Нет, не восстанавливается. Видимо, ты снял эту Лох-Несси, эту бабушку русского флота, это чудище северных скал одноглазое в период полного поражения центральной нервной системы, когда испытываешь половое влечение даже к сусликовым норкам.
Иногда какой-нибудь лейтенант до пяти утра уламывает у замочной скважины какую-нибудь Дульцинею Монгольскую и, уломав и измучась в бельё, спит потом, горемыка, в автобусе, примёрзнув исполнительной чёлкой к стеклу.
Таким образом, к тяготам и лишениям воинской службы, организуемым самой службой, добавляется ещё одна тягота, разрешение от которой на нашем флоте издавна волнует все иностранные разведки.
Проиллюстрируем тяготу, снабдив её лишениями.
Начнем прямо с ритуала.
Подъём военно-морского флага — это такое же ритуальное отправление, как бразильская самба, испанская коррида, африканский танец масок и индийское заклинание змей. На подъём флага, как и на всякий ритуал, если ты используешься в качестве ритуального материала, рекомендуется не опаздывать, иначе ты услышишь в свой адрес такую чечёточку, что у тебя навсегда отложится: этот ритуал на флоте — главнейший.
Уже раздалась команда: «На флаг и гюйс…» — когда на сцене появился один из упомянутых лейтенантов. На его виноватое сюсюканье: «Прошу разрешения встать в строй…» — последовало презрительное молчание, а затем раздалась команда: «Смир-на!!!». Лейтенант шмыгнул в строй и замер.
Вчера они сошли вдвоём и направились в кабак на спуск паров, а сегодня вернулся почему-то только один. Где же ещё один наш лейтенант? Старпом, крёстный отец офицерской мафии, скосил глаза на командира. Тот был невозмутим. Значит, разбор после построения.
Не успел строй распуститься, не успел он одеться шелестом различных команд, как на палубе появился ещё один, тот самый недостающий лейтенантский экземпляр. Голова залеплена огромным куском ваты, оставлены только три дырки для глаз и рта. Вот он, голубь.
— Разберитесь, — сказал командир старпому, — и накажите.
Старпом собрал всех в кают-компании.
— Ну, — сказал он забинтованному, — сын мой, а теперь доложите, где это вас ушибло двухтавровой балкой?
И лейтенант доложил.
Пошли в кабак, сняли двух женщин и, набрав полную сетку «Алазанской долины», отправились к ним. Квартира однокомнатная. То есть пока одна пара пьёт на кухне этот конский возбудитель, другая, проявляя максимум изобретательности, существенно раздвигает горизонты камы-сутры, задыхаясь в ломоте.
Окосевшее утро вылило, в конце концов, за окошко свою серую акварель, а серое вещество у лейтенантов от возвратно-поступательного и колебательно-вращательного раскаталось, в конце концов, в плоский блин идиотов.
Уже было всё выпито, и напарник, фальшиво повизгивая, за стенкой доскребывал по сусечкам, а наш лейтенант в состоянии слабой рефлексии сидел и мечтал, привалившись к спинке стула, о политинформации, где можно, прислонившись к пиллерсу, целый час бредить об освобождении арабского народа Палестины.
И тут на кухню явилась его Пенелопа.
— Не могу, — сказала Пенелопа суровая, — хочу и всё!
Офицер не может отказать даме. Он должен исполнить свой гражданский долг. Лейтенант встал. Лейтенант сказал:
— Хорошо! Становись в позу бегущего египтянина!
Пенелопа как подрубленная встала в позу бегущего египтянина, держась за газовые конфорки и заранее исходя стоном египетским. Она ждала, и грудь её рвалась из постромков, а лейтенант всё никак не мог выйти из фазы рефлексии, чтоб перейти в состояние разгара. Ничего не получалось. Лейтенант провёл краткую, но выразительную индивидуально-воспитательную работу с младшим братом, но получил отказ наотрез. Не захотел члентано стачиваться на карандаш — и всё. Ни суровая встряска, ни угроза «порубить на пятаки» к существенным сдвигам не привели.
Девушка стынет и ждёт, подвывая, а тут… И тут он заметил на столе вполне приличный кусок колбасы. Лейтенант глупо улыбнулся и взял его в руки.
Целых десять минут, в тесном содружестве с колбасой, лейтенант мощно и с подсосом имитировал движения тутового шелкопряда по тутовому стволу.
Девушка (дитя Валдайской возвышенности), от страсти стиснув зубы, крутила газовые выключатели, и обсуждаемый вопрос переходил уже в стадию судорог, когда на кухню сунулась буйная голова напарника.
— Чего это вы здесь делаете? — сказала голова и добавила: — Ух ты…
Голова исчезла, а дверь осталась открытой.
— Закрой, — просквозила сквозь зубы «Валдайская возвышенность», и он, совершенно увлекшись, не прекращая движения, переложил колбасу в другую руку, сделал два шага в сторону двери и закрыл её ногой.
Пенелопа, чувствуя чешуей, что движения продолжаются, а он закрывает дверь вроде бы даже ногой, оглянулась и посмотрела, чем это нас там. Выяснив для себя, что не тем совершенно, о чём думалось и страдалось, она схватила с плиты сковороду и в ту же секунду снесла лейтенанту башку. Башка отлетела и по дороге взорвалась.
Через какое-то время лейтенант очнулся в бинтах и вате и, шатаясь, волоча рывками на прицепе натруженные гонады, как беременная тараканиха, — он явился на борт.
— Уйди, лейтенант, — сказал старпом среди гомерического хохота масс, — на сегодня прощаю за доставленное удовольствие.
Нэнси
Нэнси — это баба. Американская. Баба-генерал. И не просто генерал, а ещё и советник президента. Говорят, что она отжимается от пола ровно столько, сколько и положено отжиматься американскому генералу и советнику президента.
