Светлана Багдерина - Волшебный горшочек Гийядина
– …но к закату жизни понял, что главное – не количество, но качество. И теперь у меня добрая жена, почтительные дети и веселые внуки. Есть и дом, и служба…
– А, служба! – озарилось идеей лицо Ахмета. – Служба в охране! Разве достойна она такого выдающегося покорителя рифм, как ты? С сегодняшнего дня мы назначаем тебя нашим придворным поэтом!
– Благодарю вас, о щедрейший из щедрых правителей Белого Света… но…
– Никаких «но»! – вскинул в энергичном протесте мягкие ладони Ахмет. – Неужели тебе покажутся обременительным или непосильным заданием несколько рубаи к нашим праздникам и юбилеям после покорения гильдии ассасинов за два часа?
– О, нет, но я – простой служака…
– Не говори нелепицу, Селим! Простые служаки не оседлывают крылатых верблюдов Судьбы! Может, мы и не слишком разбираемся в стихах, но зато мы хорошо разбираемся в поэтах! Не говоря уже о Кэмеле – уж он-то точно знает, кто ему хозяин. Такие таланты как ты не должны пропадать втуне! Страна должна слышать и читать своих героев!
– Благодарю, о премудрый из наимудрейших, – поклонился Селим.
– А теперь мы обращаем наш взор на почтенного Маарифа ибн Садыка, – Ахмет Гийядин нашел взглядом старого мага за спинами компаньонов. – Чего желаешь ты, досточтимый старец? Почестей? Домов? Наложниц? Денег? Всё, что мы найдем в нашем распоряжении, будет твоим!
– Досточтимый старец желает прожить оставшиеся ему дни в мире и покое, – едва заметно склонил голову последний Великий. – И если великолепный калиф отыщет в городе какую-нибудь халупу, хозяева которой не будут слишком строги к коротающему свой истекший век старикану…
Ахмет задумчиво сложил губы трубочкой, поморгал, наклонил голову в одну сторону, в другую…
– Кажется, мы знаем одну такую халупу. И хозяина ее, кстати, не будет дома некоторое время. Так что, о премудрый чародей, наш дворец в полном твоем распоряжении в известных пределах. Ты – наш гость, пока Хозяин заоблачного Кэмеля не вспомнит про тебя. Но мы очень надеемся застать тебя, когда вернемся: даже одна беседа с мудрецом дает вдумчивому человеку больше, чем сто лет, проведенные в компании глупца.
– Ваше величество мне льстит.
– Нашему величеству нет резона льстить, когда оно может говорить, что думает, – выспренно продекларировал Гийядин, вскинул голову и обвел победным взором гостей: – А теперь мы повелеваем: всем отдыхать и готовиться к вечернему торжеству! С Абу – фейерверк! С Селима Поэта – ода новобрачным на свадьбу! Ну и еще одна мне – просто так. Вылетаем завтра!
На этот раз споров по поводу программы пребывания не возникло.
Нежная ночная прохлада, томная, как парное молоко, еще заливала лениво и сонно сладко почивающий Шатт-аль-Шейх, когда с площади Ста фонтанов калифского дворца поднялся Масдай и устремился бесшумной тенью на восток.
Семь пассажиров сидели посредине плотной группкой, обложенные мешками и корзинами с припасами, словно осажденный город – войсками противника. Длинный посох Агафона возвышался над ними будто мачта над плотом. Меланхоличные звуки баллады о Дихлофосе и Сколопендре, в первый раз на Белом Свете[73] исполняемой на удде, тягучей паутиной предутренних грез разносились над мелькающими внизу темными улицами.
Ощетинившаяся топорами фигура обернулась в последний раз и помахала могучей рукой застывшей на дворцовой стене юной паре и двум сулейманам постарше.
– До свиданья! Удачи вам! И успеха!.. – выкрикнул Абуджалиль, хоть и знал, что на таком расстоянии до быстро удаляющегося ковра долететь мог бы разве что трубный глас загулявшего слона.
– До свиданья! Возвращайтесь! Прилетайте в гости!.. – поддержала его Яфья и, приподнявшись на цыпочки, послала вслед улетающим путникам воздушный поцелуй.
– Ты кому это? – чуть ревниво нахмурился молодожен.
– Всем, – супруга повернула к нему озаренное далекой нездешней улыбкой лицо. – Абу!.. Ты посмотри! Скоро восход! Все эти месяцы в гареме я так мечтала встретить восход здесь, на стене, чтобы увидеть весь город! Это должно быть такое чудо!..
Селим и ибн Садык, словно прочитав мысли друг друга, пробормотали нечто вроде «а не пора ли нам пора» и, старательно делая вид, что они – невидимки, наперегонки поспешили к лестнице, ведущей во двор.
– Я постою с тобой, – робко взял супругу за руку Абу.
– Спасибо.
– Пожалуйста… – волшебник чуть пожал тонкие теплые пальцы Яфьи. – Тебе не холодно?
– Нет, что ты, ничуть… – рассеянно откликнулась та. – Смотри! Над крышами небо уже совсем светлое, будто день там, в пустыне, уже давно наступил…
– Да, красиво, – с готовностью, но невпопад отозвался Абуджалиль. – А ты знаешь… ты обратила внимание… наверное, да… говорят, что девушки такие вещи замечают… почему-то…
– Да?
– Д-да. Ну я имею в виду… что мы поженились… уже… даже… а я ни разу не сказал, что люблю тебя… Нет, мне, конечно, кажется, что это было и так понятно… но… всё-таки… по-моему… наверное, ты думаешь… что чего-то не хватает, да?..
– Да, – тихо опустила глаза Яфья. – Но ты теперь – мой господин, и если ты считаешь, что это и так должно быть понятно неразумной жене…
– Нет, не говори так! Ты не неразумная – ты очень умная, наблюдательная, добрая, нежная… и… и… и я тебе стих сочинил… давно… еще там, в караван-сарае, в ту ночь, когда мы сбежали из дворца…
– Так значит, когда Агафон-ага сказал что-то про стихотворение…
– Да, я тогда очень на него обозлился… потому что он угадал… почти.
– Почти?
– Да, почти, потому что это было совсем не такое стихотворение… Может, оно не слишком красивое, как получилось бы у Селима-аги, но… зато я придумал его сам.
– Ты… мне его прочитаешь?
– Да… если тебе интересно…
– Очень!
Волшебник порозовел, опустил очи долу, набрал полную грудь воздуха и дрожащим от волнения и переполняющих его чувств проговорил:
Как у горной газели твой пленительный стан,
В твоём взоре смешались огонь и туман,
И сто тысяч озёр собираются в каплю
Чтобы взглядом единым зажёгся вулкан!
Дочитав последнюю строку, начинающий поэт смущенно прикусил губу и искоса, из-под опущенных ресниц, глянул на притихшую девушку.
– Тебе… понравилось?
– Я… люблю тебя, Абуджалиль…
– И я люблю тебя!..
Руки их переплелись, губы соприкоснулись…
И тут взошло солнце.
Примечания
1
Или, учитывая состояние караульных на пятачке в несколько квадратных метров под символическим матерчатым навесом, скорее, жертвоприношение.
2
Не в последнюю очередь получившего свое прозвище из-за слабости к женскому полу.
3
Здесь и далее Селима «озвучивал» стихами Дмитрий Казанцев.
4
Интересно, здесь больше трехсот литров, или меньше?
5
В то время как вокруг него было духу дюжины танцовщиц, семерых музыкантов, шести опахальщиков, пяти придворных льстецов правой руки, пяти придворных подхалимов левой руки, пяти придворных заспинных подпевал, четырех девушек, ответственных за очистку и вкладывание в монарший рот охлажденных фруктов, и три визиря – по одному на каждую руку и один просто великий.
6
Или просто втянул пристыженно голову в плечи при мысли об оставленном позади разгроме и потопе.
7
В смысле, склонного еще меньше, чем всегда. Простой график текущей склонности Олафа изображал бы прямую линию, резко уходящую в полностью отрицательную четверть координатной плоскости всемирной дипломатии.
8
Что самое главное, как единодушно признали мужчины.
9
А значит, автоматически вызвали настолько активное неприятие его премудрия, что тот едва не отказался от умывания вовсе, заявив выспренно, что подобное применение магического искусства недостойно настоящего волшебника, позорит доброе имя и умственные способности того, если они у него вообще когда-нибудь были, и что использовать магию для порчи хорошей чистой воды в угоду пошлым вкусам профанов и обывателей все равно, что забивать гвозди шкафом.
10
В покое.
11
Еще одном творении сулейманского отличника шантоньского ВУЗа.
12
Здесь и далее Кириана Златоуста «озвучивал» стихами Дмитрий Касич.
13
А вернее, в ту сторону, где, судя по звукам голоса, лицо лукоморской царевны находилось – полную и абсолютную тьму потайного коридора дворца не нарушал ни единый лучик света.
