Джером Джером - Досужие размышления досужего человека
В те дни драматурги прислушивались к мнению публики. Партер и галерка никогда еще не были так вовлечены в происходящее на сцене.
Однажды нам довелось попасть на представление одной слезливой мелодрамы в старом добром Королевском театре. Автор пьесы наградил героиню чудовищной болтливостью. Эта женщина трещала без умолку. Добрых двадцать строк изливала она проклятия злодею, а когда герой спросил, любит ли она его, разразилась трехминутной речью — я засекал по часам. В третьем акте некто бросил героиню в темницу. Он был не слишком привлекательным персонажем, но тут не сплоховал, и зал встретил его поступок довольным гулом. Зрители надеялись, что избавились от ненавистной героини до конца спектакля, но не тут-то было! Появился тюремщик, и героиня воззвала к нему из-за решетки, умоляя выпустить ее. Тюремщик — малый славный, но слишком мягкосердечный, заколебался.
— Не слушай ее! — крикнул ревностный поклонник театрального искусства с галерки. — Ей там самое место.
Однако болван продолжал рассуждать вслух:
— Ну что мне стоит, а бедняжка-то как обрадуется!
— А про нас ты подумал? — сурово вопросил тот же голос с галерки. — Ты появился недавно, а мы торчим тут весь вечер. Раз уж замолчала, пусть молчит до конца.
— Выпустите меня отсюда! — вопила героиня. — Мне нужно поговорить с моим дитем.
— Напиши то, что хочешь сказать, на бумажке, а он передаст, — посоветовали с галерки. — А мы за ним проследим.
— Да разве могу я не пустить мать к умирающему младенцу? — продолжал размышлять вслух тюремщик. — Это бесчеловечно!
— Только не в нашем случае, — возразила галерка. — Младенец-то и зачах от ее болтовни.
Однако тюремщик нас не слушал. Под град проклятий из зала он отпер дверь темницы. Героиня проговорила со своим ненаглядным дитем пять минут, и в конце монолога тот отдал концы.
— Ах, он умер! — вскричала безутешная родительница.
— Повезло ему! — вздохнула бесчувственная галерка.
Иногда критический настрой зала выражался в форме замечаний, которыми обменивались два господина из публики. Однажды мы угодили на представление пьесы, диалоги в которой не слишком вязались с происходящим на сцене, отличаясь при этом крайней убогостью.
На середине такого диалога в зале раздался громкий шепот:
— Джим!
— Что?
— Разбуди меня, когда на сцене что-нибудь случится.
Засим раздался преувеличенно громкий храп.
— Сэмми! — позвал храпуна приятель.
— А? Что? Началось? — вскинулся тот.
— Не волнуйся, даже если не начнется, я разбужу тебя в половине двенадцатого.
— Спасибо, ты настоящий друг.
Признаюсь, в те времена мы жили театром. Смогу ли я когда-нибудь с тем же пылом наслаждаться британской драматургией? Смогу ли наброситься на обед с тем же аппетитом, с которым поглощал рубец с луком, запивая его горьким пивом в дешевой забегаловке? С тех пор мне не раз довелось быть гостем на изысканных банкетах. И пусть еду готовил прославленный парижский повар, не сходящий с журнальных обложек, чей гонорар начинался с нескольких сотен фунтов, что-то мешало мне наслаждаться ее вкусом. Не хватало остроты.
У Природы монеты собственной чеканки. В ее лавке платить придется собой. Незаслуженные победы и неправедные богатства не имеют там хождения.
Вы хотите вернуть аппетит? Природа готова вам услужить.
— Превосходный товар, сэр. У нас вы получите самый зверский аппетит, какой только можно пожелать. Вы будете поглощать пищу с жадностью, наслаждаясь каждым кусочком, и встанете из-за стола вдохновленным и полным сил.
— Да-да, именно то, что мне нужно! — восклицает гурман. — И какова цена?
— Трудиться от зари до зари целый день, — отвечает миссис Природа.
Покупатель мрачнеет и нервно теребит кошелек.
— А нельзя ли деньгами? Я не люблю работать, но я богат и могу позволить себе содержать повара-француза и покупать старые вина.
Природа качает головой:
— Деньги мне ни к чему, я беру плату плотью и нервами. Отведав ромштекс с кружкой эля, вы получите не меньшее наслаждение, чем отобедав в лучшем на свете ресторане. Краюшка хлеба с сыром покажется вам изысканным кушаньем, но заплатить придется моей монетой.
Следующий простофиля требует, чтобы Природа одарила его художественным вкусом. Хозяйка и тут готова услужить.
— Я могу даровать вам истинное наслаждение, которое способны доставить искусство и литература. Музыка позволит вам воспарить над грешным миром, живопись приоткроет завесу над тайнами мироздания, а по тернистым тропам литературы вы пойдете налегке.
— А какова цена? — восклицает обрадованный покупатель.
— Этот товар недешев. Жизнь в простоте и безвестности, отказ от страстей и погони за славой.
— Ошибаетесь, милая леди! У меня хватает друзей среди ценителей высокого искусства, но за обладание художественным вкусом им не пришлось платить столь высокую цену. Стены их домов увешаны прекрасными картинами, они наслаждаются ноктюрнами и симфониями, а полки их библиотек уставлены редкими книгами. Они живут в роскоши, подчиняются всем прихотям моды, одержимы наживой и на все готовы ради положения в обществе. Разве я не могу стать одним из них?
— Их обезьяньи ужимки меня не волнуют, — холодно отвечает Природа. — Художественный вкус ваших приятелей не более чем поза, а их высокоумные разговоры — пустое чириканье. Этот товар дешев, но в таком случае, возможно, вам больше подойдет умение катать шары в кегельбане? Мой товар иного рода, и, боюсь, мы зря тратим время.
В лавку заходит юноша, желающий обрести любовь всей жизни. Материнское сердце Природы тронуто, ей нравится продавать этот товар и милы покупатели, которые его ищут. Перегнувшись через прилавок, хозяйка обещает юноше исполнить его желание, и тот дрожащим от радости голосом спрашивает о цене.
— Цена немалая, — отвечает Природа. — Это самый дорогой товар в моей лавке.
— Но я богат! Мой отец всю жизнь гнул спину и отказывал себе во всем, но наследство оставил солидное: акции, земли и фабрики. Цена не имеет значения.
— Убери кошелек, мальчик. Презренный металл в моей лавке ничего не стоит. Вокруг хватает мест, где ты сможешь потратить свои деньги. Но прислушайся к материнскому совету: то, что ты там купишь, принесет тебе лишь печаль и сожаления. Только дураки гоняются за дешевизной.
— А какую цену назначите вы?
— Самоотверженность, нежность и мужество. Любовь к тому, что считается добрым и светлым, ненависть ко злу. Жалость, самоуважение и бесстрашие — вот моя цена. Убери кошелек, мальчик, тут нет товаров, которые можно купить за деньги.
— Значит, я ничем не лучше бедняка?
— Для меня нет ни бедных, ни богатых. Я продаю настоящий товар и прошу за него настоящую цену. Ты взыскуешь моих сокровищ, взамен я потребую твое сердце — твое, мальчик мой, только твое.
— А как я смогу заплатить?
— Ступай в мир, трудись, страдай, не отказывай в помощи, а затем возвращайся ко мне, и в зависимости от того, сколько честно заработанных сокровищ ты принесешь, я предложу тебе на выбор свой товар.
Так ли несправедливо распределены истинные богатства, как нам порой кажется? Судьба — вот истинная социалистка. Кто из нас беден, кто богат? Способны ли мы понять? Не гоняемся ли за призраками, упуская главное? Если судить по большому счету, кто счастливее: богач Соломон или бедняк Сократ? У первого было все, чего можно желать. Второй владел только тем, что мог унести на себе. Выходит, Соломон стократ счастливее Сократа? А вы уверены?
Если судить по малому счету, все измеряется наслаждением. Но кто сказал, что господин, восседающий в ложе, непременно счастливее слуги на галерке? Если бы шампанское стоило четыре пенса за кварту, а пиво — десять шиллингов бутылка, какому напитку вы отдали бы предпочтение? Если бы при каждом аристократическом клубе Вест-Энда был свой кегельбан, а сразиться в бильярд разрешалось лишь в барах Ист-Энда, куда бы вы отправились, сударь? Разве воздух респектабельных улиц лучше воздуха предместий? По мне, так в Севен-Дайалс свежее, чем на Беркли-сквер. Не все ли равно, чем набита перина, если вы не стоите на ногах от усталости? Разве счастье в доме зависит от количества комнат, а губы леди слаще губ прачки? Так чем же измеряется жизненный успех?
© Перевод М. Клеветенко
Об исполнении маршей на кукольных похоронах
День не задался с самого утра. Он вывел меня на прогулку и потерял. Уж лучше бы позволил верховодить мне. Скажу без ложной скромности, я гораздо больше подхожу к роли лидера. Я старше и рассудительнее. Не привык трепаться с каждым встречным, забывая, где нахожусь, редко дерусь, не гоняю кошек и не имею обыкновения приставать к встречным детям. Короткая прогулка привычным маршрутом — на большее я не претендую. Командуй тогда я, мы избежали бы многих неприятностей, но его разве уговоришь?
