Елена Колина - Дневник новой русской 2. Взрослые игры
— Отмените Израиль! — громко и сердито сказал Лысый, и я испуганно нажала на рычаг. — У человека, можно сказать, жизнь решилась, а вы тут с Израилем разговариваете! Лучше скажите насчет меня. Правда, моя Катька супер?!
— Екатерина Андреевна безусловно супер, — искренно сказала я, и тут опять раздался звонок, и я подняла трубку.
— Кто это был? Кто? Кто это сказал «отменить Израиль»? — въедливо спросил Аркаша.
— Да так, никто… это радиопостановка… — ответила я. Еще подумает, что у меня в доме завелся антисемит, сидит в углу и корчит страшные рожи: отменить Израиль! Вообще отменить! Навсегда!
— Все-таки у вас там антисемитизм, — вздохнул Аркаша, — если уж даже по радио такое говорят…
На прощанье Лысый сказал:
— А помните, у вас был такой Андрей?
— Не помню, — небрежно ответила я. — А что? Что Андрей, что?
— Моя Катька ему очень понравилась. Он как-то заехал ко мне, так я его отвел в сторону и спросил — ну как, мол, вам Катька? А он задумался, а потом говорит: «Кто?.. А-а, да… очень приятная женщина». Так прямо и сказал.
— А потом Андрей с Екатериной Андреевной вместе вышли, и он подвез ее до дома, — утвердительно сказала я.
Лысый гордо кивнул в ответ: «Он бы не стал Наташку подвозить или кого попало. То ли дело моя Катька, она у меня очень приятная женщина, супер!»
Все выяснилось. Тайное всегда становится явным, и наоборот.
Итоги дня:
1. Екатерина Андреевна + Лысый = любовь. Это хорошо.
2. Конечно, Андрей свободный человек и мог бы жениться хоть каждый день, но как, скажите, пожалуйста, я могла подумать, что он выкроит денек от своего электричества, сменит джинсы на костюм-тройку, нацепит куклу на капот немытого лендровера, полного удочек и наживки, и поедет по памятникам культуры, весь обсыпанный рисом? Наверное, Бог хотел меня наказать за то, что я неважный поэт, поэтому он временно отнял у меня разум.
3. С Андреем все оказалось еще хуже, чем если бы он просто женился. Никакой блондинки у него не было, и это ужасно. Андрей не захотел быть со мной не потому, что полюбил Екатерину Андреевну, а потому, что разлюбил меня…
9 апреля, пятница
У меня ничего особенного, а у Ольги неприятности, очень серьезные.
Виртуальная ошибка Олеговой молодости, мама Антоши, сообщила Олегу, что еще немного побудет за границей — буквально пару лет, а потом сразу же его заберет. Есть и другой вариант — пусть ей немедленно вышлют Антошу с оказией, а то у нее потом какие-то срочные дела.
Олег склоняется к тому, чтобы отправить Антошу к маме, а Ольга считает — глупо бросать такую хорошую учительницу и ехать учиться в заштатную школу в иностранной деревне. Она говорит, что Антоше нужно спокойно закончить второй класс и поступить в университет. То есть окончить школу в Питере и поступить в университет в Питере, чтобы мы могли за ним присматривать.
Да, а неприятности такие: Ольга думает, что Антоша литературно одаренный вундеркинд, и занимается с ним литературой. Вчера задала ему анализ стихотворения «Я помню чудное мгновенье», посвященного А. К. Вечером пришел Олег, и она гордо говорит — вот, послушай Пушкина.
— Я помню чудное мгновенье, — сказал Антоша, — посвящается Анне Карениной.
— О! — сказала Ольга, гордясь, что ребенок уже читает Толстого. — Это же разные эпохи.
— Вот и я тоже думаю, что разные, — Пушкин и теплоход «Анна Каренина»…
Ольга озабочена списком литературы на лето. Собирается в школу: обсудить с учительницей, что «Сказка о рыбаке и рыбке» — это для Антоши слишком просто, хочет вместо сказки предложить пятую главу «Евгения Онегина». И что-то совсем легкое из европейской литературы, к примеру, «Гаргантюа и Пантагрюэля».
30 апреля, суббота
Пасха. Поэтому я красиво разложила на кухонном столе крашеные яйца, а посредине поставила хорошенького заводного цыпленка, из живота у него торчит ключик, сейчас таких не делают. Цыпленка я сама нашла в старых игрушках, а яйца красила Мурка: вчера весь вечер возилась с красными и зелеными тряпочками, но яйца почему-то получились не красные и не зеленые, а линялые, и пришлось сверху нарисовать фломастерами звездочки, получилось красиво. Вчера Мурка красила яйца, а сегодня дневным поездом «Аврора» с чипсами и книжкой отправилась в Москву к своей любимой подружке детства, дочери моей любимой подружки детства. Я тоже к ней всегда ездила «Авророй» с чипсами и книжкой.
Мурка едет в поезде, а я праздную Пасху. Со мной вместе празднуют Морковский и Кисуля Сергеевич. Не то чтобы у меня был пирожок и горшочек с маслом и я заранее позвала их обоих в гости, — они оба пришли сами, и каждый со своей едой.
Около восьми вечера, только я собралась съесть красное яйцо в зеленых звездочках и завести себе заводного цыпленка, как пришел Морковский.
— Ой… это ты… — смущенно сказал Морковский. Странно с его стороны ждать, что ему откроет Лев Евгеньич или Савва Игнатьич, тем более Саввы Игнатьича нет дома.
— Ой!.. Мне так неудобно… что я ворвался… — прошептал Морковский, вздохнул и замер на пороге. Ужасно виноватый вид, одет в коротковатую вельветовую курточку и мешковатые брюки, к груди прижимает мобильный телефон. Типичный Рыцарь Печального Образа. — Прости-пожалуйста, извини-пожалуйста… ой как неловко получилось, что я без звонка… но это не я, а телефон… он разрядился…
Морковский бочком вдвинулся в прихожую:
— Я бы сам никогда, но мама… она весь день в машине… не вынесет жары…
— Мама?! Скорей веди маму сюда, — испугалась я.
— Нет, мама дома… Фаршированная рыба — вот, мама прислала. Она весь день в машине, жарко… — повторил Морковский, протягивая мне пакет с голубой кастрюлькой. А из пакета… Ох!.. Из пакета распространился чудный запах, упоительный запах, запах с большой буквы.
Морковский вел себя странно — стеснялся и одновременно очень важничал. На его лице было написано: фаршированная рыба открывает человеку любые двери, Морковский с фаршированной рыбой в голубой кастрюльке — это уже совсем не то, что просто Морковский.
— И еще у меня тут тертое яблоко с медом в баночке, — сказал Морковский. — Мама говорит, на Пасху тертое яблоко с медом обязательно.
Я люблю Морковского. А если любишь человека, то любишь его целиком, и я люблю Морковского с фаршированной рыбой и баночкой с тертым яблоком.
Оказывается, что мама Морковского сегодня празднует Пасху, последний седер. Это такой очень торжественный день, когда Моисей вывел евреев из Египта. А ведь они там все-таки долго бродили, сорок лет, и вот наконец вышли. Поэтому праздник, фаршированная рыба и тертое яблоко с медом.
Как интересно, оказывается, в этом году случилась большая редкость: православная Пасха совпала с еврейской.
И мы сели за стол. К нашим с Муркой крашеным яйцам и заводному цыпленку прибавилась фаршированная рыба.
Мы еще даже не успели попробовать рыбу (пахнет очень-очень вкусно), как из прихожей раздался крик: «А вот и я!»
— Не ожидала, Кисуля? Сюрприз! — оживленно протрубил Кисуля Сергеевич, появляясь на кухне. Усталые стальные глаза с добрым прищуром, одет в синий клубный пиджак с серебряными пуговицами, к груди прижимает картонный ящик, смотрит на Морковского, как будто сейчас на него наступит и не заметит, — типичный Рыцарь Революции.
Откуда он здесь?! Я быстро-быстро закрыла и открыла глаза и поняла — это привидение! У меня дома привидение полковника ФСГДД в клубном пиджаке с серебряными пуговицами. Хорошо бы оно пришло к нам еще раз, когда Мура будет дома, только не в клубном пиджаке, а в белой простыне с дыркой для глаз, — тогда мы втроем сможем как следует поиграть в привидения.
— А потому что на сигнализацию скидываться надо! — притворно-склочным голосом сказал Кисуля Сергеевич. — И вообще, входная дверь была открыта.
Полковник ФСГДД врет, дверь была закрыта, но что толку спорить? Если Кисуле Сергеевичу не дает покоя карьера Ирки-хомяка в качестве моего домашнего привидения, пусть. Хотя это нечестная игра, потому что его учили профессионально просачиваться сквозь стены, а Хомяк до всего дошла своим умом.
Кисуля Сергеевич принялся что-то выгружать из своего ящика. Куличи!.. Поставил на стол большой кулич, отошел полюбоваться, затем кулич поменьше и, наконец, совсем маленький хорошенький куличик с шапочкой из белой глазури. Затем полковник осторожно вытащил блюдо с пасхой, закутанной в марлечку. Снял марлечку и повернул пасху ко мне бочком, на бочке надпись: «Иисус воскрес».
— Как красиво! Моя бабушка тоже делала пасху с надписью, — вежливо сказала я.
Кисуля Сергеевич по-хозяйски оглядел помещение:
— Так, пес здесь, да и где ему быть, если еда тут. А где кошак?
— Саввы Игнатьича нет дома, — застенчиво сказал Морковский, привстав из-за стола. — Позвольте представиться… Семен Морковский, художник. Мы тут… Пасху празднуем, последний седер. Моисей вывел евреев из Египта… Рыба вот… фаршированная… мама прислала…
