Дина Рубина - Теплые штаны для вашей мами (сборник)
– Не так давно в «Новой газете» публиковались Ваши колонки об израильской армии – там и о призыве, и о присяге, и о ношении оружия. Как изменил Вас тот факт, что Ваши дети служили?
– Да, служба в здешней армии очень меняет и тебя самого, и детей; буквально месяца за два израильские балбесы становятся опорой общества. Ведь эта страна держится на плечах наших детей… В израильской армии вообще есть много интересного, необычного, чего нет ни в одной армии мира. Например, есть специальная такая скорбная часть – «оповещатели». Это когда в семью погибшего воина являются трое: командир, врач и военный психолог… Этого нигде нет.
На курсе молодого бойца есть вовсе странные занятия. Когда моя дочь проходила этот курс, она рассказывала, что в один из дней командир привел взвод на дюны (база находилась на берегу моря), велел всем лечь навзничь на песок, закрыть глаза и вообразить себе – с кем и где сейчас каждый хотел бы очутиться.
Дочь сказала: «Я бы хотела оказаться сейчас с мамой в Венеции». Перед армией мы с ней неделю пробыли в Венеции, которая произвела на нее неизгладимое впечатление. Помню, я страшно удивилась – что это за такие странные «военные» учения на курсе молодого бойца? И Ева серьезно объяснила – это такой урок, называется «личность против общества»… И прорабатывают там важнейшие этические ситуации на тему противостояния и столкновения интересов личности и интересов общества.
Скажем, у тебя в пятницу увольнительная. Ты уже заказал номер в отеле, и твоя девочка ждет этой увольнительной с нетерпением. И вдруг приказ тебе: остаться. На базе изменилась ситуация, твое присутствие необходимо. Каковы твои действия в этом случае? Понимаете, такие кропотливые занятия по вылепливанию внутренне свободного взрослого человека… Хотя не скрою – эти два года службы дочери дались мне тяжело, и когда мы после демобилизации забирали ее с базы, со всем солдатским барахлом, баулами, одеялами, подушками… и ехали долгой пустынной дорогой домой, я мысленно молилась, чтобы ей никогда больше по этой дороге не пришлось добираться на базу.
– Вы писали, что в Израиле у Вас квартира «с видом на Иерусалим». Это как-то обязывает? Вдохновляет? Или уже воспринимается бытово?
– Нет, вот уж Иерусалим – город, который никогда не воспринимается «бытово». Мой приятель, писатель, живущий в Тель-Авиве, всегда восклицает: «Как можно жить в городе, в котором проповедовали пророки?! Как можно выносить там по утрам мусор?!»
А я еще и живу на пути к той горе Скопус, с которой все завоеватели бросали первый взгляд на Иерусалим. И небо над этой горой всегда – композиционный центр пейзажа. Оно всегда – драма, что бы на нем ни происходило: тучи, радуга, легкие завихрения облаков, жаркая синь…
Иногда меня спрашивают – чего ты сидишь там, в своей Иудейской пустыне. Все деятели искусства давно перебрались в Тель-Авив. А я отмалчиваюсь или отшучиваюсь. Как я могу покинуть место такого обзора?
ТУДЫ-СЮДЫВ день оглашения приговора Михаилу Ходорковскому мы с моей мамой Ритой Александровной, заслуженным некогда учителем, сидели на моем балконе с видом на Масличную (Елеонскую) гору и Гефсиманский сад. И беседовали на посторонние темы. То есть темы-то как раз были не посторонние, а семейные и вроде к политическому моменту в далекой России отношения вовсе не имеющие. Мама рассказывала очередную поучительную байку из жизни моего прадеда, а ее деда, Пинхаса Эльевича.
Прадед был человеком мастеровым, первостатейным кондитером был. Жил он в то время с семьей в большом белорусском селе Горошино и владел фабричкой не фабричкой, а, скажем, цехом, где работала вся его семья: жена и пять дочерей. Он варил патоку и шоколад, формовал конфеты, а женщины сидели «заворотчицами».
Короче, дед не был богатым человеком, но, при условии тяжелой пахоты всей семьи, не бедствовал.
И вот однажды в это большое село нагрянула компания молодых горлопанов-комсомольцев. Новая, так сказать, поросль грядущего века. Организовали они митинг на базарной площади. Самый громкий из них взгромоздился на бочку и в манере, известной нам с вами по многим советским фильмам, стал кричать и провозглашать. Провозглашал он, натурально, свободу от кровопийцев-собственников.
– Жиреющих… на нашем труду! – кричал он… – туды, твою мать!!! – Пьющих кровь из рабочего человеку!!! – туды, твою мать!!!
И вся компания молодцов, взбираясь по очереди на бочку, провозглашала смерть, месть и ярость, объявляя все тот же адрес: туды, твою мать!
Рядом с дедовой лавочкой много лет соседствовал жестянщик Петр Михайлович Грибов, серьезный трезвый мужик, крепкий хозяин. Стояли они с прадедом рядом и внимательно слушали про свое будущее.
– Пинхас Эльевич, – наконец сказал Грибов, – мы-то с тобой не доживем, а вот правнуки наши еще услышат, как эти самые, кто орет сейчас «туды, твою мать!», обязательно завопят еще: «Сюды, твою мать!»…
Я посмеялась. Слышала эту байку, признаться, впервые, и она мне страшно понравилась. Историзмом своим, характерностью, жизненной силой. Да и крепкое слово я люблю.
Потом мама вспомнила, как в детстве возили ее с братом на лето в дивное село Жовнино на Украине. Как в голодные тридцатые дед перевез туда семью да купил на паях с соседями корову, которую мама – в ту пору маленькая девочка – выгоняла на выпас собственноручно. Эта корова спасла всю семью от голодной смерти… Пасла ее мама на взгорке рядом с церковью – там, возле кладбища, была густейшая трава. И сама церковь была замечательная – высилась на горе, отовсюду видная… Такие вот прекрасные воспоминания детства…
После войны мама приехала навестить оставшихся в живых соседей. Захотелось ей и в Жовнино наведаться, речкой полюбоваться, золотым песочком, красавицей-церковью…
– Куда-а! – махнули рукой друзья. – Жовнина в помине нет! Затопили водой, по плану. Там теперь водохранилище… А церковь ломали-ломали, взрывали-взрывали… а она не поддалась. Ну, ее и затопили… Так и возвышается колокольня посреди озера…
– И вот я тебя спрашиваю, – подхватила мама, глядя на очень древнюю гору перед нами, – зачем это нужно было – рушить и губить? Взрывать, кромсать, уничтожать…
Я не знаю – что отвечать на подобные вопросы. Мы обе вздохнули и замолчали.
– Давай послушаем новости? – предложила я.
– Зачем? – спросила мама, всю жизнь проводившая политинформацию среди рабочих вагонных цехов и, по-видимому, уставшая раз и навсегда от политических новостей… – Что ты надеешься услышать? А ведь казалось, что уже не вернется этот душный и беспомощный гнев, – сказала она. – Но Россия – как кинотеатр повторного фильма, и идет в ней одно бесконечное старое кино…
Я вяло возразила, что в этом отношении весь мир давно уже не может продемонстрировать ничего новенького.
Мама согласилась со мной, и мы стали пить чай. Со стороны Гефсиманского сада, с горы Елеонской, Масличной, потекли мерные удары колоколов с колокольни «Русская свеча».
На этой горе со времен окончания римского владычества распятия больше не практиковались.
– С чем у Вас ассоциируется весна в Израиле, где границы времен года не столь резко очерчены, как, скажем, в Подмосковье? Зависит ли Ваше вдохновение от природы и погоды?
– Мое вдохновение, или, лучше сказать – нормальное рабочее состояние, – зависит от чашки хорошего кофе – извините за прозаизм. Мы, гипотоники, вообще люди прозаичные. Хорошо б еще поспать ночью, хотя бы часиков пять, вот тогда самое вдохновение и накатит. Еще хорошо, когда родители здоровы и дети нервы не треплют, – тогда просто звезда со звездою говорит и в небесах торжественно и чудно, причем неважно – весна у нас, лето или собачий холод. А самый восторг, самый Парнас-то знаете когда накатит? – когда ты просыпаешься, зная, что тебе никудашеньки сегодня не надо бежать, отключаешь проклятущий этот телефон и садишься за работу, как ласточка, в семь, чтобы подняться в десять (вечера)… Вот это счастье, вот это – вдохновение, вот это – весна! Весна священная!
– И Ваши дни в Израиле похожи один на другой?
– Ну, это если гостей нет. Все же у меня восточная закваска: гость – главный в доме человек. Его надо обиходить, разгулять, накормить и, желательно, опоить. А после спать уложить, если удастся загнать его в гостевую комнату на втором этаже.
Вообще, я уже давно хочу написать такой рассказик о классификации гостей. Они бывают нескольких типов:
1. Высокообразованные люди, которые никогда не довольны местным экскурсоводом, во время экскурсии поправляют его, останавливают и начинают выкладывать все версии зарождения христианства, о которых читали на днях. Экскурсовод багровеет, остальные туристы топчутся, обливаясь потом и мысленно матерясь… И хорошо, если такие спонтанные лекции не заканчиваются скандалом.
