Леонид Марягин - Изнанка экрана
Что говорил Трекало девочке, слышно не было, но, прекратив прыгать, она поплелась за посыльным, испуганно зыркая исподлобья на Костю.
Перед Коноваловым девочка и Трекало остановились.
Костя снизу, с корточек, с удовольствием разглядывал девочку.
— Танцевать умеешь?
— Умею, — торопливо согласилась та.
— Танцуй.
— Что?
— Что хочешь, — приказал Костя, не отрывая взгляда от ее ладной фигурки.
Девочка, подпевая себе, закружилась в вальсе. Пальцы ее сдерживали края задирающейся юбки.
Костя смотрел на это представление, и непонятная, кажется, недобрая улыбка рождалась на его губах.
Сенька Питерский рабочий поднял было от земли вялый взгляд доходяги, но, не увидев ничего интересного, снова уткнулся в хилую травку под ногами.
Девочка кружилась.
С корточек неотрывно глядел Костя.
Настороженно наблюдал Костю Трекало.
Костя вдруг ожил. Дрогнули набрякшие веки.
— Ты что?
Перед ним, на земле, сидела девочка.
— Голова закружилась, — извиняюще ответила она.
— Ну... Иди... Иди... — разрешил Костя.
И девочка судорожно поднялась, пошла прочь, а отойдя три шага, побежала.
— Не для меня растет, — с сожалением цокнул языком Костя.
— Почему не для тебя? — попробовал успокоить его Эдик.
— Не для меня! Когда она вырастет, я где-нибудь в Сиблаге с елочками обниматься буду… — В Костином голосе мелькнула нотка сожаления.
Парадная тисненая обложка «Книги о вкусной и здоровой пище» открылась — и цветная реклама «Жигулевского» и «Рижского» пива с зеленым горошком заполнила взор. Под рекламой красовалась надпись: «Пиво — жидкий хлеб».
Стеклянные банки, красиво расставленные, с жестяными крышками и яркими этикетками приманивали. Подпись убеждала: «Повидло и джем — полезны всем».
Стол на цветной рекламе ломился от яств — поросенок, шампанское, коньяки, балыки в хрустале — и над всем этим великолепием призыв: «Брось кубышку, заведи сберкнижку».
Красная и черная икра в открытых банках сочилась свежестью и манила. Бутерброды были приготовлены так, что хлеба за икрой не замечалось. И все это значило: «В наш век все дороги ведут к коммунизму!» (В. Молотов).
Пиво было так себе, но пены много, и Ленька сдувал ее, чтобы добраться до мутноватой жидкости. «Голубой Дунай», как прозывалась пивная палатка, по периметру был обнесен полкой, на которую ставили кружки, стаканы, клали воблу и бутерброды с частиком в томате.
Из-за угла палатки возник Сидор, а потом и Котыша.
— А мы тебя как раз ищем! — дружелюбно вступил в разговор Сидор.
— Я что, вам должен? — Ленька нехотя оторвался от кружки.
— Нет. Просто потолковать хотели, — осклабился Котыш.
— Толкуй, — отвернулся от них Ленька.
Сидор пошарил глазами и, увидев мужика с двумя кружками с тыльной стороны палатки, просительно сказал:
— Лучше не здесь.
— Ладно, — согласился Ленька, — сейчас, допью.
Они пристроились к старой вагонетке на задах у железнодорожной насыпи.
— Ты это... Пошли с нами на дело, — предложил Котыша.
— Зачем именно я вам нужен?
— У тебя... бестолковка работает. — И Котыша постучал рукой по лбу.
— Кто это тебе сказал? — подозрительно спросил Ленька.
— Неважно. Тот, кто понимает! — ушел от вопроса Котыша, но Леньке такого ответа хватило.
— Какое дело?
— Сельмаг на 17-м торфоучастке.
— Надо посмотреть, — с сомнением ответил Ленька.
— Лень, смотрели, — успокоил Сидор.
— Мне надо посмотреть, — отрезал Ленька.
Паровичок узкоколейки не летел, не бежал, не шел, а плелся.
В вагончике дремал всего один путник, положив голову на мосластые руки. Ногами грибник — а с такими корзинками, утепленными тряпицей, ездили только они — сжимал изрядной величины тару с тесьмяной лямкой. Вагончик тряхнуло. Грибник поднял голову и оказался учителем Георгием Матвеевичем Звонилкиным в неизменных очках.
— Леня? — Он вопросительно вгляделся в сумрак вагончика.
— Ага, — ответил паренек.
— Куда? — спросил учитель.
— За черникой. — Ленька ударил по солдатскому котелку, подцепленному к ремню.
— Что ж ты в ночь один?
— Ребята на восьмичасовом уехали, а я опоздал. Догоню! Я знаю, где они заночуют.
— Хорошее место?
— По тридцать стаканов набирали.
— Домой, на варенье? — поинтересовался учитель.
— Может быть, — пожал плечами ученик.
Повисла пауза. Пыхтел паровичок.
— А вы-то что же один? — спросил Ленька, чтобы как-то замять неловкость.
— Я люблю побыть в одиночестве. Рассуди: на уроке на меня смотрят сорок пар глаз, на партсобрании — не меньше... Да и дома тоже глаз хватает... И так хочется побыть одному... Осмыслить, как говорится, бытие... Тем более сейчас время такое — нужно осмысливать. Ты должен понимать... У тебя, говорят, отец имел в прошлом неприятность?
Ленька насторожился.
— Я... не знаю.
— Ну ладно, — снял тему учитель. — Ты куда поступать думаешь? Ты ведь чистый гуманитарий... С фантазией.
— Еще думаю, — замялся Ленька.
— Понятно, — кивнул Звонилкин, и поля шляпы вздрогнули. — Отец не говорит, куда он тебя устроит?
— Отцу самому бы устроиться! — отрезал Ленька.
— Сейчас — самое время устраиваться, — поднялся учитель. — Я схожу. Хорошей тебе ягоды.
Ленька сидел на корточках в зарослях крапивы и наблюдал.
В профиль к нему на ступеньках большой бревенчатой избы с жестяной вывеской «Сельмаг» под тусклой лампочкой мужик смолил самокрутку. На коленях прикорнула маленькая жалкая берданка. Мужик курил и слушал гимн, доносившийся из соседнего — метрах в десяти от сельмага — барака с темными окнами.
Как только государственная музыка отзвучала, мужик погасил самокрутку о доску ступеньки и ушел в барак.
Леньке открылась мощная дверь, обитая железом, скобы в палец толщиной и огромный литой замок.
В окне барака зажегся свет, к стеклу прилип силуэт сторожа и тут же исчез.
Диктор радио объявил: «Передаем песни советских композиторов», и Бунчиков заголосил: «На деревне расставание поют, провожают гармониста в институт».
Ленька скрывался в зарослях крапивы и перешел, пригибаясь, к глухой торцовой стене сельмага.
Над стеной, под коньком крыши, чернел чердачный проем без рамы.
Ленька поправил майку на котелке — чтоб не звякал — и попробовал взобраться по бревнам в проем. Почти удалось. Ухватился было одной рукой за верхнее бревно, но рука скользнула, и он бесшумно слетел в мягкий торфянистый грунт. Прислушиваясь, посидел неподвижно.
Бунчиков с Нечаевым пели: «И меня, друг, и тебя, друг, он на свадьбу пригласил. Но за столом мы не пьем...»
Трещали кузнечики.
Ленька выглянул из-за угла — окно в бараке по-прежнему светилось, но силуэта сторожа он не увидел. Зато увидел здоровую торфушку в белой ночной рубахе и галошах на босу ногу, которая протрусила в сортир. Пришлось ожидать ее возвращения в барак.
Затем Ленька медленно поднялся и, осторожно ступая, пошел к тыльной стороне магазине. Здесь, на его счастье, валялась упаковка — ворох ящиков и остатки бочек. Пахло тухлятиной, но Ленька тщательно выбрал два самых крепких ящика, останавливаясь и прислушиваясь, принес к торцовой стене сельмага, поставил один на другой на попа и исчез в темном чердачном проеме.
Вспыхнул карманный фонарик, осветив стропила, давно не беленную печную трубу, ведущий к ней метровый боровок, обмазанный потрескавшейся глиной, и слежавшиеся опилки. Парнишка извлек из кармана жгутик мягкой медной проволоки, распрямил его, предварительно положив фонарь на боровок.
Из проволоки образовался штырь. Ленька ползал по полу, втыкал в опилки штырь и пытался обнаружить щель в перекрытии, но щели не было — штырь каждый раз гнулся. Тогда он поискал что-то глазами и наткнулся на боровок. Подобие самодовольной улыбки мелькнуло в полутьме чердака. Ленька поддел проволокой один кирпич с боровка, другой, третий... Кирпичи, обмазанные только глиной, легко отделялись от кладки. Открылась горловина печки, которая была сложена так же халтурно, — Ленька отделил для пробы еще один кирпич. Разбирать печь не имело смысла. Он сложил кирпичи в кладку — как были, замерил проволокой ширину печной горловины, разровнял опилки, тщательно отряхнул колени, рукав и выключил фонарик.
Появившись в чердачном проеме, он замер, прислушиваясь.
Трещали кузнечики.
«Жил кузнец веселый за рекою», — пела по радио Сикора.
Из сортира появилась очередная торфушка — на этот раз в очень короткой, едва прикрывающей зад рубашке — и исчезла в двери барака.
Ленька, оттолкнувшись что было мочи, прыгнул вперед, стараясь не задеть ящики. Получилось.
Посидел, обхватив руками колени. Потом отнес ящики на место и, глянув на чердачный проем, исчез в крапиве.
— Брать нужно через чердак, — уверенно вещал Ленька возле знакомой уже вагонетки. Ему внимали Сидор и Котыша. — Разбирается боровок...
