Слава Сэ - Весь сантехник в одной стопке (сборник)
Я снова нёсся с рёвом. Теперь уже прочь от моря, кривыми узкими дорогами. Покрышки визжали, встречные шарахались. Мне казалось, я великий автогонщик, впавший в ярость. По местным меркам, оказалось, я даже ничего не нарушал. Полицейские в мою сторону зевали. Задумался человек и едет не торопясь – думали они. Я же был уверен, всё закончится стрельбой и погоней. Может быть, даже арестом. В конце, как Бегбедер, сочиню в тюрьме книгу едких воспоминаний.
После Грасса вдруг зазвонил телефон. Номер не определился. Из тех, кто меня помнил, ни с кем говорить не хотелось. С другой стороны, могли звонить дети. На прошлой неделе, например, они сообщили, что нашли в лесу ежа, накормили кефиром, он тёплый и пукнул на прощание. Вдруг ещё что важное произошло. Я нажал кнопку ответа и от первого «аллё» полюбил мгновенно местный климат, путешествия, французов, море и прочую прекрасную ерунду.
– Ну и где вы? Я же жду! – сказала Катя.
– Катя! Я в Провансе! Я без вас усох. И волнуюсь, как вы там без омлетов.
– Они не умеют болтать яйца так художественно, как вы! Им вообще на меня плевать, кажется!
– А я в каких-то горах, но уже разворачиваюсь.
– Я звонила, вы не поднимали. Вы динамо, а не сосед.
(Поняли все! Она звонила! Но я убрал телефон в сумку, чтоб не спёрли. И не слышал! Дурак! Дурак! Счастливейший из дураков!)
– Катя! Я не динамо, я остолоп. Хотите расскажу про остолопа?
– Сева! Вы много болтаете. Это хорошо. Приезжайте. Я скучала.
Прованс
Финансовое могущество моего папаши олицетворяла двухкомнатная квартира и зелёный «Москвич». Официально цвет назывался «кипарис».
– Ах, Франция! – сказала мама, узнав эту дизайнерскую автомобильную новость. Она считала всё зелёное и жёлтое «Москвичами», а красное – «Запорожцами». Она не понимала, где папа шутит, а где говорит серьёзно.
Ещё был огород с бесконечным запасом крыжовника. Мама применяла огород для воспитания меня. Взмахи тяпкой, верила она, привьют ребёнку любовь к тыквенной каше. Так в детстве ещё угасло для меня очарование прополки, сбора навоза, картофелекопания и сна в мороз с раскрытыми окнами. И тыкву я не жру с тех пор принципиально. Но в огородной будке, я верил, можно переждать ядерную зиму.
Избалованные жизнью, мы не завидовали тогда владельцам «Жигулей». Не завидовали даже соседу, который выиграл «Волгу», чем перепрыгнул сразу четыре социальных слоя. Включая мопеды и «Запорожцы». Сосед ворвался в высший свет и мыл свою прелесть во дворе, как настоящий князь. Дома стояли полукругом. Он не боялся, что шесть подъездов сдохнут от зависти, хоть и допускал такой финал. Жена его Марина подносила воду и смотрела в окна. Солнечные зайцы от её глаз бежали по потолкам, разгоняя пауков. И не только очи её, вся она светилась неприятным радиоактивным свечением. Разумеется, эта «Волга» сгорела. Радиация вкупе с народным мнением губительны для предметов роскоши.
В центре Риги гнездилась тогда феодальная знать. В их квартирах, говорят, встречалось по четыре и более комнат. Мы не верили этим средневековым мифам. Нам ближе были инопланетяне, которые и встречались чаще, и разделяли наши ценности. Например:
1. СССР вечен и однажды захватит галактику.
2. Гагарин жив, просто прячется.
3. Мы Родина Циолковского, поэтому шансов попасть на Марс у меня больше, чем во Францию.
Теперь Союз расползся не по вселенной, а как старая тряпка. А «Франция» и «Опять» – слова-синонимы. Так же как «Вечность» и «Переменчивость».
После сытого детства, после «Москвича» и крыжовника плевать я хотел на Прованс. Если бы не Катя – нипочём бы не попёрся. А она женщина и от слов «Кот-д-Азур» млеет. Вообще, все слова, содержащие «Кот», для женщин священны. А постфикс «д-Азур» и вовсе лишает их усидчивости.
Семён Борисович снял виллу для всех. Но у безлошадного Некрасова каждый день репетиции. Он должен жить в гостинице вместе с театром. А «лексус» я ему не отдам.
Гостиница прекрасна, уверял актёр. Всего в пятнадцати километрах от дачи Абрамовича, ровно между Ниццей и Каннами. Вокруг лес, ни одного комара. Спишь с открытым окном, утром вся кровь на месте. Животный мир представлен ящерицами, цикадами, и ещё в лесу видели огромных жаб.
– Что же они жрут, если комаров нет? – спросил пытливый Раппопорт. Я предположил, что жабам пришлось дорасти до таких размеров, чтобы питаться зайцами. Катя хихикнула.
Мы пытались быть солидарны. Сняли соседние с Некрасовым номера.
– А где санузел? – спросил Семён Борисович, задумчиво оглядывая шкаф изнутри. Других дверей в комнате не было. Оказалось, душевая есть, одна на весь этаж. В ней десять кабинок, не разделённых на «М» и «Ж». Туалет проектировал архитектор гендерный демократ. Удивительно, некоторые гостиницы Старого Света могут утереть нос худшим баракам Выдропужска, в смысле непритязательности. Соседями оказались театральные труппы из Липецка и Пензы. Совсем к ночи – ужас, приехали барды, огромная толпа. У них тоже тут фестиваль.
Два автобуса поляков, живших в отеле до нас, сразу сбежали. Раньше им казалось, ничем нельзя испортить такие низкие цены. Но, завидев сто пятьдесят гитарных чехлов русской делегации, они переменили мнение. Некрупные народы плохо переносят нашу ширь. В первую же ночь барды сломали одну ногу, одну стену и научили ящериц подпевать «Солнышко лесное».
Утром Раппопорт потащил меня завтракать. Тут всё по спискам, наша очередь в восемь утра. В буфете стоит человек-магнитофон, повторяет:
– Дорогие русские! Силь ву пле, один круассан в одного туриста! Второй круассан товарищу! Спасибо!
Людям приходилось мазать на пирожок четыре порции масла и три джема. И заедать багетом, которого много не сожрёшь, кстати.
После завтрака встретил Семёна Борисовича. Спросил, далеко ли его вилла. Богач пропустил понятную обоим часть диалога, сказал, что уже бежит собираться. Вышла Катя с упакованным чемоданом. Ей было всё равно куда – лишь бы не здесь. Пришёл Раппопорт, посопел недовольно – и присоединился. Так мы уехали, а Некрасов остался. Всё равно у него репетиции каждый день.
Загорать и купаться дешевле в Болгарии. Местный витамин D – самый дорогой в мире. К тому же прибалты в Средиземном море теряют ясность рассудка. Некоторые пытаются утонуть, чтобы не возвращаться. Но солёная вода их выталкивает, не принимает.
Лучше всего взять машину и ездить, ездить. Нигде в Европе нет такой плотной и кривой дорожной сети. Даже в Германии дорог меньше. Движение в трёх измерениях и никогда – прямо. От Ниццы до Антиба вьются четыре простых дороги, одна платная и ещё железная. Слева и справа встречные потоки, за ними опять попутные, за ними снова встречные. Ротонды, развязки, петли, мосты, тоннели. Из-под земли выныривает поезд, несётся в лоб, потом ныряет куда-то в Тартар. Пассажиры жалуются на головокружение и невозможность рассмотреть Францию. Она слишком быстро летит мимо. Я считаю, это капризы. За тот же километраж на бобслейной трассе пришлось бы заплатить миллион. А тошнит после заезда точно так же.
…Здесь берберские пираты ловили французских рабов, модных во всей Африке. Поэтому на пляжах было немного народу. Крестьяне уходили в горы, строили крепостицы, украшали дворы цветами. Ботаника здесь не сложна, кусты состоят из лепестков почти полностью – розовых, белых, фиолетовых. Цветёт каждая палка, без прополок, окучивания и подвязывания. Всё по-домашнему, улицы не шире моей кухни. Прогулки в Ментона проходят, в основном, в вертикальной плоскости. Если купить диван, то непонятно, как втащить его на Ру-де-ля-Коте, 7, например. Неясно также, что надо сделать в этой жизни, чтобы в следующей жизни родиться здесь.
Французы воевали с берберами без надрыва. Герой войны у них – тётка со скалкой. В 16-м веке пираты Хайр-ад-Дина Барбароссы высадились на причале Ниццы и побрели в наступление. Горожане вяло отмахивались палками. Вдруг на передний край выбежала прачка Катрин Сегюран. В этот день ей всё не нравилось. Предметом, похожим на полено, она оглушила вражеского знаменосца. Отобрала флаг, подняла юбку и показала неприятелю зад. Разбойники смутились, а горожанам понравился такой акт динамического искусства. Местные поднялись и опрокинули атаку. Прачку причислили к лику святых. На памятниках женщина изображена в таких пышных одеждах, которые якобы задрать невозможно.
Так же, как воюют, французы выносят меню. Лениво и весело. Они до последнего надеются, что вы уйдёте. Лишь увидев, что вы расчехляете палатку, так и быть, приходят. Потом ещё час ржут над вашим выбором, зачитывают вслух, на кухне, всем коллективом. Просто уморительно вы заказали. Что в голове у человека, соединившего «Coq au vin», «Cervelle de cuant» и «Brandade de moure»?
– Русские туристы, что вы делаете, перестаньте! – сипит шеф-повар и хватается за холодильник, чтобы не упасть. Он отменяет ваш выбор и готовит «Gigot d’agneau aux pommes de terre». Это ножка ягнёнка, фаршированная чесноком. Просто и выразительно. Помню, я хотел на этой ножке жениться.
